— Есть тут артиллеристы?!
Есть. Один молодой лейтенант. Бери, лейтенант, карту и планшет убитого... Вся надежда только на тебя. Они идут... Найдёшься, сумеешь?
Сумел! И бой перевалил за критическую черту...
— Володя, а как ты всё-таки справился с эрэсами?
— Они были в нашей группе. Подружился с офицерами. Интересовался, чем их стрельба отличается от нашей. Остальное, как говорил Макаров, математическая реакция.
Помощник начальника штаба полка по разведке Владимир Простаков закончил войну в Праге. Служил в Германии и на Дальнем Востоке.
Когда я позвонил полковнику-инженеру Простакову, приглашая его к себе в гости, то попросил: «Захвати самое дорогое, что сохранилось у тебя от давних времён».
Он привёз книгу «Курс теоретической механики. Часть первая. Статика. Кинематика». На книге надпись: «Тов. Простакову В. В. от командования 5-й Московской артиллерийской школы за проявленные исключительные способности в области математических наук и самостоятельную разработку научной темы. 11 июня 1942 года».
Простаков был одним из тех, кого мы называли фанатиками-математиками, и, оказывается, они вместе с Борисом Федотовым ещё в девятом классе сдали математику за десятый.
Вот почему на уроках Борис читал «посторонние» книжки — это были вузовские учебники.
Школа находилась тогда в Ишиме, и доцент Макаров брал Простакова и Федотова с собой на вечерние прогулки.
Шли неширокими ишимскими улицами, по деревянным кладям, которые проложены вместо тротуаров. Клади высокие. Когда идут дожди, под ними вода.
За городом река и степь.
Тут и пролегали маршруты вечерних прогулок. Во время прогулок Макаров вёл со своими учениками беседы на научные темы. Часто останавливались, чертили прутиком на снегу или на земле геометрические фигуры, формулы.
После того как сдали выпускные экзамены, оставалось свободное время до отъезда в училище. Многие ребята ездили в Омск, в Петропавловск. Петропавловск близко, тоже на Ишиме. Это Казахстан.
...А мне с Владимиром Смолянкиным начальство дало командировку по районам Сибири, и в нашу задачу входило подталкивать заготовку дров местными организациями для армии и военных училищ.
Ехали на попутных по Сибирскому тракту. Около двухсот километров отшагали пешком. По дикой тайге. Переправлялись через речки на лодках-долблёнках.
Во время одного из переходов попали в открытом поле под грозу. Такого буйства ветра, воды и электричества мы в своей жизни ещё не видели. Потом долго стучали зубами у костра.
Двухнедельное, полное приключений путешествие по весенней, пряно пахнущей, поющей тайге — это ли не врежется в память на всю жизнь! За спинами рюкзаки, в планшетах карты, в руках компасы, в кобурах наганы. И очень весело на душе. Спецшкола окончена, скоро в училище. Мы даже боялись, как бы товарищи без нас не уехали.
В училище мы со Смолянкиным виделись редко: он был в другом дивизионе.
...И вот год 1969-й. Мы говорим по телефону. Наша встреча несколько раз откладывается: Володя готовится к защите диссертации. «Лучше уж говорить, когда всё будет за плечами!»
В июне Смолянкин приехал ко мне домой и рассказал, что с ним произошло с тех пор, как мы расстались.
Он получил направление в 395-й гаубичный полк, которым командовал майор Заливакин. Это было под Старой Руссой.
Объяснили, как пройти в штаб полка. Шёл, шёл по дороге, потом пересёк поле, луг, увидел лес, посечённый артиллерией, и вдруг кричат:
— Лейтенант, стой! Ни шагу! Ты стоишь на минном поле!
Оказалось, кричали связисты из пехоты.
— Стойте! Мы сейчас выведем вас по проводу...
Везде были видны следы недавнего боя. На земле валялись каски, оружие. Благополучно выведенный с минного поля, Смолянкин выбрал себе новенький парабеллум и прошёл с ним потом всю войну.
Володя получил топографический взвод, потом был командиром шестой батареи, а с начала сорок пятого — начальником разведки полка.
За топографические подвиги получил орден Красной Звезды. Может, кто и улыбнётся, прочитав: за топографические подвиги. А улыбаться не надо.
...Вокруг — однообразные болота. Местность серенькая, бесприметная. Определить на ней координаты батарей и НП нелегко. И опасно ходить по кочковатой равнине с топографическими приборами: всегда на виду. А Смолянкин прошёл не только по боевым порядкам артиллеристов, по и прополз по переднему краю, нанёс его на планшет, чтобы полк точно бил по противнику и не задел своих.
Такой у него был вступительный экзамен.
— Наступали на Ригу, — рассказывает Смолянкин, — ночью заняли высотку, а когда рассвело, то оказалось, что местность с высотки просматривается хорошо. Километрах в полутора от нас двигалась колонна противника — грузовики, повозки. Я сначала навесил над дорогой бризантный. Очень любил бризантными стрелять! Потом начал долбить перекрёсток всей батареей. Хорошо вышло. Частью уничтожили, частью рассеяли. За это получил орден Отечественной войны.
