— Мы рады приветствовать вас, живые легенды будущего.
«Честное слово, я уже ощущаю себя памятником» — это я Ирочке. Жена фыркает, блестя глазами.
— Простите за беспокойство, но мои ребята не могли пройти мимо таких выдающихся личностей. Не каждый день встретишь живого биоморфа! — учительница смеётся, весело и открыто. — Вы можете звать меня Кеа.
«Ну что же, Рома. Бремя славы тоже должен кто-то носить. Если не мы, то кто же?»
Смеются все, и тоже весело и открыто. Ни тени смущения.
— … А руками мяч брать нельзя, по нему можно бить только ногами, головой или другими частями тела. Брать мяч руками может только вратарь, защищающий ворота. Если мяч влетит в ворота, получается гол. Выигрывает та команда, которая забьёт больше голов в ворота соперника.
Глаза подростков блестят — никто из них никогда не слышал о футболе. И вообще о жизни людей им известно до обидного мало — примерно столько средние земные горожане понимают в жизни китов. Нет, всё-таки телепатия — великая вешь. Как бы я на словах объяснил про футбол? Нудно и неинтересно, как любая теория. А вот трансляция футбольного матча прямо из головы…
Довольно скоро я понял, что мои рассказы о земной науке и технике им малоинтересны. Некоторое оживление вызвал лишь рассказ о железной дороге — связка громыхающих корыт не вызвала у них того ужаса, что у Лоа, и некоторые даже выразили желание устроить такой аттракцион здесь, в Раю.
Гораздо больше их заинтересовали мои детские впечатления о летнем отдыхе в пионерлагере. Сценки рыбной ловли вызвали довольно умеренный интерес, а вот образ коровы и особенно всадника на лошади вызвали бурю восторга. А уж футбол… Распалясь, я посылал мыслеобразы не хуже Останкинской телебашни. Они выходили из меня уже почти помимо моей воли. И вдруг…
…Тесная квартирка заполнена людьми в чёрном. Два гроба поставлены на табуретки. Сразу два. Отец и мама. Сирота… Какое страшное слово…
… На какой-то белой тряпке, небрежно расстеленной на земле, лежит девочка, и её глаза затуманены болью. Моя Ирочка. Только никто ещё не знает об этом — ни я, ни она, ни даже мудрый папа Уэф…
… Те же глаза, только спокойные и ясные. Сияющая, затягивающая бездна. Как забудешь?
«А зачем забывать?»
И первый настоящий поцелуй — почти до крови…
…Ирочка сидит, подтянув к подбородку свои длинные ноги, закрывшись от меня веером развёрнутых крыльев, как плащом. И мы с ней всё ещё не знаем, что мы — одно существо, временно разорванное надвое. Мы узнаем об этом сейчас…
… Солнечный свет проникает прямо в голову, собираясь в мозгу в упругий, тёплый, пушистый шар. Под веками плавают размытые цветные пятна — красные, зелёные, жёлтые, они сходились и переплетались. И наплывёт со всех сторон мягкий, настойчивый шёпот.
«Откройся…»
Кто это? Почему?
«Откройся… ты можешь…»
Тёплый шар медленно, осторожно перекатывался в голове.
«Откройся… пора…»
И взрыв в голове…
…«Ты в последний раз видишь меня такой, Рома. Завтра вечером мы расстанемся, а послезавтра я ложусь в витализатор…»
Моё сердце ухнуло в яму. Всё. Больше никогда она не накроет меня своими крыльями…
Она заплакала в голос, и я судорожно стал её ласкать.
«Подожди…дай…мне…поплакать…»
…Шаги. Лёгкие, летящие шаги. Она останавливается перед моей дверью. Я, как паралитик, пытаюсь поднять руку. Рука дрожит.
«Я пришла»
«Я знаю»
Я уже нашарил защёлку замка.
«Нет, нет» — вспыхивает испуг — «секунду, не открывай»
Я чувствую её волнение, и вдруг отчётливо понимаю — она смотрится в зеркальце. Я смеюсь.
«Не смейся, пожалуйста. Погоди… Ага, вот»
В квартире мелодично звякает звонок, но я подпрыгиваю, как от удара колокола над ухом.
«Вот теперь открывай»
Я рывком распахиваю дверь. На площадке стоит невысокая, лёгкая, очень стройная, золотоволосая девушка в светлом осеннем пальто и чёрных полусапожках. Я впиваюсь взглядом в её лицо. Милое, нежно-румяное, с острым подбородком и маленькими розовыми губками. И огромные, искристые глаза, с длиннющими пушистыми ресницами. Только серые…
«Извини, не вышло» — она улыбается чуть виновато — «Не нравятся?..»
…«Простите, Иван, но ваше дальнейшее существование абсолютно недопустимо»
Фраза ещё звучала, а острые шпаги — обломки Ирочкиных протезов-крыльев — уже свистели, распарывая воздух… Шея Ивана вдруг выдвигается из тела, как у черепахи из панциря. Широко разевается пасть с острыми стальными иглами вместо клыков. И рука, вцепившаяся в ногу Ирочки, как бультерьер, неуловимо-быстро перебирая пальцами, поднимаясь выше и выше…
… Ирочка ловко прыгает по начерченным мелом классам. На полукруглом конечном пункте коряво написано — «рай».
«Вот ты и в раю. Как тебе там?»
«Отлично. Если бы и в жизни было так просто — раз-раз, и припрыгал»
«Теперь припрыгаем. Кто нам теперь помешает?»
Она ещё смеётся, но что-то уже стремительно меняется в мире. Что? Что?! Да что?!!
