Они слушают. Слова русской речи звучат для них дико и странно, но смысл — смысл им полностью понятен. Иначе зачем вся эта телепатия?
… Даже не был я знаком
с парнем
Обещавшим «Я вернусь
мама»…
Они слушают. Они слушают напряжённо и внимательно.
… И живу я на Земле
доброй
За себя и за того
парня
Я под тяжестью такой
горблюсь
Но иначе жить нельзя
если
Всё живёт во мне его
гордость
Всё звучит во мне его
песня…
Закончилась песня, Ирочка замолкла. В каюте повисла тишина, как в сурдокамере.
— И никакие они не дикари, если у них есть такие песни, — нарушает молчание младшая из сестёр.
— Дикари, Киу, — вздыхает моя жена. — К сожалению, ещё дикари. И наряду с такими вот взлётами духа у них есть масса идиотских песенок-побрякушек. И разбег в развитии отдельных особей громаден — от подлинной гениальности до абсолютно непроходимой тупости и откровенного слабоумия. Но они подтянутся, правда. Просто подниматься всегда тяжело, особенно в нисходящем потоке.
Сёстры-космонавточки вдруг разом встают на одно колено.
— Мы очень рады, что познакомились с вами обоими, живые легенды будущего.
— Вставай, Рома, проспишь всё на свете!
Ирочка уже встала, охорашивается у одной из граней стены, превращённой в огромное зеркало. Я любуюсь ей, и она это сразу чувствует — изгибается, потягивается, отставив ногу, расправляет крылышки… Работает «на публику», в общем…
«Ты недоволен?» — она оборачивается, нависает надо мной, подняв руки с растопыренными пальцами и грозно распустив крылья.
«Я всегда от тебя в восторге. Правда, правда»
«То-то!» — она ловко и изящно оказывается на мне, целует. Снова вскакивает.
— О, гляди, мы подходим к Холодной!
Я подхожу к стене-экрану вплотную. Здорово сделано — кажется, что от космической пустоты тебя отделяет невидимая тончайшая плёнка. Даже страшновато с непривычки…
А прямо перед нами в черноте, усеянной звёздами, висит шар — да, уже не маленький шарик — непривычного вида. Одна половина шара тёмно-бурая, а вторая отливает снежной белизной.
Я вспоминаю прочитанное о Холодной — планета малость покрупнее Марса, да и тепла получает чуть побольше. И атмосфера на ней куда плотнее марсианской, хотя и пожиже, чем на Земле и тем более в Раю. Но не это главное. Главное — на ней есть жизнь. Пусть неразумная, пусть примитивная, но жизнь!
«Вот смотри, Рома. Вот эта сторона, бурая — это летняя сторона. А зимняя вся белая, там снег лежит, прямо как у вас на Земле. Ну пусть не такой толстый»
— Внимание, уважаемые гости. Наш шарик приближается к цели, — раздаётся голос младшей сестрички, Киу. — Вставайте, кушайте, потом будет некогда. Кто сейчас не проснётся, впустую денежки потратил! — она смеётся.
Шар планеты между тем заметно вырос, и растёт уже на глазах. Здорово летает этот «шарик».
— Первую посадку мы совершим на Северном полюсе — там сейчас лето в разгаре, очень удачно. Посмотрите на здешнюю жизнь.
Да, я понимаю. Планета вращается с громадным наклоном к своей оси, где-то градусов шестьдесят.
— Потом побываем на Южном полюсе, и мы покажем вам снег — настоящий снег, не из намораживателя! Каждому желающему будет предоставлена возможность выйти наружу в плёночном скафандре, потрогать этот снег, — она опять смеётся, — только лизнуть не удастся.
«Вот, Рома. Обычно у школьников этот пункт вызывает буйный восторг. Не знаю, чем им нравится снег?»
«Необычностью ощущений, очевидно»
«Возможно. Во всяком случае, на меня он сразу не произвёл особого впечатления. Мёртвая кристаллическая вода, чего хорошего? А уж после Земли мне его и даром не надо»
«А прорубь?»
«Это другое дело»
— Потом мы побываем на экваторе, — продолжает хозяйка ковчега. — Это единственное место, где растёт лес. Лесной пояс шириной всего ничего, а всё остальное пространство Холодной — сплошные пустыри. Кроме озёр и морей, естественно.
И напоследок мы облетим всю планету, для закрепления впечатлений. Еда сейчас будет у вас в каютах. Приятного аппетита!
В нашу каюту уже вплывает летающий поднос — громадное золотое блюдо, толщиной в два пальца, сплошь украшенное чеканкой-гравировкой. Намётанным глазом художника я сразу улавливаю сюжеты. Вот двое влюблённых кувыркаются в воздушном танце. А вот они же заняты обычным для влюблённых делом, конечным итогом которого являются дети… Стилизация под старину.
«Не отвлекайся, Рома, ешь. Правда, пропустим подход к планете и посадку. Такое ты и сам сможешь сотворить, правда. Ничего сложного»
«Сотворить что — поднос или?..»
«Да ну тебя!»
