Ольга Ивановна нервно теребила край шали, накинутой на плечи: несмотря на теплый летний день, в библиотеке царила прохлада.
– Не хотелось впутывать органы, – в конце концов призналась она, – музей ведь не принадлежал государству, это личное собрание. И потом, нас не погладили бы по головке в отделе культуры. Хотя выставки о писателях поощрялись, но наш клуб возник стихийно. Поэтому я предпочла замять эту историю.
– Вам это удалось! И вот что странно!
– Что? – вздрогнула Ольга Ивановна.
– Вор влез в хранилище ночью?
– Ну не днем же, – улыбнулась Рязанова, – в те годы здесь работало много людей, та же Нюра Кондратьева, к примеру. Всегда змеилась очередь из читателей, а шкаф стоял напротив стойки выдачи книг, незаметно вынуть фотографии невозможно.
– Значит, ночь, – уточнил я. – Вы не запирали дверь?
– Господь с вами! На три замка!
– И включали сигнализацию?
– Естественно! В советские годы библиотеки города были подключены к пульту охраны.
– Я так и думал, поэтому испытал недоумение. Почему же не приехал патруль?
Ольга Ивановна заморгала.
– Патруль? – переспросила она.
Я кивнул.
– Если вор открыл окно или взломал замок, то неминуемо сработал бы сигнал, и спустя считаные минуты сюда ворвалась бы милиция.
– Да, – согласилась Рязанова.
– Но этого не случилось!
– Ну… да!
– А почему?
Ольга Ивановна опустила голову.
– Не знаю.
– Ладно, – махнул я рукой, – ни милиция, ни ваше начальство не узнали о факте проникновения в библиотеку. Но ваш Совет! Его члены небось возмутились, услышав об исчезновении фотографий. Кстати, не помните, что на них было запечатлено?
– Наша встреча с господином Подушкиным, – мрачно сообщила Рязанова, – осталась лишь общая карточка, были еще снимки по отдельности. Павел Иванович был очень любезен, он согласился сняться с каждой из нас!
– Ничего себе! – всплеснул я руками. – Исчезло самое ценное! Очень странно!
Рязанова вздрогнула.
– Не хотела говорить, никому не приятно вспоминать о своих оплошностях. Я в тот день, уходя домой, забыла включить сигнализацию. Не пойму, как это произошло!
– Неправда!
– Вы мне не верите?
– Нет.
– Молодой человек! Как вы смеете!
– Не такой уж я и молодой, – улыбнулся я, – детство, отрочество и большая часть юности прошли при Советах, я работал редактором в журнале «Красный Восток», меня туда устроил отец. Но не это интересно. Помещение нашей редакции тоже было подключено к пульту, а запирал его на ночь и ставил на охрану Леонид Смолин, мой приятель. Я частенько ждал его. Так вот, пару раз, когда Смолин запирал дверь снаружи, изнутри неслись телефонные звонки. Не обычные, прерывистые, а безостановочная трель – тууууу! Таким образом сотрудница пульта сообщала: внимание, дверь захлопнута, а сигнализация не включена. В те годы за соблюдением порядка следили истово, на пульте знали, что ровно в семь пятнадцать вечера здание «Красного Востока» должно стать на охрану. Кстати, за рассеянность штрафовали. Думаю, и вам звонили!
Рязанова начала кашлять.
– У вас до сих пор возле гардероба привинчена табличка с надписью: «Выполни инструкцию перед уходом», – сказал я, – и у нас в редакции имелась подобная. Никому не хотелось платить штраф. Неужели члены Совета поверили вашей лжи про кражу?
Глава 18
– Нам не о чем более разговаривать, – печально произнесла Рязанова.
– Наоборот, беседа только начинается. Впрочем, разрешите представиться! Меня зовут…
– Мы уже знакомились, – оборвала меня Ольга Ивановна, – теперь пора прощаться.
– Каюсь, соврал, мое имя не Владимир. Я – Иван Павлович Подушкин, сын Павла Ивановича!
Пару секунд Ольга Ивановна моргала, потом села на продавленный черный кожаный диван и сказала:
– Глупый спектакль! Вы самозванец! Покажите паспорт!
– У меня его нет, вернее, есть, но на имя Владимира Задуйхвоста! И вы видели сей документ!
Рязанова рассмеялась.
– Прощайте, молодой человек!
– Выслушайте меня!
– Не имею ни времени, ни желания!
– Я на самом деле наследник рода Подушкиных.
– С тем же успехом вы могли назваться герцогом Кентерберийским! – отбрила старуха.
– Я не вру!
– До свидания!
– Я не уйду отсюда, пока не объясню ситуацию!
Ольга Ивановна встала с дивана.
– Хорошо, но сначала ответьте на мой вопрос! Если вы родственник Павла Ивановича, то вам это не составит труда!
– Задавайте, – кивнул я.
– У господина Подушкина имелась дача?
– Да, в Переделкине.
– Назовите ее адрес!
– Улица Тренева, дом четыре.
– Дом был на одну семью?
– Нет, на две.
– Помните соседей?
– Конечно! Некто Сытин, кажется, Виктор Николаевич. В имени я уверен, а в отчестве сомневаюсь. Мои родители с Сытиными не общались, у нас были разные входы.
– А кто жил через дорогу?
– Поэт Степан Щипачев. Вы хотели задать один вопрос, а получился масштабный допрос, – улыбнулся я.