И серые глаза, ещё секунду назад такие живые, становятся стеклянно-бессмысленными.
«Не умирай!!!»
Кто стрелял?
Уэф смотрит прямо мне в глаза.
«Вот это я должен спросить у тебя. Ты же Великий Спящий! Так что я жду ответа»…
…Разноцветные пятна под закрытыми веками переплетаются, танцуют свой танец, исполненный тайного смысла. Я сплю на упругом полу прямо в зале витализаторов, накрывшись простынёй. Уэф только посмотрел на меня, и не стал спорить. Спасибо, папа Уэф. Я всё равно не ушёл бы отсюда. Я должен быть рядом, понимаешь?
Я будто расширяюсь, подобно ударной волне от взрыва, стремительно и неостановимо. Я поднимаюсь над землёй. Я поднимаюсь над Землёй. Меня вздымает ввысь гнев, холодный и беспощадный. Гнев, который ни один ангельский прибор не сможет посчитать слепым, животным чувством. Это праведный гнев разумного существа, у которого хотели отнять любовь.
Сегодня День гнева.
Взрыв в голове! Я с трудом возвращаюсь в реальность, в глазах плавают цветные пятна. Меня поддерживают с двух сторон, моя Ирочка и эта учительница… да, Кеа.
Они стоят полукругом, не шевелясь. Точёные, почти прозрачные лица. И огромные глаза — синие, зелёные, фиолетовые…
— Вы что-нибудь поняли, ребята? — я встаю ровно, стараясь не держаться за поручень фальшборта.
— Мы поняли всё, — говорит один из подростков. — Простите нас.
Они разом становятся на одно колено.
— Не надо, ребята. Даже у нас на Земле падать на колени считается пережитком. Главное, что вы поняли, и я рад этому. Правда, рад.
Они уходят, непривычно тихие и молчаливые. Последней уходит учительница Кеа, напоследок украдкой бросив на нас с Ирочкой ещё один взгляд.
«Я слишком много болтаю, да?» — спрашиваю я взглядом мою жену.
Её глаза близко-близко.
«Ты молодец. Я горжусь тобой. Нет, больше, гораздо больше — я люблю тебя»
Глаза занимают всё моё поле зрения, и я ощущаю на своих губах лёгкий, щекочущий поцелуй — будто пёрышком.
— … Ну вот и ты начал зарабатывать, мой милый, — Ирочка разглядывает виртуальный дисплей. — Добытчик мой — она смеётся.
— Нет, у вас тут здорово. Кино показывают и мне же ещё и платят.
Ирочка звонко хохочет.
— Ой, не могу… Ладно, скоро кино закончится, и я полагаю, тебя нагрузят покруче, чем того древнего купца.
Я тоже рассматриваю надпись на экране. Четыре тысячи восемьсот… Много или мало?
— На одну трёхдневную прогулку вдвоём на том пароходе хватит. А вообще-то… К примеру, я такую сумму зарабатываю за два дня — я же в Обществе ксенопсихологии состою совсем недавно. А мама за пару часов. А папа… страшно даже подумать, сколько он зарабатывает! — Ирочка опять смеётся.
«Слушай, я же совсем не в курсе здешнего масштаба цен. Чего и сколько стоит»
«Что именно?»
«Ну вот, хотя бы такая ячейка в башне»
Ирочка вздыхает.
«Эта не очень дорого. Три миллиона, если новая. Но можно взять подержанную, тогда будет чуть меньше. А в висячих садах, как у Фью, не меньше шести миллионов, это если тут, в низких широтах. А в полярной курортной зоне от тридцати миллионов»
«Понятно. Это мне пахать…»
«До скончания века, как говорит дед Иваныч. Но нас двое, и я надеюсь, скоро ты станешь специалистом, тогда и платить тебе будут соответственно. И мне тоже»
«А вот такой разговор с Землёй, к примеру?»
«Шесть тысяч за контакт плюс столько же за час разговора»
«Стало быть, твой папа опять потратился…»
«На этот раз нет. Видишь ли, на каждую миссию выделяют определённый лимит связи, для служебных нужд. Если удаётся сэкономить, можно использовать экономию на личные нужды, на связь с роднёй»
Я молчу. Соображаю.
«А сколько стоит переход на Землю?»
Ирочка смотрит мне в глаза.
«Ты очень хочешь домой?»
«Пока нет. Но в конце концов это наступит»
Ирочка гладит меня по лицу.
«Переход стоит дорого. Но мы туда вернёмся, родной мой. Правда, правда»
— … Хочешь орешков?
Я полулежу на диване, опираясь на крылья (это очень удобно, кстати) и наслаждаюсь великолепным видом — Ирочка сидит у меня в ногах по-турецки, слегка помахивая полураспущенными крыльями (сегодня что-то особенно жарко) и одновременно ловко вылущивает из соплодия, похожего на огромный колос, небольшие четырёхгранные орешки.
— Хочу!
Она бросает мне «колос», и я от неожиданности едва успеваю поймать. Её глаза смеются.
«Ну… Так я и сам могу. А почистить слабо?»
«Напомни мне, когда рухнула последняя Проклятая башня? Тут у нас со слугами туго»
«При чём тут слуги. А как же любовь к ближнему?»
Она смеётся в голос.
— Ну ты и лодырь. На, держи очищенные. Домашнее задание сделал?
Я посылаю ей мыслеобраз — строгая учительница в очках стучит указкой по голове ученика. Ирочка фыркает, и я получаю ответ — толстый кот сыто жмурится, развалясь на диване возле блюдца со сметаной, икает. Смешно.