Нет, он, разумеется, приостановил немедленное растаскивание наследства по паучьим углам, но надолго ли? Что-то в последнее время плохих новостей было больше, чем хороших.
— Придется окончательно переквалифицироваться в телеведущие. Там, по крайней мере, можно все отрежиссировать и подмонтировать, — мрачно проворчал недавно успешный адвокат, споро собирая вещи в дорожную сумку.
Однако, прибыв в аэропорт, Артем понял, что полоса неудач далеко не завершилась. Он опоздал на рейс — впервые, наверное, в жизни. А когда он с тоской во взоре двинулся к выходу, размышляя, как убить время до следующего подходящего самолета, Артем нос к носу столкнулся с… Корнеем Львовичем Фростом.
— Ну что, Павлов, поговорим? — загородил дорогу медиамагнат.
Артем окинул взглядом вставшую по бокам олигарха, застившую солнечный свет охрану и равнодушно махнул рукой:
— Нет проблем.
Положа руку на сердце, в настоящий момент ему было плевать на все.
Враги
Когда ваша жизнь превращается в сплошные перелеты, наступает момент, когда купить собственный небольшой самолет становится дешевле, чем постоянно оплачивать VIP-класс. Фрост летал своим самолетом давно, очень давно. Чаще всего один, хотя на такие вот мероприятия он нередко брал к себе артистов и халявщиков, как их называют, рыб-прилипал. Сегодня за ним увязался только один халявщик — бывший успешный, а ныне спивающийся композитор и продюсер Кузьмин, он же Кузя. Так что Фрост мог спокойно предложить опоздавшему на рейс Павлову одно бесплатное место — рядом с собой.
— И вы зря времени не потеряете, — еле сдерживая кипящую ненависть, процедил он сквозь перекошенные губы, — а заодно и поговорим.
Павлов равнодушно кивнул Фросту, и тот недобро усмехнулся. Ему показалось, что идущий рядом к самолету адвокат уже понимает, что эту схватку проиграл — с треском.
— А где ваша Киссочка? — дыхнул сбоку пивным перегаром Кузя.
Артем, отгоняя духан, замахал рукой, а Фрост брезгливо поморщился:
«Вот уж действительно — сбитый летчик!»
Именно так называла тусовка сошедших с конвейера бывших собратьев по судьбе. Нет, совсем уж в российскую нищету они не погружались. Некогда успешному продюсеру дали возможность представлять интересы таких же, как он, сбитых летчиков типа трио «Поющие соловьи» или певца со звучным псевдонимом Никита Муромец. Какие-то деньги это давало, хотя, положа руку на сердце, остановить однажды начавшееся падение было сложно, и рано или поздно нужда в таких вот Кузях исчезала.
«А он теперь в кино снимается, — жестоко смеясь, говорила о них тусовка, — убитых немцев играет!»
— Ну так, Артем, где же ваша Киссочка? — все не унимался дышащий перегаром Кузя — ни когда они поднимались по короткому трапу, ни когда усаживались по местам.
— Слушай, Нафаня, — уже совсем презрительно, общеизвестной кличкой от имени домовенка Кузи, припечатал его Фрост, — падай в кресло и пей свое пиво. Не мешай людям разговаривать!
Но неугомонный бывший композитор и продюсер поперся в кабину к пилотам, принялся с мазохистской откровенностью объяснять им, что он тоже летчик, только сбитый, и Фрост жестом подозвал стюардессу:
— Алечка, посади его сзади, поближе к туалету, и залей пивом. Пусть захлебнется.
И стюардесса кивнула, а едва дверь хлопнула и турбины запели, Фрост повернулся к Павлову и с наконец-то не сдерживаемой яростью процедил:
— То, что этот Саффиров работает на вас, еще не значит, что…
— Подождите! — оборвал его Артем; он уже уловил эту интонацию и вспыхнул, как сухой порох. — Неужели вы, Корней, так испорчены?! Ну почему вы полагаете, что если кто-то в России поступает по закону, то это означает, что он работает на меня?
Фрост язвительно рассмеялся:
— А как же еще?! Других таких дураков в России нет! Поэтому вы и проиграете это дело, что делаете все строго по букве закона…
Адвокат пожал плечами, но Фрост собирался высказать ему все.
— Помяните мое слово, Павлов! Вы не отыграете из этого наследства ни цента! Вы лишились поддержки Алима ровно в тот миг, как он увидел, какими глазами вы смотрите на Айю.
Адвокат покачал головой.
— А я и не рассчитывал на помощь Алима. И на самом деле это вы, Корней, лишились перспектив, едва Алим устранился от участия в дележе.
Фрост заиграл желваками. Алим и впрямь был значительной фигурой…
— Он не устранился. Он будет участвовать; просто сделает это другим способом.
— Но вам-то его поддержки уже не получить! — развернулся к нему адвокат.
Корней покачал головой.
— Вы не принимаете в расчет главного, Артем. В нашем бизнесе в бумагах светится от силы пять процентов бабла. Все остальное — черный нал. И именно этот черный нал идет на погашение реальных обязательств бизнесмена — за контрабандный пластик для дисков, на премии «крышам», на откаты, мэрам на понты, сенаторам на предвыборные игрища, на банальные взятки, наконец…
— Корней, — постучали сзади по спинке его кресла. — Ты не прав.
