– Я люблю тебя, люблю-ю, к звездам тихо заберу-у, улетим мы навсегда-а, только зачем ты меня кинула-а, – летело над сценой.
Медведь сделал стойку на передних лапах, а юноши из «Зонга» с громкими воплями ринулись прочь со сцены. От ужаса они перепутали кулисы, бросились в правую, но там уже готовилась к выходу ничего не знавшая певица в обтягивающем комбинезоне, ее музыканты оттолкнули «звезд», началась драка.
– Дай мне любить тебя всегда-а, – стонала «фанера», – уйдут навек от нас года-а, и вот…
Музыка, всхлипнув, оборвалась. «Зонг», которому не удалось в честной битве победить других исполнителей, на четвереньках полз через сцену. Тихон затеял кланяться, делал он это мастерски, бился мордой об пол и приседал.
– Мне плохо! – прошептал Марик, серея.
Я подхватил продюсера, посадил его на стоящий рядом ящик и сказал:
– Спокойно! Успех у «Зонга» оглушительный! Не переживай, слышишь, чего кричат?
Марик замотал головой.
– Нет, – в изнеможении прошептал он.
Послышалось тихое сопение, певцы на четвереньках наконец добрались до служебного помещения.
– Ребята, что это было? – выдохнул брюнет.
– Не знаю, – икнул блондин.
– Медведь, – прозаикался шатен, – я чуть не обосрался! Он живой! А где Леха?
– Его Топтыгин съел, – вдруг заявил Марик, – ам – и нету. С вами тоже так случится, если звезду жечь продолжите.
– Он гонит? – с надеждой поинтересовался брюнет.
И тут началось!
В пространство предсценья влетела куча народу с камерами и диктофонами на изготовку. Журналисты обступили Марика и, пытаясь перекричать друг друга, стали задавать вопросы:
– Вы издевались над шоу-бизом?
– Это специальный подарок для газеты «Треп»?
– Солисты долго привыкали к медведю?
– Кто его дрессировал?
Я попытался выбраться из толпы, надо поймать Тихона! Но как? Со мной он не пойдет, да я и не испытываю ни малейшего желания тесно общаться с исконно русским животным.
– Мерзавец, – прозвучало у меня за спиной, потом кто-то с силой ущипнул меня за бок.
– Ой! – взвизгнул я. – Больно! Здравствуйте, Алина, рад встрече!
– Сукин сын! – не успокаивалась актриса, теперь она тыкала в меня острым кулаком. – Мы договорились на сто евро! И что? Со мной кретинские акробаты выжучивались! А для «Зонга» ты медведя припас, урод!
– Простите, Алина. – Я попытался успокоить обозленную Брин. – Я не узнал вас! Сегодня вы кажетесь моложе своей дочери! Вам безумно идет розовый цвет.
– Идиот! – Брин пнула меня острым каблуком. – Засунь свои комплименты поглубже в задницу! Мы договаривались на мой пиар! Почему медведь достался «Зонгу», а? Отвечай! Это у меня должны сейчас брать интервью, а не у воющих идиотов! Чья была идея позвать этих из цирка, а? Ты вообще кто такой! Говори!
– Иван Павлович Подушкин, секретарь общества «Милосердие», – машинально представился я и прикусил язык.
Ну и дурака я свалял. Слабым оправданием мне служит лишь то, что я совершенно не переношу крик, в особенности женский. Если дама начинает с воплями наскакивать на меня, то я практически лишаюсь ума. Сейчас Алина Брин решит, что продюсер Морелли издевается над ней, и устроит фейерверк, надо спешно исправить положение. Я разинул рот и хотел сказать: «Надеюсь, вы правильно меня поняли? Морелли ждет на своей вечеринке Иван Павлович Подушкин. Мы очень торопимся», но не успел.
Глава 23
Лицо Брин стало землистым, сохранить нежно-розовый оттенок кожи не помог даже мощный слой тонального крема и румян. Глаза Алины изменили цвет, губы посерели. Дрожащими руками она расстегнула сумочку, вытащила портмоне и сунула его мне.
– Держи!
– Зачем мне ваш кошелек? – изумился я.
– Понятно, – еле слышно пробормотала Брин, – хорошо, вот, минуту… Кольцо! Хочешь? Поверь, оно очень дорогое, это подарок мужа, он знает толк в украшениях. Сейчас сниму, черт, застряло! Надо в туалет зайти, с мылом живо соскочит.
Я уставился на явно помешавшуюся Алину. Что случилось? Дама больна? Она подвержена психическим припадкам? Сначала злится, орет, потом в секунду меняется в лице и хочет подарить мне шикарный перстень. Может, у Брин маниакально-депрессивный психоз и на моих глазах одна стадия болезни сменила другую?
– Как вы меня нашли? – шептала Алина, продолжая вертеть кольцо на пальце. – Мы договоримся, умоляю, прошу, никому ни слова!
– Успокойтесь, – я попытался привести певицу в чувство, – если вы так расстроились из-за медведя, то, право, не стоит. Тихон попал на сцену случайно.
Брин подняла голову и замерла. Я, обрадованный тем, что она начала приходить в себя, продолжил:
– Дрессировщик Константин напился и упустил животное. Тихон выступает в цирке, у него сработал рефлекс: раз его привели за кулисы, надо топать на сцену, и он пошел искать подмостки. Действо заранее не задумывалось, все произошло стихийно. Понимаете?
Алина кивнула, я воспрянул духом и решил закрепить успех.
– Вы же не одна пришли?
Брин помотала головой.
– Давайте поищем ваших сопровождающих, – предложил я. – Дочка с вами? Милая девочка! Красавица! Очень на вас похожа!
