Впам очень хотел умереть, но проклятое тело хотело жить, жить, несмотря ни на что. Он судорожно задышал. Дурак, идиот, давно надо было поставить себе самоликвидатор… Опасно? А входить в покои Повелителя не опасно? Идиот, безмозглый робот…
— Тебе будет больно, Впам. Очень больно.
— … Проснись, проснись, Рома! — огромные, широко раскрытые глаза моей жены прямо перед моими. — Что ты сейчас видел, ну?
Я сажусь на диване, сглатываю. Кошмар… Надо же, какой подробный кошмар. Кошмар на тему, так сказать. Ох и попрут меня со службы! На кой ляд им неврастеник, одолеваемый ночными кошмарами?
— Попрут? Хм… — Ирочка соскакивает с дивана, выбегает из комнаты — стена внутреннего холла едва успевает отъехать в сторону. Через пару минут возвращается с подкреплением — Уэф ещё моргает спросонья, но мама Маша уже смотрит на меня с полной ясностью. Я чувствую себя неловко. Ну что за манера — чуть что, сразу бежать к бабушке, папе и маме жаловаться?
— Ты так считаешь? — мама Маша подходит вплотную. — Ты балбес, Рома, как был балбесом, так и остался. Уэф, Иолла — отдохните пока, правда. А ты садись на пол. Вот сюда, к стене.
Она садится напротив меня, берёт мою голову в твёрдые ладошки. Огромные глаза занимают всё поле зрения.
— Попробуем разобраться с твоими видениями…
Огромные крылья с шумом рассекают воздух, ветер свистит в ушах. Справа и слева от меня мои тесть и тёща, а Ирочка как раз напротив. Кольцо танцующих сужается, хоровод набирает темп.
«А теперь вот так! И вот так! А теперь так! Следи за мной, Рома!»
Шелестящий бесплотный голос отличить трудно, но я знаю — это моя Ирочка командует, учит меня воздушным танцам. Воздушный хоровод — не шутка, это вам не человеческое неуклюжее топтание. Там что? Максимальный вред, который может нанести вам неуклюжий партнёр — отдавить палец на ноге. А вот встречное столкновение в воздухе, когда скорость каждого летуна под сотню километров… А то и за сотню, если разойдутся. Нет, неуклюжих танцоров в хоровод пускать нельзя, как нельзя выпускать на улицы города необученного мотоциклиста…
«Не отвлекайся! Смотри на меня — и раз, и два, и вот так…»
«Дочка, ну ты же всё не так делаешь!»
«Я не так?!»
«Ты, ты. Ну-ка, меняемся!»
Ирочка и мама Маша меняются местами, стремительно и изящно.
«Рома, это Мауна, смотри на меня. И раз, и два, и три… Оп-па!»
Да, это круто — тугая петля Нестерова с разворотом, и сразу «бочка». И ещё, и ещё! А это уже «кобра Пугачёва»… Охренеть!
«Ну-ка, давай теперь ты»
Я пытаюсь изобразить «бочку», шумно хлопая крыльями. Ну, «бочка» не «бочка», но что-то получилось… «Опрокинутое ведро», новая фигура высшего пилотажа…
Они все смеются вслух, и их голоса разносятся по бескрайнему небу. Я выравниваюсь, набираю утерянную на маневре высоту и снова вливаюсь в круг. Мы забрались почти на тысячу метров, хотя для безопасности вполне хватило бы двухсот. Даже ста метров хватило бы, пожалуй, ведь ангелы — не неуклюжие «Боинги»… Но уж больно хорош тут восходящий поток!
«Вот что, внучка, так он будет учиться дней десять, не меньше. Вы плохо показываете, неясно. Ну-ка, меняемся!»
Теперь меня учит Ирочкина прабабушка, Ночная тайна. Если коротко — похоже на Фииа, но я стесняюсь укорачивать её. Ей уже столько лет…
«Ты не отвлекайся. Смотри на меня! Делаем фигуру Кио — остановка, зависание, разворот. Ап!»
Я стараюсь изо всех сил. Остановка в воздухе и зависание — приём в общем несложный, правда, требующий немалых физических усилий. Но я уже давно освоил его — обычно каждый раз при посадке все ангелы притормаживают крыльями и зависают на долю секунды. Ещё секунда — и наш маленький хоровод завертелся в обратную сторону.
«Молодец! Теперь следи внимательно — и раз, и два… Ап! Понял? Делай!»
Я срываюсь в штопор. Нет, неспособный я к балету, хоть убейте! Лучше я посплю, это у меня выходит лучше…
Все смеются. Звонко хохочет Ирочка, серебряным колокольчиком заливается папа Уэф, смеётся мама Маша своим роскошным оперным контральто. И прадедушка с прабабушкой смеются, весело и открыто. Мои родные. Да, это теперь мои родные.
«Ну хватит, пожалуй. В воздушный балет тебя вряд ли возьмут, но по крайней мере со свадьбы не придётся никого отправлять в реанимацию»
«Слушайте, я чего-то голодный» — это вроде Уэф. — «Нырнём в лесок, или сперва домой?»
«Нет, так не пойдёт. Когда ещё вы выберетесь снова, внучата? Летим к нам в гости» — это прадед Летящий поперёк подал свой мысленный голос.
«Но…»
«Никаких «но»! Прямо сейчас. Это ты там у себя координатор, а тут я буду контролёром ситуации. Ещё вопросы?»
«Слушаюсь, шеф!»
«Вот так вот. Кокон я уже вызвал, не стоит снижаться»
«Когда успел?» — смеётся прабабушка.
