Продолжение]
Индийский султан нахмурился, поняв, к своему неудовольствию, что сказка о Хабибе подошла к концу.
Пока Шахразада рассказывала, Динарзаде целиком обратилась в слух.
— Ах, сестра моя! — воскликнула она. — Мне всегда нравятся стихи, которые ты читаешь, но особую прелесть они приобретают в обрамлении таких замечательных историй… Призна́юсь, мне, хохотушке, не совсем понятно, почему Амирала, мать твоего рыцаря, так не любила тех, кто не прочь посмеяться. Ты дала мне почувствовать, сколь приятно порой всплакнуть, заставив, так сказать, вместе с этой героиней твоей истории уронить слезинку, и столь сладкой была эта слеза, что мне было жаль ее вытирать… И есть еще одно, чего я не поняла. Почему враг Саламиса, великан Зир, у которого была такая милая сестра, снес столь грубое оскорбление, что он, мол, никогда не знал своей матери.
— Если бы я разъяснила эти слова, — отвечала Шахразада, — то мой рассказ слишком затянулся бы, но в следующий раз я постараюсь припомнить все подробности.
— Нет, отдохни от нее, сестра, — молвила Динарзаде, — сейчас не это возбуждает мое любопытство. Я вспомнила другую сказку, которую ты, надеюсь, тоже не забыла.
— О чем ты? — спросила Шахразада.
— Помнишь, сестра, когда мы были маленькими, нас пугали чародеем по имени Мограбин. Всякий день нам говорили, что, если мы не будем слушаться, нас заберет злой волшебник Мограбин. Вот о нем-то я и хотела бы послушать. Раньше я его ужасно боялась, и пусть удовольствие, которое я получу от этой истории, вознаградит меня за детские страхи, к тому же теперь мне жуткие сны не грозят.
Прекрасная султанша, заметив, что желание ее сестры пришлось по нраву Шахрияру, тут же приступила к следующей сказке.
ЧАРОДЕЙ,или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ[78]Начало
Мограбин был самым отвратительным созданием на всем белом свете. Затанай[79], во власти которого он находился, открыл ему сокровищницу своих богатств, то есть жестоких проделок и коварных уловок, и сделал весьма могущественным во всем, что касается зла. Не было у Затаная более преданного слуги, чем Мограбин, и, пока этот чародей не сгинул, его имя вселяло ужас, а ныне внушает лишь отвращение[80].
Проклятый колдун рыскал по земле в поисках жертв для своего хозяина и пускал для этого в ход самые злодейские хитрости и самые изощренные козни.
Отыскав дружную и желательно богатую бездетную семью, Мограбин находил способ втереться в доверие, а потом предлагал свою помощь для исцеления от бесплодия.
А уж если речь шла о рождении наследника царского престола, то тут он удваивал свое рвение и изобретательность.
В Сирии правил в то время Хабед-иль-Калиб, чей двор располагался в Тадморе{300}. Рожденный язычником, этот царь был призван к свету мусульманской веры Бен-Хабас-Мортазер-Биллазом — восьмым халифом, который заставил его отречься от прежнего имени Санкир-Баллейн и впредь называться Хабедом-иль-Калибом.
Этот царь мог собрать под свои знамена триста тысяч всадников. Десять тысяч стражников постоянно охраняли его, столица его была украшена зданиями и памятниками всех видов, дворец отличался изысканной роскошью, и все виды деревьев, что растут в плодородных краях Дамаска, зеленели и цвели в его садах.
У него было шестьдесят жен, первых восточных красавиц, однако и власть, и богатство, и утехи опостылели халифу. Годы шли, но, несмотря на все его старания и молитвы, сирийский престол оставался без наследника.
Прознав о том, Мограбин решил предложить свои услуги. Он явился к воротам дворца, переодевшись крестьянином. Один глаз у него был кривой, второй — косой, и ничего, кроме насмешек, его вид не вызывал.
С корзинкой в руках, чародей начал кричать:
— Яблоки! Берите яблоки! Они делают жен плодовитыми!
Рабы начали потешаться над торговцем:
— Кричи уж лучше «сливы», а не «яблоки», может, дело лучше пойдет.
В это время мимо проходил первый визирь. Он шел к царю, намереваясь обсудить с ним государственные дела, но, услышав крик, остановился, подозвал торговца к себе и спросил:
— Что там у тебя?
— Господин, это яблоки, которые возвращают женщинам плодовитость.
— Если это правда, то скоро ты станешь богаче всех земных царей.
