— А какой завод? Не можете назвать? — спросил секретарь партбюро «Большевика» Иван Свитлик.
— «Козар Людвиг».
— «Козар Людвиг»?! Так его бывший директор работает сейчас здесь, у нас, и с минуты на минуту зайдёт сюда. Это Павлик. Михаил Андреевич.
И едва он произнёс эти слова, как в кабинет вошёл коренастый, ниже среднего роста седой человек.
— Павлик, Михаил Андреевич, — представился он.
Я сразу узнал его. Он только поседел и пополнел.
— Помните, Михаил Андреевич, первую ночь после взятия Ужгорода? Помните, шла колонна пушек и вдруг остановилась. У прицепа лопнула ось?..
— Вы?! — воскликнул он.
Мы обнялись.
Досказывать мне ничего не потребовалось. Михаил Андреевич вспоминал, как на следующий день в четыре часа я приехал к нему, как беседовали мы у него в кабинете, а потом вышли на заводскую площадку и он «сдавал продукцию».
Прицеп стоял как новенький. Не только ось поставили — гаечки везде довинтили, где не хватало, рессоры перебрали, выкрасили всю эту огромную махину. Борта — зелёной краской, ступицы колёс и спицы — красной, стрелу — чёрной.
— А как всё-таки удалось тогда новую ось сделать? Ведь электричества не было, пара не было, оборудование поломано-попорчено...
— Секрет фирмы, — улыбнулся Михаил Андреевич. — Когда гитлеровцы и хортисты разрушали завод, мы сумели спрятать один газогенераторный мотор. На чурочках работал. В общем, чем крутить трансмиссию, у нас было...
А дальше Павлик рассказал, что работал на заводе «Козар Людвиг» с 1921 года, с семнадцати лет. С 1930 года он член коммунистической партии Чехословакии, во время войны работал в венгерском подполье, сидел в тюрьме.
— Знаете, каким я вышел из тюрьмы? Во мне было сорок пять килограммов...
— Выпустили из тюрьмы? Или бежали?
— Выпустили. Сколько месяцев вели дело и никаких улик не нашли. Подполье работало чисто.
— А после тюрьмы?
— Опять в подполье. И не один год. А потом и вы пришли.
В ту ночь Павлик был избран первым директором большого завода. Целью своей рабочие поставили помогать Красной Армии. Изготовляли военный инструмент, делали шипы для ботинок солдат горнострелковых дивизий, ремонтировали машины. А позже завод перешёл на мирную продукцию — на производство газовой аппаратуры. И директорствовал Михаил Андреевич на нём до 1951 года.
А потом стал работать на «Большевике». Его избрали членом партбюро завода. И называли Михаила Андреевича партийной совестью и учителем молодёжи. Несмотря на свои годы, он бодр, подвижен. Дел и забот у него много.
...Когда мне дали слово для выступления, я рассказал, что произошло вот в эту самую ночь двадцать пять лет назад. И в конце назвал героя события:
— Человек, который тогда очень помог нам, артиллеристам, сидит здесь, среди нас. Это Павлик. Спасибо вам, дорогой Михаил Андреевич!
Зал разразился аплодисментами. Павлик встал, повернулся к сидящим, поклонился. И в это время поднялись все, аплодируя стоя. Те, кто находились в клубе, хорошо знали этого человека, мужественно и высоко пронёсшего через всю свою жизнь звание рабочего, звание коммуниста. Не знали люди только той маленькой подробности его биографии, о которой рассказал я. И не известно им было, что герой рассказа сидит в зале...
Мне хотелось ещё раз увидеться с Павликом, и после собрания я спросил:
— Когда бы я мог к вам прийти?
Он сказал:
— Завтра я освобожусь в четыре. То есть в шестнадцать ноль-ноль...
Так мы и встретились в шестнадцать ноль-ноль...
В тот же самый день, 28 октября, в тот же час и в ту же минуту.
Но больше всего тянет меня к себе каменская земля. На ней был я в последнее время несколько раз.
Это та земля, где гитлеровцы три с лишним месяца держали Никопольский плацдарм, где долго-долго шли тяжёлые нескончаемые бои.
Та земля, о которой солдаты говорили: «Она теперь мне как родная. Я её от Благовещенки до Белозёрки двадцать раз на брюхе прополз».
Началась она для нас после села Балки, с высоты 95.4. И прошли мы её до Каменки-Днепровской.
Пели в блиндажах песню, что «на Южном фронте оттепель опять», и вздыхали:
— Когда же, наконец, возьмём Каменку?
Для того чтобы попасть сюда, надо добраться до Запорожья, а дальше — либо несколько часов автобусом, либо местным самолётом. В Каменке есть грунтовой аэродром, принимающий не очень взыскательные к посадочной полосе аэропланы.
Железной дороги в Каменку нет. Гудки локомотивов до неё не доносятся. Ближайшая станция, Таврическ, километров за восемьдесят.
А можно добраться и по воде, по Днепру. Ежедневно у каменской транзитной пристани швартуются по два-три теплохода, держащих курс на Киев или Херсон.
Дома и сады Каменки стоят на самом берегу Каховского моря. Точнее, под самым берегом: Каменку отделяет от моря дамба, и город стоит ниже уровня воды. Как Голландия.