«Любое дело надо начинать загодя. А вот и кокон!»
Бледно-зеленоватое облачко возникает прямо над нами, чуть шевелясь, как амёба — визуальное отражение транспортного кокона, обычно невидимого. Я чувствую мысленную команду, и «амёба» рывком бросается на нас, неуловимо-мгновенно заглатывая всех поочерёдно — страшноватое вообще-то зрелище, если с непривычки. Ап! Я оказываюсь сидящим на почти невидимом виртуальном кресле, в тесной компании родственников, даже не успев сложить крылья. Интересно, сколько народу может взять вот такой кокон?
— Если такой, то до двенадцати мест, это второй размер, — Уэф отвечает мне голосом. — Но можно вызвать кокон и другого размера. Девятый размер, например, способен взять сразу целую свадьбу, четыреста ангелов. Только такая нужда возникает нечасто.
— А если ещё больше?
— А вот об этом ты спроси у Лоа, она же специалист, — смеётся Ирочка.
— Ну как домашнее задание? — Биан сегодня сосредоточен и серьёзен. Я мог бы, наверное, прочесть у него в голове, чем он так озабочен и озадачен, но мне неловко. Скажет, если сочтёт нужным.
— Скажу. Тебе не кажутся странными твои так называемые «кошмары»?
— Не знаю… — я растерян. — Ну а что такого? У людей подобные сны бывают не так редко…
— То у людей. У обычных людей. А ты уже давно не совсем обычный человек, если выражаться предельно мягко. Вот что, Рома. Придётся тебя показать кое-кому.
Я понуро молчу. В голове моей проплывает вереница мыслеобразов. Вот я стою голышом на низеньком постаменте перед консилиумом в зелёных одеяниях, и какой-то тип тычет в меня указкой. Вот мне зачем-то делают клизму, и опять при всём честном народе. А вот и персональная палата в клинике, стены и потолок обиты мягким, и ни одного острого предмета…
Обвальный хохот прерывает мрачный ход моих мыслей. Вся группа собралась. Когда успели?
— Ну что, Биан, я тебе говорила, что ход мыслей человека невозможно понять в принципе? Клизма… — Аина снова хохочет.
— Да, ты права, признаю своё поражение, — шеф вытирает слезы. — Нет, Рома. Боюсь, клизмой ты не отделаешься. Ладно, это чуть позже. А сейчас расскажи, что ты понял из домашнего задания. И особенно, чего не понял!
— … Всё так, Победивший бурю. Именно так. Любое разумное существо должно быть свободным от рождения до смерти. Любой рабовладелец — преступник, подлежащий безусловному физическому уничтожению. Пока эта мысль не станет в обществе аксиомой, не подлежащей обсуждению, общество является дикарским, даже если пользуется гравилётами и телепортацией. Ты заметил, что все без исключения государства, поражённые болезнью, погибли? Они гибли под ударами так называемых «дикарей», которых презирали и считали ниже себя по уровню развития, на том основании, что у тех не было дворцов и храмов. Как будто уровень цивилизации определяется количеством и размерами храмов! На самом деле уровень развития любой цивилизации определяется уровнем присущего ей гуманизма, если использовать земной термин. А всё остальное малосущественно или вообще неважно.
Да только пять тысячелетий аномального развития не прошли для землян даром. И рецидивы болезни вспыхивали то тут, то там, принимая порой очень опасные формы. Уот! Ты скинул ему следующую подборку?
— Нет, шеф, — Уот тоже сегодня серьёзен. — Он уже большой мальчик, и я хотел бы, чтобы он нашёл все материалы сам. Сможешь? — это уже мне.
— Я сделаю, — серьёзно отвечаю я. Никаких «попробую». Я сделаю.
— Ну, тогда садись и делай, — это Биан.
— Шеф, у них в семье завтра свадьба, — встревает Уот. Я бросаю ему благодарный взгляд. Сам бы я не решился просить.
— Да-а? Точно, — Биан смотрит на меня, смеётся. — Скромность, как известно, украшает. Ладно, лети домой, боец-надомник.
— Спасибо! — я искренне обрадован.
— Но работу чтобы сделал!
— … Ты что, собираешься идти на свадьбу голым? — Ирочка вертится перед стеной, превращённой в сплошное зеркало, примеряет прозрачный комбинезон, радужно переливающийся, как мыльный пузырь. Блин горелый, а я-то и забыл про костюм…
Ирочка вздыхает, делает огорчённое лицо, но глаза её смеются.
— Нет, Рома, не скоро ещё ты станешь сильным звеном в нашей маленькой семье. Всё всегда ложится на мои хрупкие плечи. Держи!
Она бросает мне тугой серебристый свёрток, я ловлю его на лету, разворачиваю. Надо же, парадный костюм. Когда успела?
Она смеётся, переходит на русский язык.
— Я шила-вышивала, глаз ночами не смыкала… Ну что стоило мне заказать два костюма вместо одного?
— Спасибо, родная, — я обнимаю её, целую. — Размером не ошиблась?
— Надень, увидишь.
Я натягиваю гладкую, прохладную ткань, и сразу запутываюсь крыльями. Ирочка фыркает, и в моей голове всплывает мыслеобраз — кот, барахтающийся в мешке.
— Чем смеяться, помогла бы лучше!
— Давай-давай, овладевай навыками. Помнишь, как ты смеялся, когда я мучилась с тем дурацким чехлом? Любая планета круглая, Рома, и Рай не исключение.
— Ух ты и злопамятная.