— Не думаю, — отвечал Мограбин, — ведь моя яблоня приносит только одно яблоко в год, зато оно очень приятно на вкус и на вид.
— Оно у тебя в корзинке? — заинтересовался визирь. — Покажи.
Колдун повиновался и вытащил яблоко, спрятанное под листьями. Царский советник рассматривал его с явным удовольствием, как вдруг вмешался евнух, исполнявший при дворе роль шута.
— Мой господин, — сказал он визирю, — не покупай ничего у этого кривого: один глаз у него не видит, а другой мало того что гноится, к тому же смотрит куда-то вбок. Он на всё наводит порчу. Эй, — обратился евнух к чародею, — говори, одноглазый, не стесняйся, может, ты знаешь, как и мне обзавестись детьми?
— Нет, — отвечал Мограбин, — не знаю, но у тебя красивый нос. Его я могу сделать плодовитым, хочешь убедиться?
— Охотно, — отвечал шут, — а то мне уже надоело быть евнухом.
— Вот тебе орех, — сказал торговец, — прижми его к кончику носа и скажи: «Чего бы мне это ни стоило и откуда бы он ни взялся, я всем сердцем принимаю подарок из рук Мограбина». Это мое имя, чтоб ты знал. Ты был неплохой шут и дурак, отныне тебе в этом деле не будет равных.
Евнух, вообразив, что ему представится еще один случай поднять кривого на смех, взял орех и приложил его к кончику носа. Орех стал похож на крохотный носик, который вырос из носа большого.
Все, кто это видел, покатились со смеху, и, пока народ веселился, орех увеличился в размерах и пустил корешок прямо в нос шута.
Евнух по глупости произнес то, что велел Мограбин, слова его немедленно возымели действие, и на шута градом посыпались насмешки.
Визирь, видевший всё собственными глазами, доложил халифу о несомненных свойствах яблока, которое стоит купить, сколько бы за него ни запросили.
— В истории, — сказал он Хабеду-иль-Калибу, — уже бывали случаи, когда цари прибегали к помощи чародеев, дабы получить то, что не удавалось обрести иным способом. Обстоятельства твои служат оправданием неосторожности, ибо ты уже обращался к придворным звездочетам, но понапрасну. Если этот человек может исполнить то, что обещает, не следует пренебрегать его услугами, поскольку речь идет о твоем преемнике. Долг государя превыше всего.
Хабеда-иль-Калиба взволновали речи визиря. Он уже льстил себя надеждой, что его заветное желание наконец сбудется, и приказал немедленно привести торговца яблоками и шута.
Евнух явился первым.
— Мы привели к тебе, государь, — сказал он, — хитрого кривого. У него слова не расходятся с делом, и будь у него яблок полная корзина, всем твоим женам пришлось бы искать кормилиц.
Взглянув на физиономию шута, которая с тех пор, как его нос разродился, стала еще смешней и нелепей, царь расхохотался, а затем, успокоившись, приказал проводить Мограбина в особый кабинет, откуда попросил удалиться всех, кроме первого визиря.
— Торговец, покажи яблоко, — повелел халиф.
— Вот оно, господин.
Никогда царь не видывал подобной красоты: и форма, и цвет, и тонкость прозрачной кожуры, и запах этого яблока были выше всяких похвал.
— Когда продаешь столь ценный товар, — сказал халиф, — следует иметь вид, вызывающий доверие. Визирь, вели главному казначею прислать сюда платье и чалму, подобающие тому, кто торгуется с царем.
Сей приказ исполнили без промедления, и вот уже Мограбина переодели и придали ему вид важной особы, допущенной до беседы с глазу на глаз с самим государем.
— Теперь приступим, — продолжил Хабед-иль-Калиб. — Дай сюда твое яблоко. Как только ты убедишь меня в том, что с его помощью я обзаведусь детьми, тебе выдадут четыре тысячи цехинов.
— Я, государь, — отвечал Мограбин, — вручу тебе адамант ценою в десять тысяч цехинов. Если плод, который я тебе дам, не принесет обещанного, камень останется у тебя. Однако я не уступлю яблока за золото, ибо деньги мне без надобности.
— Какую же цену ты назначишь? — удивился царь.
— У тебя свои нужды, мой господин, у меня свои. Я владею весьма, весьма значительным состоянием, которое хочу передать по наследству, но сына у меня нет, и средство, что годится тебе, мне помочь не в силах. Вот мои условия, и не думаю, что они покажутся тебе неприемлемыми: если родится девочка, она останется у тебя, а появится мальчик — отдашь его мне.