– Лучше продолжим! Кто были ваши ближайшие друзья по даче?
– В основном я общался с девочками. Внучка Катаева, Тина, потом Тата Тевекелян, Катя Чаковская, дочь главного редактора «Литгазеты», она, к сожалению, погибла молодой в автокатастрофе, – перечислил я, – остальных плохо помню, я был замкнутым подростком, больше сидел в саду и читал!
Ольга Ивановна посмотрела на меня:
– И последнее! У вас с отцом имелся тайник, куда клали всякие секретные записки. Назовите его!
Я поразился до глубины души.
– А вы откуда знаете?
– Неважно, отвечайте!
– Дача в Переделкине была не личной, ее дал отцу в аренду Литфонд. Пользоваться домом мы могли, пока был жив сам писатель, после его смерти семью выселяли. Подушкины сменили драматурга Ромашова. Отец перед въездом капитально переделал дом. В частности, на свои деньги приобрел котел отопления и повесил батареи. Ромашовы пользовались печами. Павел Иванович хотел сломать здоровенные «голландки» и сделать тем самым комнаты более просторными, но это не удалось. Печи просто вычистили и закрыли. В одной из них, той самой, что стояла у отца в кабинете, мы и оборудовали «почтовый ящик». Это было игрой. Папа клал внутрь письма «таинственного» содержания. Ну, допустим: «Иди до забора, поверни налево, найди куст жасмина». Я выполнял указания и обнаруживал следующую инструкцию. В результате через два-три часа получал новую книгу или модель для склеивания.
Ольга Ивановна прижала кулаки к груди.
– Я вам верю! Ванечка! Что произошло? Отчего вы пришли ко мне? Можно я возьму вас за руку?
Я подсел к Рязановой и обнял ее за плечи.
– Простите за жестокий допрос, но я попал в тяжелую ситуацию, мне никто не поможет, кроме вас.
Ольга Ивановна погладила мою ладонь и вдруг улыбнулась.
– Вы, несомненно, сын Подушкина. У него на указательном пальце тоже была родинка. Павлуша говорил, что это божья отметина, он в нее упирал ручку во время письма.
– Павлуша? Вы были в близких отношениях?
Ольга Ивановна склонила голову.
– Скажите, солнышко, а ваша мать жива?
– Да, спасибо, Николетта находится в добром здравии, недавно вышла замуж.
– Что? – подпрыгнула Ольга Ивановна. – Она ходила в загс? Да ей же сто лет!
– Точный возраст Николетты не известен никому, но думаю, вы ошибаетесь, она моложе!
– Ненамного, – съехидничала Рязанова. – Значит, мадам нынче супруга… кого?
– Владимира Ивановича, хорошего человека.
– Небось новый муж очень богат?
– Небеден.
– Кто бы сомневался! Райка умела откапывать золото!
– Рая? – фальшиво удивился я. – Но моя маменька Николетта Адилье, актриса.
– Насчет артистки это святая правда, спектакли она разыгрывала профессионально, – брякнула Ольга Ивановна. – Вот что, ангел, рассказывай суть проблемы.
– Вы были настолько своим человеком для моего отца, что я считаю вас тетушкой, – галантно отреагировал я.
– Слышу Павлушу, – грустно сказала Ольга Ивановна, – дамский угодник! Ну, начинай.
Когда мой рассказ иссяк, Рязанова встала, дошла до письменного стола, выдвинула ящик, вынула из него коробочку зефира, включила белевший на подоконнике чайник. Потом стала вытаскивать из шкафчика чашки, блюдца, ложки, сахарницу, коробку с заваркой…
Мне было понятно, что пожилая дама собирается с духом, очевидно, ей трудно сразу приступить к рассказу. Наконец Рязанова решилась:
– Очень часто, наделав глупостей в прошлом, человек резко меняет свою жизнь, – тихо произнесла она, – и думает: «Все, никто не знает, чем я занимался в юности». Но, увы, ничего нельзя скрыть, рано или поздно правда вырвется наружу в самый неподходящий момент. Ванечка, ты ведь не осудишь меня?
– Нет, – твердо пообещал я.
Ольга Ивановна села и оперлась грудью о стол.
– Мы были очень молоды, я и Нюрочка. Павлуша наша первая любовь, мы с ней работали вместе в этой библиотеке, только в разных сменах и не всегда пересекались на службе.
Я притих в углу дивана, боясь пропустить даже слово из рассказа библиотекарши.
Девушки обожали писателя сначала издали, потом стали активно ходить на все его встречи, и наконец настал момент, когда прозаик выделил их из толпы. Дело было осенью, Подушкин в тот день отвечал на вопросы поклонников в магазине на улице Кирова, нынешней Мясницкой. Оля и Нюрочка получили автографы и совершенно счастливые пошли домой. Было темно, лил холодный дождь. Нюрочка жила рядом, а Ольге надо было ехать далеко. Девушки жались под одним зонтиком, редкие прохожие неслись по тротуарам не оглядываясь. Один из спешащих мужчин споткнулся и рухнул в лужу.
И Олечка, и Нюра отличались сердобольностью, поэтому они кинулись на помощь потерпевшему бедствие. Незнакомец упал лицом вниз, вдобавок ко всему на нем был модный светло-серый габардиновый плащ, вмиг превратившийся в грязную тряпку.
– Вы ушиблись! – воскликнула Оля.
– Давайте руку, – защебетала Нюрочка.