Вопрос был не просто неожиданным, а практически смертельным. Агушин вытаращил глаза. Он не мог и предположить, что адвокат знает о его главной версии.
«Но откуда?!»
Агушин быстро пролистнул назад все события и последнюю встречу вместе с Медянской. Нет. Вроде ничего лишнего никто не говорил. Решил спросить прямо:
— Так. А откуда вам известно об этом? Подслушали?
Адвокат замотал головой.
— Нее-е-ет. Не подслушал и не подсмотрел. Все гораздо проще. Фарфоров мне все время шлет эсэмэски. «Спасите, помогите! SOS!» Замучил уже. Считает, что вы открыли на него охоту. Вот я и спрашиваю.
— Покажите, — недоверчиво потребовал Агушин.
Павлов пожал плечами, усмехнулся и вытащил телефон:
— Пожалуйста! Смотрите сами.
Он быстро открыл папку с входящими сообщениями, и на экране высветились сразу шесть — все от Киры. Артем на глазах Агушина открыл первое попавшееся:
— Вот, читайте…
«Тема, спаси! Этот варвар с Лубянки хочет лишить меня свободы».
— А вот еще, — нажал адвокат кнопку:
«Павлов!!! Отвечай!!! Я в опасности!!! Меня ищет Интерпол!!! Они хотят расправиться со мной!!! Я не убивал Иосифа!!! Я невиновен!!!»
Агушин скривился, как от горькой пилюли:
— Нуу-у! Хватил ваш Фарфоров. Какая расправа?! Совести у него нет! Я хотел с ним только поговорить.
Артем спрятал телефон.
— Во-первых, Фарфоров не мой, а во-вторых, ваше «поговорить», как правило, выливается в «давайте останемся». Честно говоря, я не понимаю, что вы хотите узнать у Кирилла?
Агушин посуровел.
— Господин адвокат, если вы собираетесь защищать Фарфорова, то я официально выдам вам повестку. Но тогда вы не сможете в одном процессе вести дела потерпевшей стороны. Понимаете?
Артем охотно кивнул.
— Это ясно даже первокурснику. Я не собираюсь защищать Кирилла Фарфорова, но и не вижу оснований вам его третировать. Не забывайте, он народный артист. Обидеть художника может каждый!
— Ну да. Художник от слова… не знаю какого, — заворчал Агушин, — чего же он орал на весь клуб, что убьет Шлица? Можете объяснить? Двадцать человек подтверждают, что именно Фарфоров накануне убийства поссорился с убитым продюсером. На глазах сотни людей. Потом всю ночь выкрикивал угрозы. В том числе убийством и расправой. Можете это объяснить, Артем Андреевич? Как это сочетается со званием народного артиста? Или это у них норма? — начал заводиться Агушин.
Он злился и что не может достать Фарфорова, и что Медянскую у него отняли, и тем более что Президент почему-то больше не звонит… Павлов укоризненно посмотрел на следователя:
— Геннадий Дмитриевич, ну почему вы смотрите на мир через призму недоверия? Всегда подозревать — не тяжело ли?
Агушин остановил готовый вырваться всплеск мизантропии и, успокаиваясь, вдохнул и выдохнул.
— Ничего. Не жалуюсь. Кто-то должен эту работу делать. Не все же отмазывать преступников.
Павлов тоже вздохнул и покачал головой:
— Бог с вами, господин Агушин! Какие преступники?! Кто отмазывает! В лучшем случае это делается с ведома ваших коллег. В худшем — по указанию начальства. При чем здесь вообще адвокаты?
Агушин изготовился ответить, но Павлов упреждающе поднял руку:
— Но не об этом же речь! Вы подозреваете артиста, народного певца. В чем? В убийстве? Хорошо. Тогда объясните, зачем человеку, неглупому причем, готовя расправу, кричать об этом? Он не производит впечатления ненормального. Не маньяк, не идиот и не дебил. Так? Так! Можете объяснить? Зачем он сам себя сдает с потрохами? А потом идет и убивает? Несуразица какая-то…
— Возможно, возможно, — сварливо проворчал Агушин, — но он мог и не сам. Скорее даже не сам. Нанял кого-то тут же ночью в клубе, а утром испугался того, что сделал.
Артем всплеснул руками:
— Отлично! Значит, наемные киллеры разгуливают у вас под носом по ночным клубам и нанимаются, как проститутки? Оригинальная версия! Вот уж Президент обрадуется вашей теории! Он же дело на контроле держит. Звонил?
Агушин вздрогнул: Павлов заговорил о самом наболевшем.
«И откуда этот проныра все знает?»
— Звонил! — насупился он. — А что? Завидуете, Павлов?
— Да упаси господь! Как говорится: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь!»
Но Агушин думал уже о своем.
— Ничего, — нервно подрагивая ногой, успокаивал он сам себя, — у нас есть что сказать Президенту. Первые результаты очень позитивные!
Но прозвучало это весьма двусмысленно и неубедительно. Павлов сложил руки на груди и улыбнулся:
— Дорогой Геннадий Дмитриевич, хотите совет?
— Совет? Ну?
— Ищите не там, где стоит фонарь, а там, где темно! Во мраке прячется убийца. Крадется он всегда неслышно. Внезапно жертву настигает. Безжалостно вас убивает.
— А? Шекспир? Знаю, читал.