Халиф чуть не вышел из себя от такого предложения, но первый визирь незаметно взял его за руку и усадил на софу в глубине кабинета. Там он шепотом заговорил с царем, стараясь, чтобы торговец не услышал ни слова.
— Предложение, государь, что и говорить, весьма дерзкое. Человек, который осмелился на такое, заслуживает смертной казни, но это единственный для тебя способ уйти, оставив преемника. Согласись на его условие: ведь если у тебя в самом деле родится сын, какой силой этот простой крестьянин заставит сдержать слово того, кто может в одночасье призвать к оружию триста тысяч конников? Этот торговец хочет наследника и явится за ним сюда. Ну и пусть: коли он привяжется к твоему ребенку, ты не станешь возражать, чтобы он осыпал его своими сокровищами. Успокойся, мой господин, заключи сделку, обещания сильных мира сего — это всего лишь слова.
Хабед-иль-Калиб, ослепленный своим страстным желанием, позволил убедить себя и заключил сделку с Мограбином.
Царь обещал отдать ему своего первенца, если тот родится благодаря волшебному яблоку, и торговец тут же вручил халифу чудодейственный плод и объяснил, что надо делать.
— Господин мой, — сказал Мограбин, — чтобы этот плод возымел свое действие, ты должен жениться на юной девственнице и пойти с ней в баню. Когда вы возляжете на брачное ложе, разрежь яблоко пополам, отдай одну половинку жене, а вторую съешь сам и произнеси при этом такие слова: «Высшая сила, наделившая яблоко необыкновенным свойством, сделай так, чтобы оно обратилось нам на пользу и даруй нам ребенка».
С этими словами колдун низко поклонился, как бы прощаясь, и добавил:
— Государь, если у тебя родится девочка, обещаю принести тебе второе яблоко. Положись на мое слово так, как я полагаюсь на твое.
Вид и запах плода опьяняли Хабеда-иль-Калиба.
— Видишь, мой господин, — сказал первый визирь, — что случилось бы, если бы, подобно многим не слишком осмотрительным повелителям, ты казнил человека, посмевшего сделать тебе столь дерзкое на первый взгляд предложение. Ты отнял бы яблоко силой, но оно не принесло бы никакой пользы, ибо ты так и не узнал бы, как именно следует с ним поступить.
Царь согласился, что случай ему благоволил, когда не позволил поддаться гневу, и тут же, торопясь испытать волшебные свойства яблока, приказал главному евнуху найти в Тадморе подходящую девушку.
— Зачем же искать, государь? — удивился главный евнух. — Во всех твоих землях нет более красивой, благоразумной и достойной стать матерью наследника престола девушки, чем Эль-Менур, дочь твоего покорного слуги.
— Я счастлив, мой визирь, — обрадовался халиф, — что у тебя есть сокровище, которое мне так необходимо. Ступай, приготовь свою дочь. Мы сегодня же подпишем брачный договор. Никогда прежде я не заключал союза, подающего столь лестные надежды.
Советник прижал ладони ко лбу в знак повиновения и вышел. Оказалось, Мограбин еще не удалился от дворцовых ворот, и там вокруг него и шута собралась целая толпа. Бедный евнух умолял торговца избавить его от украшения на носу.
— Нет, шут, не стану я этого делать, ибо я тебя разорю, — отвечал колдун. — Веселить людей — это твой хлеб. Раньше тебе приходилось попотеть, а теперь стоит лишь показаться, и все умирают со смеху.
Шутов никто не любит, и потому собравшиеся разразились хохотом и насмешками. Мограбину удалось незаметно выскользнуть из толпы, а бедный евнух укрылся во дворце вместе со своим высоко вздернутым двойным носом.
Опечаленный визирь нехотя отправился в свой дворец. Поручение халифа угнетало его: Эль-Менур была его единственной дочерью, он желал ей счастья и сожалел, что ей придется выйти за человека в летах, да к тому же стать его шестьдесят первой женой.
Отец боялся огорчить дочь, сообщив, какая участь ее ждет; беспокойство, смущение, тревога и тоска отразились в его глазах. Эль-Менур хорошо знала своего родителя и потому сразу поняла, что его что-то гложет, и очень скоро выведала причину его печали.