Певица вздрогнула и вновь побледнела. Я сообразил, что сморозил глупость: Мила ведь ее приемная дочь, не следовало говорить об их сходстве, сейчас у певицы опять начнется истерика. Пришлось бесцеремонно схватить Алину за руку, ее ладонь на ощупь напоминала дохлую рыбу, такая была холодная и влажная.
– Дорогая Алиночка, – засюсюкал я, бросая взгляды по сторонам, – я готов абсолютно бесплатно предоставить вам акробатов на следующее выступление. Впрочем, хотите Тихона? Мне не жаль, пусть медведь спляшет, ему, дураку, кривляться в радость!
Алина затряслась, а я окончательно сдрейфил. Ну и ну, Брин совершенно точно нездорова, где ее администратор, пресс-секретарь, или как там называется должность Михаила Горчакова? Почему он не следит за своей невменяемой хозяйкой? Терпение, надо продолжать разговор с милой улыбкой, следует «уболтать» Брин.
– Впрочем, медведь – это уже неактуально, – трещал я, – он уже засветился у «Зонга». Вот… э… бегемот! Отличная идея! Давайте я раздобуду для вас это животное! Бегемоты никогда не работали с артистами на эстраде!
Продолжая нести неимоверную чушь, я надеялся, что в кулисе появится хоть один человек, но, как назло, вокруг не было ни души.
– Бегемот, – несло меня, – как вы относитесь к бегемотам? Несмотря на свои размеры, они очень милые. Это как люди! Иногда огромного человека зовут бегемотом, и думают: вот толстокожее чудище, а на самом деле внутри он тонкий, нежный, трепетный. У меня в свое время был приятель, его дразнили бегемотом, но, представьте, Андрей сочинял пронзительные стихи!..
– Нет, – прошептала Алина, – да! Отдам! Только не мучайте меня! Все! Хорошо! Нет! Да!
– Мама, – завизжал противный голосок, – сколько можно тебя ждать? Ты обещала в магазин со мной съездить!
Я не сдержал вздоха облегчения, слава богу, явилась Мила, избалованная доченька эстрадной дивы.
– Ваша девочка сюда идет, – радостно возвестил я, – думаю, она вам поможет. А по поводу бегемота мы непременно побеседуем позднее.
– Нет, она здесь ни при чем, ей мало лет, она… нет… она, – почти в обмороке лепетала Брин, и тут в другом конце коридора появился Мара.
– Володя! – заорал он. – Ну ваще! Рули сюда! Там журналисты хотят всех снять! Эй, Вовка!
– Володя? – вдруг оживилась Брин. – Как тебя зовут? Скажи немедленно? Ну?
Я открыл было рот, и тут Мара воскликнул:
– Владимир. Он наш продюсер. Если вы по поводу выступлений, то это к нему. Владимир Задуйхвост. Легко запомнить.
В ту же секунду мне в руки будто иглы вонзились, от боли я взвизгнул.
– Подонок, – тихо сказала Алина, – ты еще пожалеешь! Запомни: меня шантажировать нельзя. Подушкин он! Ишь! Ну погоди! Лучше дуй сейчас на вокзал и садись в первый поезд! Иначе головы лишишься! Я не шучу! Мразь!
– Мама, – капризно загундосила Мила, – ну мама-а! Скока можно ждать!
– Бегу, солнышко, – нежно протянула Алина, сильно пихнула меня в грудь, вырвала из пальцев свое портмоне и пошла к дочери.
– Вау! – заморгал Мара. – Глянь, у тебя на ладони кровь!
– У Брин когти как у кошки, – поморщился я, – больно-то как! Надо срочно найти йод, думаю, царапины будут зарастать долго.
– Ну и дура! – покачал головой Мара. – Че она, офигела? Ладно, рванули скорей, нас снять хотят.
Я потащился за младшим Морелли, циркачам пиар пойдет на пользу.
– Главное – не праздновать победу! Помнишь, как вы пропили выигрыш в карты? – спросил я.
– Ну, Ваня, – заныл Мара, – с кем не случается! Не до конца жизни же нас упрекать!
Я прикусил язык – ладно, замолчу, но глаз с парней не спущу.
– Эй, Вовка, – хлопнул меня по плечу Горчаков, – где Алина? Не видел ее?
– Они с дочерью в магазин собрались, – ответил я, – во всяком случае, так утверждала Мила.
– Вот черт, – расстроился Горчаков, – упустил! Отвлекся ненадолго, приятеля встретил, пока мы болтали, Алина смылась. Всегда одно и то же: как мне зарплату давать, уносится прочь. Я, честно говоря, рассчитывал сегодня на бабки.
– Может, у нее финансовые проблемы, – предположил я, – потому и оттягивает момент расплаты.
Михаил потер рукой затылок.
– Голова раскалывается, – пожаловался он, – наверное, давление скакнуло. У Алины денег нет, все у Герасима Ильича. Это он мне платит. Понимаешь, народ вокруг Герасиму завидует, как же, жена певица! Ему это нравится, вот он и вкладывает бабки в Брин. Везет ей: то ее Бегемот содержал, теперь Герасим.
– Постой, – попросил я, – какой бегемот?
Михаил вынул из кармана блистер, выщелкнул из него одну таблетку, отправил ее в рот и сказал:
– Алина была женой Александра Сухова, слыхал про такого?
– Нет, – ответил я, – вернее, вчера Гарик его упоминал.
– Сис транси глориа монди, – заявил Горчаков и засмеялся.
– Насколько понимаю, ты сейчас вспомнил латинское выражение: «Так проходит мирская слава», – блеснул я образованием, – правда, наш институтский преподаватель латыни слегка по-иному произносил слова.