— Ну, примерно так, — усмехнулся Артем, наклонился перед Агушиным над столом и уперся руками. — Фарфоров — это фонарь. Яркий, слишком яркий для убийцы. И даже для заказчика. Да и не было у них особых финансовых пересечений. Гонорары? Да. Но это не причина для кровопролития. Тут интересы покрупнее…
Он приблизился к следователю еще и понизил голос:
— И ваша буква «ф» может быть вовсе ни при чем. Иосиф вообще не выговаривал половину алфавита. Лодка у него была «вотка», а купальник — «тупальнит». Так что и «ф» могла быть и «р», и «л», и «д», и даже «з». Вы же никогда его живьем не слышали?
Агушин отрицательно мотнул головой и превратился в слух — для него услышанное от адвоката было полным откровением!
— А я слышал, — улыбнулся Павлов, — и еще один совет: пересмотрите еще раз фильм «По семейным обстоятельствам».
Агушин хмыкнул:
— Зачем?
— Там есть замечательная сцена. Визит логопеда в роли Ролана Быкова. Многое проясняет. Удачи вам, товарищ следователь! Мне пора. Ждут наверху.
Павлов показал пальцем в потолок, и что бы об этом жесте ни думал Агушин, адвокат не обманывал его ни секунды. Его самолет действительно вылетал через несколько часов, а документы, полученные от Агушина, должны были и в самом деле подняться на самый верх, небывалую для них высоту. Километров на восемь-девять.
Заказчик
Абсолютное большинство тусовщиков мечтали попасть хоть на одну из тех вечеринок, что регулярно закатывал Алим, — на каждое семейное торжество. У него была огромная семья. Восемь детей, шесть братьев и пять сестер, двенадцать племянников, два внука и две внучки. Их дни рождения служили отличным поводом собрать друзей, родственников и нужных людей. Сейчас приближались его собственные именины — самый скромный, пожалуй, праздник в году. Да еще внуку исполнилось ровно пять лет. Но даже это тихое — строго для своих — торжество нуждалось в тщательном артистическом сопровождении.
С отечественными певцами все было ясно. Фарфоров уже несколько дней как торчал в Монако, прячась от каких-то странных угроз ареста. Как сказали Алиму, он заперся в номере, где поселился по паспорту своего помощника, и не выходил даже поесть, заказывая все в номер. Клим Чук, покрутившись между клацающими зубами могучими продюсерами типа Гарика, Фроста и Ротмана, спрятался за ягуаров и золотой запас Алимджана и практически стал карманным попкой, ну, или карманной… кому как нравится называть. Основной проблемой оставалось участие в концерте юной звездочки Айи Кисс. По крайней мере, так казалось Алимджану; он ждал встречи с ней достаточно давно и с не свойственной ему нетерпеливостью торопил время и людей.
Несмотря на клятвенные обещания Мити Фадеева обеспечить выступление Айи Кисс, Алим дважды подстраховался. Позвонил Гарику и пообещал простить карточный долг, который возник пару месяцев назад, когда они оказались за одним покерным столом. Тот, естественно, стал рыть носом землю, хотя, скорее всего, засунул этот свой длинный нос сперва в кокс, а затем в чужие дела. В результате чего теперь свободно парит пеплом над грешной землей. Понимая эту его ненадежность, Алим сразу же после Гарика переговорил с Фростом, который лишний раз слов на ветер не бросал, но и пустых обещаний не давал.
— Корней, дорогой, как твой проект этой «медиа»? — издалека начал Алимджан.
— Спасибо, Алимджан Джабраилович, все идет по плану.
— Может, помощь нужна какая?
— Вроде справляемся.
— А что… — закинул удочку Алим, — Шлиц много успел вложить в твой проект?
— Как сказать… — мгновенно отреагировал Фрост на посягновение. — Сложно понять. Больше обещал, нежели сделал.
— Может, я могу его долю выкупить? — дружески нажал Алим.
— Собственно говоря, доли-то и нет никакой… — пошел в отказную Корней. — Нечего выкупать.
— Вот как? Мне кажется, вдова так не считает.
— А что? Что она говорит? Уже обращалась? — задергался Фрост. — У нее нет никаких прав! Юридически ничего нет!
— Как сказать. Как сказать. Жена после смерти мужа, после убийства, на многое имеет право. Ты же знаешь, Корней, эти вопросы не юристами решаются.
На мгновение повисла пауза.
— Что же делать, Алимджан? — выдохнул Фрост. — Вы мне что-то посоветуете?
— Я подумаю. А пока ты мне помоги.
— Я готов! Все, что хотите. Ну, что в моих силах.
Корней был готов, Алим чувствовал это так же ясно, как если бы смотрел ему в глаза.
— В твоих. В твоих. Не волнуйся, канал просить не буду. Не нужен мне ваш телевизионный балаган.
— А что же?
— У меня радость! Внуку любимому пять лет исполняется. Юбилей первый. В Монако хотим отметить, на вилле.
— О! Поздравляю! Хотя заранее не…
— Не волнуйся. Я не суеверный. Я в Аллаха верю. Он все знает и видит. Так вот, моему Алимчику нравится одна певичка молодая. Из этих твоих «конвейеров-шманвейеров».
— Это кто ж?
— Киска такая. Айя Кисс.
— Знаю. Не одному вашему внуку нравится. Красивая девочка.
— Вот ее мне и привези. Сделаешь? Я не обижу. Ты меня знаешь.
Фрост обрадовался: