Ехал автобус по дороге, разбрызгивая лужи. И деревья стояли в воде.
Точь-в-точь как двадцать пять лет назад в это же самое время...
А на следующий день вдруг подул холодный ветер, и всё застыло, заледенело. Стало бело.
Мы выехали вместе с секретарём райкома партии из Каменки на высоты, и с них было видно, как тянутся по степи к солдатским могилам чёрные людские вереницы.
Закутались в платки старушки от злого ветра. Шли, опираясь на палки, старики. Шли дети. Несли венки и несли красные знамёна.
Это был праздник торжественный, праздник народный.
Накануне был вечер в селе Днепровке. Места в Доме культуры заполнили те, кто имел пригласительные билеты. А у клуба собрались толпы и толпы, сотни людей. И всем хотелось попасть в зал, где шёл доклад, где выступали бывший начальник штаба 3-й гвардейской армии генерал-майор Корней Григорьевич Ребриков и бывший командир 266-й стрелковой дивизии генерал-майор Савва Максимович Фомиченко.
Те, у кого не было билетов, заполнили проходы. Но не оставались в них долго: постоят минут десять и выходят, чтобы дать возможность своим односельчанам, оставшимся на улице, тоже послушать ветеранов.
Тихо входили в зал в одну дверь. Тихо выходили в другую.
Так через Дом культуры прошло больше двух тысяч человек, и председательствовавший ни разу не сказал: «Товарищи, к порядку».
А в Каменке, в школе № 6, была встреча с ребятами. Собрались в физкультурном зале.
Я спросил, сколько зал может вместить людей.
Директор школы мне ответил:
— Четыреста человек, а сейчас в зале все восемьсот. Ребята, они тоненькие...
Несмотря на невообразимую тесноту, слушали ребята внимательно. Лица у них серьёзные. Закончились выступления, Светлана Зинчук, председатель совета дружины, взмахнула рукой, и восемьсот ребячьих голосов огромным сводным хором запели:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идёт война народная,
Священная война!
Разошлись ребята, а преподаватели пригласили нас в учительскую. Там был накрыт стол.
— Не откажите. Побудьте немного с нами. Мы знаем, вам ещё предстоит выступать. Но нашего, каменского вина не попробовать нельзя. Оно слабое, но очень ароматное.
Тост произнесла преподавательница математики Анна Григорьевна Одинцова.
— Мы вас тогда так ждали, так ждали, — сказала она. — Думали, когда же, наконец, придёте. Сидели в подвалах. Потом снаряды полетели. Стали падать вокруг. А мы радуемся: это наши, нестрашные...
Сколько же надо было пережить, перестрадать, чтобы даже снаряды показались нестрашными только потому, что свои?!
Самый торжественный день, когда отмечалась четверть века освобождения, начался с похода по местам боёв.
Несколько газиков-вездеходов и семь гусеничных артиллерийских тягачей прошли по линии бывшей передовой.
Тягачи вели молодые ребята-допризывники, и во вместительных кузовах этих устрашающе мощных машин сидели тоже допризывники.
Останавливались у могил, возлагали венки.
Во время одной из остановок, разговаривая с допризывниками, я заметил, что они очень уверенно ведут машины: спокойно и красиво разворачивают, точно держатся колеи, строго соблюдают установленную дистанцию.
И тогда рыженький паренёк в старом шлеме танкиста по-мужски серьёзно, но вместе с тем не без юношеской запальчивости сказал мне:
— А у нас все такие! Если надо, наше село может выставить тягачистов на целый артиллерийский полк...
— Да уж видно: ребята тут опытные, — включился в разговор генерал С. М. Фомиченко. — А у тебя и шлем, как у бывалого танкиста.
Паренёк подтянулся, поднял голову и доложил:
— В этом шлеме, товарищ генерал-майор, воевал мой отец в Великую Отечественную...
Отцы и дети!
Отцы и дети сидели в клубе каменского кинотеатра, когда шло торжественное собрание.
Выступали люди старые и молодые, говорили горячо. Выступали ветераны-фронтовики.
Вспоминали о приходе Красной Армии и вспоминали о том, как само население билось за своё освобождение. Земля была оккупирована захватчиками, а люди остались непокорёнными.
В селе Ивановка партизанскую группу возглавил Алексей Трифонович Лысый, бывший партизан гражданской войны. За голову этого отважного человека фашисты обещали 10 000 марок.
В Большой Знаменке действовали партизаны Кирилла Ивановича Баранова, группа парашютистов сержанта Николая Сухова, работала подпольная комсомольская группа ДОП — Добровольное общество патриотов.
В местном музее можно увидеть самодельный двухламповый приёмник, смонтированный в небольшом обшарпанном чемодане, в каких слесаря носят инструмент. Приёмник принадлежал члену ДОПа Ивану Дмитриевичу Щурову, принимавшему сводки Совинформбюро.
И дрогнул зал от аплодисментов, когда в нём прозвучали слова:
— В честь своего прихода в Знаменку гитлеровцы посадили дуб. Наутро он оказался срубленным... На пне фашистам оставили записку: «Чужим деревьям на нашей земле не расти!»