— Как? — удивилась она. — Родной мой, ты расстроен из-за этого союза, а я не вижу в нем ничего, кроме чести для тебя и выгоды для меня! Да, Хабед-иль-Калиб в три раза старше, но он обладает такими достоинствами, какие я ценю очень высоко. Сердце мое свободно, и я без труда полюблю своего мужа… Как только яблоко, о котором ты рассказал, одарит нас ребенком, шестьдесят первая жена, мать наследника престола, станет первой женой. Мне будет приятно знать, что благодаря мне мой отец стал царским тестем и дедом будущего государя. Моя покорность упрочит твое положение, я буду уверена, что ты огражден от превратностей и невзгод, которые угрожают всем визирям… Ступай, отец, передай царю, что твоя дочь Эль-Менур безмерно польщена оказанной ей честью и счастлива тем, что повелитель соблаговолил остановить на ней свой выбор.
Визирь попросил прощения за свои сомнения и тревоги и, радуясь тому, что не встретил никаких препятствий со стороны дочери, доложил халифу, с каким удовольствием девушка восприняла царскую волю.
Приготовления к великолепной свадьбе не заняли много времени, и после положенных церемоний и празднеств пришла пора возлечь на брачное ложе. Яблоко Мограбина осторожно разрезали надвое, и каждый из супругов съел свою долю, а затем Хабед-иль-Калиб слово в слово повторил то, что должно было содействовать чуду.
Не успели окончиться торжества по случаю женитьбы царя на прекрасной Эль-Менур, как первые признаки беременности дали о себе знать, а вскоре уже не осталось сомнений в том, что желанное чудо произошло на самом деле.
Девять месяцев истекли, и жена Хабеда-иль-Калиба родила царевича, прекрасного, как день. К младенцу приставили лучшую кормилицу. Он отличался отменным здоровьем, рос не по дням, а по часам, и не страдал от недугов, которые обычно угрожают жизни ребенка, едва он появляется на свет. Мальчик так радовал всех, что и царь, и визирь забыли бы о Мограбине и его условии, если бы о них не напоминал им время от времени двойной нос шута.
Годы шли, царевич был обрезан{301} и наречен Хабедом-иль-Руманом. Он окреп душою и телом и подавал большие надежды. Все по-прежнему потешались над физиономией евнуха, забыв того, кто сделал его таким посмешищем, или же думая, что ввиду своей старости Мограбин уже покинул этот мир.
Хабеду-иль-Руману настало время учиться. Самый мудрый шейх Сирии, который был одновременно имамом большой мечети, возглавлял столичную школу. Именно ему доверили образование юного царевича, и почтенный старец держал его при себе, позволяя общаться лишь с сыновьями знатных сановников и вельмож.
Когда юному Хабеду пошел четырнадцатый год, он превосходил всех своих соучеников не только в познаниях, но и в силе, росте и красоте.
Отец и мать души в нем не чаяли, народ связывал с его именем свои лучшие надежды, как вдруг всё в одночасье рухнуло.
Мограбин, одетый подобно мелкому законнику или служке при мечети, испросил дозволения предстать перед Хабедом-иль-Калибом, который всегда отличался открытостью и радушием. Никто не узнал чародея, потому что тот прикрыл кривой глаз рукой, да к тому же новый привратник никогда прежде его не видел.
Получив разрешение, слуга проводил незнакомца к государю. Хабед-иль-Калиб сидел на троне, позади него стояли первый визирь и главный евнух, а по бокам — царские телохранители.
Мограбин приблизился к трону, трижды низко поклонился, выпрямился и открыл свое ужасное лицо, при виде которого халиф не удержался и вскрикнул.
— Кто ты? Чего ты хочешь? — Хабед-иль-Калиб взволновался неописуемо. — Кто позволил тебе явиться сюда без предупреждения?
— Ведомо мне, — отвечал Мограбин, — что каждый твой подданный вправе требовать справедливости и суда. Тринадцать лет ты мой должник: ребенок, которого родила Эль-Менур, принадлежит мне. Я дал тебе время, чтобы ты им наигрался и воспитал его на свой манер. Довольно, пришла пора мне взяться за его учение. Я исполню долг наставника, как ты исполнил свой родительский долг, а после верну тебе сына.
Халиф кусал губы, глаза его пылали от ярости, но визирь взглядом попросил правителя сдержать свой гнев и взял слово.
— Кем бы ты ни был, иноземец, — сказал он, — ты проявил большую неосмотрительность, явившись сюда. Как ты посмел требовать у могущественного государя, чтобы он доверил тебе сына, который принадлежит всей стране?