Каждый раз оказавшись в Запорожье, я не тороплюсь на автобусную станцию или на аэродром, чтобы продолжить путь. Надо побывать у Днепровской плотины, ибо то, что произошло в низовьях Днепра во время нашего наступления, прямо связано с её судьбой.
В 1941 году при отходе советских войск генераторы Днепрогэса были пущены на самосожжение, взорван аванкамерный мост и несколько бычков плотины.
Гидростанция умерла.
Гитлеровцы согнали на восстановление плотины три тысячи военнопленных. Из этих трёх тысяч, по их же, немецким, документам, в живых осталось только семнадцать человек.
Чтобы прокричать на весь мир, что гидростанция работает и тем самым поднять «престиж» оккупантов, немцы чинили один агрегат. Назначили день торжества и установили в машинном зале банкетные столы. Прибыли дамы и господа во главе с гебитскомиссаром. Произнесли речи, дали сигнал к пуску.
Но праздник был омрачён тем, что в момент пуска неизвестный человек открыл люк спиральной камеры.
Вода, вместо того чтобы попасть на лопасти турбины, пошла в пиршественный зал. Поток смыл банкетные столы. Дамы и господа спасались кто как мог.
А потом мы снова пришли на Днепр. Войска 6-й армии развернулись на левом берегу у самой плотины. И замерли, парализовались.
Форсировать Днепр было нельзя. Сделай мы один шаг вперёд — и плотина, в которую фашисты заложили тысячи авиационных бомб, мин, тонны и тонны взрывчатки, взлетела бы на воздух.
Днепровская плотина стала заложницей.
И фашисты чувствовали себя в полной неуязвимости, будучи убеждены: Днепрогэсом мы не пожертвуем. Их орудием здесь был стратегический шантаж. И надо было выбить из рук гитлеровцев это коварное оружие.
Сорок восемь дней бойцы командира группы разминирования капитана Михаила Сошинского вели разведку плотины. Искали провод, идущий к взрывчатке. Для того чтобы найти и перерезать эту стальную нитку, гвардейцам пришлось на шестидесятиметровой высоте незаметно проползти по всему гребню плотины, обшарить её рёбра, спуститься по верёвке вниз, карабкаться снова наверх. А в это время водолазы из той же группы совершали столь же опасное путешествие под ледяными водами Днепра.
И несмотря на то что провод был затоплен, что плотина находилась под усиленным наблюдением противника и обстрелом с острова Хоргица, солдаты задание выполнили.
Когда наши части пошли вперёд, немецкий офицер включил рубильник — взрыва не последовало.
...Постояв на берегу у знаменитой плотины, у гидроколосса, имеющего историю романтическую, героическую, я могу ехать дальше. И за окном автобуса замелькают дома Карачекрака, Янчекрака, Васильевки, Балок. Автобус пойдёт по той дороге, по которой наступала наша армия.
А за Балками дорога устремится вниз, к сёлам Каменского Пода. Останутся позади высоты, и дальше — равнина до самого райцентра.
Вербы и акации у дороги. Огромные вишнёвые деревья. Нигде не видал таких вишен-гигантов! Только здесь, под каменским солнцем и на Каменском чернозёме, они могли так вымахать.
Поля, перерезанные строгими, прямыми линиями лесополос и оросительных каналов. Сады. Виноградники. И длинные-длинные улицы сёл Благовещенки, Ново-Водяного, Водяного, Днепровки...
«Эта земля — она мне как родная!» Волнуюсь и не знаю, с чего мне начать рассказ о ней.
Начну с памятников воинам. Их здесь много и по дорогам, и в степи.
За эти сёла, за район Каменский отдали жизни около восьми тысяч воинов.
Стоит бронзовый солдат в Ново-Дпепровке, скорбно склонив голову и подняв в руке автомат для прощального салюта.
На памятнике надпись: «Здесь похоронены 57 неизвестных воинов Советской Армии, павших смертью храбрых в боях за Родину». И стихи на камне:
Куда б ни шёл, ни ехал ты,
Но здесь остановись.
Могиле этой дорогой
Всем сердцем поклонись.
И для тебя, и для меня
Он сделал всё, что мог.
Себя в бою не пожалел,
А Родину сберёг.
Застыли у памятника в молчаливом карауле ёлочки, туи. Склонили над ним ветви две ивы.
А у подножия — цветы, аккуратно, старательно подобранные букетики.
В этом районе я был и осенью, и зимой, и всегда у всех памятников цветы, венки.
Цветы на мраморных плитах братской могилы в колхозе «Россия». Цветы на братской могиле в селе Зелёная Балка. Десятки венков в центре Каменки, на могиле замученных и умерщвлённых немецко-фашистскими оккупантами.
Оккупация района продолжалась 871 день. Свыше тысячи местных жителей гитлеровцы расстреляли. Больше семи тысяч вывезли на каторгу в Германию.
Высится в Каменке шестнадцатиметровый обелиск — памятник погибшим воинам-землякам. И на нём — 1478 имён.
В постаменте музыкальное устройство, и ежечасно, двадцать четыре раза в сутки, исполняется здесь отрывок из «Ленинградской симфонии» Д. Шостаковича. Звучит над площадью музыка.
О могилах и цветах заботится многочисленное в районе общество охраны памятников истории и культуры. Заботятся пионеры из клуба «Красная гвоздика».
Я был в Каменке, когда здесь отмечали двадцатипятилетие со дня освобождения города и района от фашистских захватчиков — 7 февраля 1969 года.