Когда мы готовились к прорыву Никопольского плацдарма, я впервые услышал фамилию снайпера Аниканова. «Бить врага так, как Феодосий Аниканов!» — призывали газеты и замполиты. Но самого Аниканова я тогда не видел. Наша встреча произошла... 25 лет спустя.
— А не живут ли здесь, в районе, те, кто участвовал в боях за его освобождение? — спросил я секретаря райкома.
— Аниканов живёт. Вам известна такая фамилия?
— Аниканов? Снайпер был Аниканов...
— Он и есть тот самый снайпер. В Днепровке его найдёте. Он не только район освобождал — он дом свой брал с боя...
Разговор меня настолько заинтересовал, что я немедленно хотел ехать в Днепровку, но тут же к нам подошёл сам Аниканов. Он приехал в райцентр на праздник.
С Феодосием Васильевичем, удалым человеком, весельчаком и любителем петь песни, я встречался потом не раз. И в каждую встречу узнавал о нём новое.
Он прошёл войну от Сталинграда до Берлина и по пути освобождал своё село, где оставались мать и жена. За войну Аниканов «снял» 217 фашистов и выиграл восемь дуэлей с гитлеровскими снайперами. Научил искусству меткой стрельбы своего двоюродного брата Андрея Сидельникова, и тот сразил снайперской пулей ещё 176 фашистов. Вместе воевали, несколько раз были ранены и контужены и вместе вступили в своё село.
Интереснейший собеседник Феодосий Васильевич! Говорит мне:
— Вы писали в журнале, что когда вошли в Днепровку, то по улице бродила одна-единственная курица. Вот, мол, и всё хозяйство! А на самом деле не так! Ещё было четыре курицы и один петух. Их на чердаке мать с женой прятали, чтобы немцы не съели. Эти куры сидели там три недели. Мать даже забыла про них. И что примечательно: куры молчали, и петух ни разу за это время не пропел. А на рассвете, перед тем как нам пойти в наступление, петух закричал вдруг «ку-ка-ре-ку!». Тогда мать сказала жене: «Катя, сегодня наши придут!» А через час-полтора мы с Андреем уже пили чай дома. Последний наш окоп был меньше, чем в километре от села, на родном поле. Здесь мы заставили замолчать четыре немецких ручных пулемёта и истребили фашистского снайпера. Забрали трофей — немецкую винтовку с оптическим прицелом, пулемёт взяли. И с этим вооружением домой явились...
Феодосий Васильевич умолкает, задумывается и говорит после паузы:
— А Андрей до Берлина не дошёл. В сорок четвёртом умер в госпитале. Перевезли его тело сюда, в Днепровку, и похоронили на братском кладбище.
Вспомнили мы с Феодосием Васильевичем минувшее. Я рассказал ему о Большом Балкинском кургане, о том, как встречали мы Новый, 1944 год. Он опять оживился:
— Новый год? Так я в ту ночь капе командира полка охранял. С передовой меня вызвали. А капе находился в трёх шагах от Балкинского кургана. Мы же совсем близко были. А встретились только вот сейчас!
...Есть в Днепровке уважаемый человек, любимец пионеров, перед которыми он часто выступает, — Феодосии Васильевич Аниканов. И его родной дом стоит неподалёку от того места, где находился его личный снайперский окоп.
Мои боевые товарищи спросят меня:
— А как живут в Каменском районе? Помнишь, когда мы входили в Ново-Днепровку, нас угощали крестьяне вишнёвым компотом. Не было у них ничего, кроме сушёной вишни.
Как живут? Хорошо, богато живут.
У той белой курицы наследство большое: птицы разной в районе триста пятьдесят тысяч голов.
Крупного рогатого скота 43 тысячи, свиней 23 тысячи, овец 24 тысячи... Ко всей этой живности надо прибавить 20 тысяч ондатр, живущих диким способом: рядом лиман.
Продают каменцы много хлеба, овощей, фруктов, винограда. Всё исчисляется тысячами тонн, десятками тысяч.
В районе десять совхозов, семь колхозов.
У крестьян — немалые приусадебные участки. И с них они снимают по три урожая в год. Производственный цикл такой: редис — огурцы — картофель.
И потому в районе идёт большое строительство, и по тому у населения 560 собственных автомобилей и (столько же людей записаны в очередь на «москвичи» и «волги»), 4500 мотоциклов, 17 тысяч телевизоров, и потому в сберкассе 22 тысячи вкладчиков и на каждого приходится в среднем около тысячи рублей.
В Запорожье летают в театр самолётами. Фрахтуют самолёты у аэрофлота: «у нас культпоход».
А скоро каменцы у себя будут принимать артистов: строится большой клуб, настоящий театр на 600 мест.
Есть в Каменке стадион «Космос». И есть чудесный расписанный художниками детский городок электрических аттракционов. Здесь с помощью кнопочного управления дети летают на ракетах, виражных самолётах, катаются на цепочной карусели. И имеется ещё карусель волнистая. Под номером «два». Первая такая карусель установлена в Москве, в Сокольниках. Я спросил:
— Сколько стоит этот городок?
— Пятнадцать тысяч, — ответили мне. — Но двенадцать мы вернули за один сезон. К нам аж из Никополя на веселье приезжают. Да и отдыхающих много. Едут из Мурманска, из Ленинграда. Курорт у нас здесь. Море.