Третья награда Володи — орден Александра Невского.
...Полк был на марше, наступали. Помощник начальника штаба полка по разведке взял с собой несколько бойцов, радиста и ушёл вперёд.
Преследовали противника вместе с пехотой, участвовали в боях как стрелки.
Связывались с полком по рации, но он был ещё далеко и огнём помочь не мог.
8 мая увидели над немецкими окопами и на стволе танка белые простыни. Тихо. Стрельбы нет.
Капитулируют?
— Самочувствие необычное: со мной всего несколько человек, немцев более двухсот. Вылезли из окопов, подняв носовые платки. Ещё вчера они отчаянно бились с нами, не давали головы поднять. А может, хитрят? Хотят нас выманить? От гитлеровцев всего можно ожидать. Так долго длилась война, что даже не верится теперь: капитулируют. Поднялся, крикнул: «Бросай оружие!» Стали бросать. Мы подошли к этой толпе с автоматами наизготовку. От неё отделился обер-лейтенант. За два шага от меня остановился, полез в кобуру, достал пистолет и отдал его мне. Спросил, что им теперь делать. Я говорю: «Стройтесь в колонну, отведу вас к дороге. Будете сидеть под охраной автоматчиков и ждать...» Соединился по рации с полком, сообщил, что гитлеровцы капитулируют, а там мне не верят. А я говорю: «Что же вы не верите? Я сам принял их капитуляцию. У меня больше двухсот пленных. Приезжайте». Это был для меня самый необычный день войны.
Кроме наград в память от войны остался у Володи осколок в ноге. Ранен он был трижды. Первый раз — в ногу. С забинтованной ногой догнал свой полк. Потом — ранения в лицо и в голову. Он рассказывал:
— Тащили из головы осколок без наркоза. Я весь мокрый, болью оглушённый, а хирурги долбят кость и приговаривают: «Потерпи, потерпи. Не надо бояться. Это только паникёры говорят, что хирурги — звери».
После войны Смолянкин демобилизовался, учился в МИФИ, аспирантуре, ныне он работает в институте теоретической и экспериментальной физики.
Володя пришёл ко мне, как и договаривались, «на следующий же день, как всё оказалось за плечами». А за плечами была защита диссертации на звание доктора физико-математических наук. Область изысканий учёного — физика высоких энергий.
Мне посчастливилось поздравить Смолянкина одним из первых. А потом пришло поздравление от бывшего командира 395-го артиллерийского полка Николая Дмитриевича Заливакина. Он живёт в Симферополе, пенсионер. Фронтовая дружба двух офицеров не остыла. Заливакин и Смолянкин переписываются, бывали друг у друга в гостях. И часто во время таких встреч вспоминал Володя свой родной полк, дорога к которому лежала для него через минное поле...
Со своим бывшим начальником — командиром дивизиона Павлом Петровичем Ковалёвым дружит Евгений Строганов. Тоже навещают друг друга, вместе проводят отпуска.
П. П. Ковалёв — Герой Социалистического Труда, директор совхоза.
А Евгений Строганов, учившийся в спецшколе в соседнем взводе, — генерал-майор артиллерии.
До недавнего времени он был начальником артиллерийского училища, позже получил новое назначение.
Я приезжал к нему в училище, он знакомил меня с тем, как живут и учатся курсанты. Показывал стрелковый полигон, строительство физкультурного комплекса, новую, только что заселённую казарму, к которой мрачное слово «казарма» никак не подходило: это дом в несколько этажей, светлый, с широкими окнами и элементами стиля модерн. Он похож на хорошую современную гостиницу или на конструкторское бюро.
После экскурсии по училищу вернулись в кабинет, и Евгений ознакомил меня с макетом будущей застройки училища — с макетом небольшого красивого зелёного городка.
Показывал альбомы, в которых запечатлена история училища, рассказывал о том, как совершенствуют в училище формы и методы воспитания курсантов, как торжественно перед строем вручают новичкам погоны старшекурсники, как приезжают родители благодарить преподавателей за своих сыновей, какие трудные порой бывают ребята и как они меняются.
Говорил Евгений горячо, увлечённо. Я слушал рассказ умудрённого большим опытом профессионала, человека, одержимого своим делом, своей работой.
Я вспомнил, как о себе говорил командир нашей бригады полковник Миронов: «Я потомственный профессиональный военный!»
Свой рассказ генерал-майор артиллерии Евгений Строганов закончил словами:
— Ну как? Нравится тебе моё хозяйство?
Хозяйство мне очень понравилось!
Потом разговор продолжался уже дома у Строганова. Он занял вечер, половину ночи и почти весь следующий день.
Следующий день был воскресным, но Евгению на час — полтора пришлось отлучиться в училище. Я сидел один, листал книги его большой библиотеки, рассматривал фотографии тех лет, когда он был на фронте, служил в частях, учился в академиях. И ещё разглядывал картины на стенах. Автор картин — Евгений. Живописью он занимался ещё в спецшколе.
А когда Строганов вернулся, то показал мне письма с фронта, карты с нанесёнными на них батареями, НП, передним краем, боевые трофеи, среди которых — кусок колонны рейхстага.