На подносе стоит шарообразная плетёная металлическая корзинка из тонких упругих серебристых проволок, закрытая сетчатой же крышкой с защёлкой. И сосуды с напитками грушевидные, больше похожие на реторты, да ещё с клапаном на конце…
«Ну уж это сестрицы перестарались» — фыркает Ирочка — «Такие сосуды и корзинки применялись на самых первых кораблях, где ещё не было компенсаторов. Ну, это чтобы не пролить и не просыпать…»
«Я-то понял. А вот ты ничего не понимаешь в туристическом бизнесе. А сестрички понимают» — я уже с аппетитом хрупаю тонким длинным побегом с утолщением на конце — очень вкусно, вроде баклажана с жареным арахисом внутри… О, и розовый гриб тут!
Покончив с завтраком, мы отпускаем робот-поднос и снова припадаем к экрану. Вовремя — выпуклый бок планеты уже круглится под нами, окутанный дымкой атмосферы.
— Обратите внимание, — снова раздаётся голос младшей сестрички. — Атмосфера Холодной разрежённей нашей, зато толще. Это потому, что сила тяжести тут меньше.
Мы уже входим в эту самую атмосферу, окутываясь прозрачным пламенем. Ещё несколько секунд, и пламя гаснет — торможение в двадцать восемь «же» съедает скорость мгновенно.
Я вглядываюсь в лик чужого мира. Справа от нас виднеется море, серое, будто пролили расплавленный свинец. Под нами змеится ртутной блескучей змейкой какая-то река. А вот и блюдца озёр, густо усеивающих поверхность, словно осколки стекла… Где-то я уже такое видел…
«На Земле, Рома. У вас там есть такие пустыри, вы их зовёте тундрой…»
Точно. Это я на Ямале видел, с самолёта. Был такой эпизод в моей позапрошлой жизни.
— Обратите внимание, — снова раздаётся голос нашего гида. — Большая часть планеты покрыта вечной мерзлотой. Летом верхний слой оттаивает, и образуется множество вот таких озёр. О, нам повезло! Прямо по курсу идёт дождь, явление довольно редкое для этой планеты. Сейчас мы рассмотрим его поближе.
«Спокойный космос» уже сворачивает со своего курса, одновременно снижаясь. Впереди клубятся дождевые облака, действительно явление нечастое на этой планете. Ух! Мы пролетаем сквозь облако. Под нами уже расстилается бурая унылая тундра, покрытая клочковатой растительностью. Корабль останавливается, зависает над озером на высоте в десяток метров. Поверхность озера рябит мелкий, осенний дождь, которого постыдился бы любой октябрь. Некрупные волны бегут по воде непривычно-медленно, сообразно здешней силе тяготения. Берег озера покрыт густо торчащими из воды тростниками, увенчанными белыми трубками, весьма напоминающими лампы дневного света.
«Это спороносы, Рома»
— Обратите внимание на здешнюю растительность, — продолжает наш гид. — Эти тростники уже более четырёх метров в высоту, и подрастут ещё. За лето они должны дать потомство и отмереть. Вся растительность на Холодной сезонная, и даже на экваторе леса замирают и возрождаются, причём дважды в год. Но об этом позже. Смотрите, озёрный краб!
Действительно, на сушу резво выбирается некое существо размером с крысу, весьма схожее с земной мокрицей, оснащённой парой клешней. Вода вскипает буруном, и из воды появляется голова некоего крабообразного покрупнее, оснащённого не только клешнями, но и длинным хлыстом посреди головы. Удар! Хлыст настигает жертву, и та судорожно бьётся на земле. Хищник выползает следом, втягивая жертву внутрь себя, как змея, и вновь исчезает под водой.
«Ира, Ир… Кто из них озёрный краб?»
«Оба!»
— Нам здорово повезло. На этой сонной планете такие сценки большая редкость, — вновь вещает гид.
Корабль поднимается чуть повыше, медленно летит над унылой бурой поверхностью, испещрённой озёрами. Дождик прекратился, но облака не рассеялись, и такой безысходной тоской веет от пейзажа — я даже поёжился…
— А сейчас мы совершим посадку, и все желающие смогут выйти наружу и потрогать эту планету рукой, — Киу смеётся, — только в болото не лезьте, и с собой на память ничего не берите. Карантин!
Словно в подтверждение корабль мягко опускается на пригорок, тяжко оседая в грунт.
«Ну что, Рома. Пойдём?»
«А то! Неужели мы забрались на другую планету, чтобы посмотреть кино?»
Отверстие люка затянуто мыльной плёнкой, переливающейся всеми цветами радуги. В вестибюле — нет, теперь уже явно шлюз-тамбуре — толчея, туристы примеряют плёночные скафандры, тоже прозрачные и переливчатые. Я уже привычно влезаю в скафандр, как в спальный мешок, просовываю конечности в нужные рукава. Освоил, однако…
Ирочка уже стоит одетая, поправляет прозрачный пузырь шлема. Когда успела?
«У меня большой опыт, Рома» — она тычет пальцем в плоскую округлую коробку, похожую на солдатскую фляжку, на груди — «Это вот блок жизнеобеспечения, кстати. Хватает примерно на пять-шесть часов»
Вокруг щебечут, пересвистываются туристы, весьма напоминающие сейчас некие кондитерские изделия, заботливо упакованные в целлофан.
— Не отходите от корабля далеко, уважаемые гости! — Взлетающая в зенит дежурит у входного люка, заботливо оглядывая туристов, поправляет кому-то шлем — И не лезьте в болото, пожалуйста. Нет, нет, местная живность для нас не опасна. Нет, не утонете — мы выпустили восемь летающих роботов. Всё равно не надо — уверяю тебя, провалиться в жижу удовольствие маленькое…