— Визирь, — криво усмехнулся Мограбин, — мне нет нужды выслушивать твои отповеди. Я говорю с царем, а не с тобой.
— Наглец! — вскричал визирь. — Эй, стража! Отрубить голову негодяю!
Телохранители окружили Мограбина, связали его и отвели во двор, предназначенный для казней.
Хабед-иль-Калиб подошел к окну, дабы собственными глазами понаблюдать, как слетит ненавистная голова с плеч чародея. Сабля взметнулась ввысь, голова покатилась по земле, и царь уже облегченно вздохнул, глядя на мертвого врага, как вдруг понял, что видит лишь разрубленную надвое тыкву.
Все бросились к телу, но не заметили на нем ни капли крови. Да это оказалось и не тело, а мешок с пропитанной серой рисовой соломой, которая вдруг вспыхнула, заискрилась и наполнила весь двор зловонным дымом. Вскоре воздух очистился, и от случившегося не осталось и следа.
Хабед-иль-Калиб и его визирь замерли в смущении, день прошел в напрасных волнениях и разговорах, и царь решил назавтра же пойти в мечеть и обратиться с горячими молитвами к Всевышнему и Пророку.
При первых лучах солнца государь в знак смирения вышел из дворца босиком в окружении множества стражников. Вдруг, откуда ни возьмись, на его пути возник дервиш.
— Царь, — сказал монах, — взгляни на меня, я — Мограбин и я требую моего ребенка.
— Ах, проклятый колдун! — вскричал Хабед-иль-Калиб. — О Всемогущий, избавь меня от этого чудовища!
В тот же миг халиф приказал схватить мнимого дервиша и немедля с ним покончить.
Стражники повиновались, повалили дерзкого надоеду на землю и стали бить ногами, да так, что на теле его не хватало места, чтобы получить все удары. Однако чуть погодя стражники обнаружили, что перед ними не преступник, а завязанный с двух сторон мешок с горохом. От ударов узлы развязались, содержимое мешка покатилось по земле в разные стороны, и не успел никто и глазом моргнуть, как горошины скрылись из виду.
Царь, напуганный этим зрелищем, отказался от намерения пойти в мечеть и вернулся во дворец.
Там, посовещавшись с визирем, он согласился послать за мудрецом, что жил в Тадморе и считался сведущим в магии. Звездочета оторвали от его ученых занятий и привели к халифу. Правитель поведал о происшествии и потребовал дать отпор злейшему врагу государства.
— Господин мой, — отвечал самонадеянный мудрец, — я заколдую веревку, и, когда колдун снова явится к тебе, пусть чья-нибудь ловкая рука накинет ему петлю на шею. Потом надо изловчиться и, прежде чем злодей успеет произнести три слова, завязать на веревке второй узел. Тогда маг окажется в твоей власти. Завтра же тебе следует пойти в мечеть, и я буду тебя сопровождать.
Царь быстро разыскал человека, который сумеет накинуть на шею Мограбину скользящую петлю и в мгновенье ока завязать второй узел. Таковым оказался шут, великий фигляр и ловкач.
Проверки ради его заставили проделать всё, что требовалось. Для этого привели раба и, предупредив, что ему ничто не угрожает, велели сопротивляться изо всех сил. Несмотря на это, шут схватил раба и повязал так быстро, что тот не успел и пикнуть. Теперь никто не сомневался, что завтра удастся схватить Мограбина.
Хабед-иль-Калиб поехал в мечеть верхом на лошади в сопровождении мудреца и шута.
Никто не повстречался им по пути, вот только когда халиф проезжал мимо конюшни, из нее вдруг выскочил огромный осел, встал поперек дороги и заревел:
— Это я, Мограбин! Отдай мне моего ребенка!
Ловкий шут проделал нужный трюк, мудрец, желая помочь, тоже ухватился за конец веревки. И тотчас огромный осел провалился сквозь землю, а шут превратился в облезлого ослика, чьи хвост и уши переместились на зад и голову мудреца. Последний держал в руке пресловутую волшебную веревку, а ее петля обвивала шею плешивого ослика.
Царь был настолько ошарашен, а стражники и народ настолько поражены, что никому и в голову не пришло потешиться над столь скорым и удивительным превращением.
Мало-помалу шут обрел прежний вид, хвост и ослиные уши мудреца исчезли, но из-за пыли, которую ослик вздымал, топчась и кружась на месте, никто не видел, как произошло это обратное превращение.