— Отвяжись, Кузя! — в сердцах бросил назад Фрост. — Пей свое халявное пиво!
Он уже видел, как помрачнел Павлов, и не собирался его щадить.
— Выиграв наследство, вы получите только легальную его составляющую! А 95 % денег так и продолжит идти мимо вас! И никакой суд вам не поможет! Потому что признать наличие этих денег в своей собственности означает немедленно передать их государству, а самому сесть!
— Корней! — снова постучали в спинку кресла, и за спинкой кресла тут же приподнялась источающая спиртовое зловоние фигура «сбитого летчика» Кузи. — Ты не прав. Вы оба не правы!
— Иди на фиг, Нафаня! — рявкнул Фрост. — Пей свое пиво, блин!
К бывшей знаменитости подошла стюардесса Аля, но вдруг взвизгнула и отскочила, а сидящий сзади бывший муж Виктории Медянской захрустел суставами, тяжело поднялся и, пошатываясь, прошел ковровой дорожкой и встал напротив беседующих бизнесмена и адвоката.
— Вы оба не правы, — процедил он. — Более того, вы оба виновны. И в том, что случилось с моей Викторией, и в том, что происходит с ее законным наследством. Вы оба — преступники!
Фрост раздраженно повернулся к охранникам и увидел, что лица их бледны. И в этот момент Нафаня распахнул полы легкого летнего плаща, и Корней Львович понял, что язык его не слушается.
Вокруг тела Нафани шел «пояс шахида».
— О, нет…
Нафаня покачнулся и ухватился — за спинку кресла.
— И я вас прямо сейчас буду судить, а затем приговорю и казню.
Убийца
Артем понимал, что надо что-то сказать, как-то перехватить инициативу, но Нафаня, похоже, не был здесь. Он витал в своем собственном мире. И в этом собственном мире он был самый главный.
— Короче, — пошатнулся он и показал охранникам идущий к поясу шнур, — сидеть, падлы! Короче, я вас всех буду судить. Сейчас.
Артем сосредоточился, а сидящий рядом Фрост схватился за сердце.
— За что? Ты офигел, что ли, Кузя?
— Ты вообще молчи, — дыхнул на него перегаром «сбитый летчик», — думал мою Викторию без копейки оставить? Ну, так я тебе устрою!
— Какая она твоя? — не понял Фрост. — Медянская за Шлицем уже лет десять!
Нафаня поджал губы:
— Викуля всегда была и будет моей. И вообще, Холодильник, не тебе вякать!
Артем кашлянул и постарался поймать блуждающий взгляд «шахида».
— А мне — можно?
Нафаня на мгновение остановил на нем взгляд, и Артем, стараясь закрепить его внимание на себе, пошевелил плечами.
— Я-то Викторию не грабил. За что меня-то судить? Что скажешь, Кузьмин?
Нафаня моргнул, покачнулся и махнул рукой:
— Все равно тебе — смертная казнь!
— За что? — подался чуть вперед Артем. — Я ведь адвокат, защитник…
Бывший продюсер упрямо поджал губы и попытался найти ответ.
«Ну же… — мысленно подбодрил его Артем, — думай, Кузьмин, думай!»
В такой ситуации надо было хотя бы стащить Нафаню с этих мысленных рельсов, ибо вели они прямиком в преисподнюю.
— Ты же знаешь, что Шлица убил не Бессараб, — впился ему в глаза взглядом Нафаня.
Артем обмер. Нафаня понимал больше, чем можно было ожидать.
— Да, я в этом убежден, — согласился он, — и я прямо указал начальнику следственного комитета…
Кузьмин, прерывая его, поднял руку и угрожающе прищурился.
— Мало ли что ты сказал! Ты не подал официального протеста! А значит, ты покрывал настоящего убийцу!
Артем яростно хлопнул ладонью по подлокотнику.
— Но ты-то, Кузьмин, тут при чем?! Ты-то почему так уверен, что Бессараб не убивал Шлица?
И тогда бывший продюсер усмехнулся и сказал главное:
— Потому что его убил я.
Палач
Сначала Фрост обтирал мокрое лицо салфеткой, а затем понял, что он вымок весь, а рубашка совершенно прилипла к телу от противного, пахнущего даже не страхом — ужасом — пота. А Кузьмин все говорил и говорил — так, словно молчал всю жизнь. И рассказал он даже больше, чем хотел бы слышать Фрост.
Он рассказал, как страстно любил Викторию — всю жизнь. Как остро переживал каждую ее ссору с новым мужем Иосифом, как несколько раз пытался вызвать Шлица на разговор и как однажды, уже отчаявшись, пришел к нему в гости с пистолетом — не для стрельбы, для убедительности.
Шлиц сам принял его вызов по домофону, сам открыл ему дверь, но в квартиру пьющего бывшего мужа своей жены не пустил и сразу же принялся хамить. Палец Кузи на спусковом крючке дрогнул…
— Я поначалу думал сдаться, — тихо проронил «сбитый летчик», — потому и позвонил в милицию — сразу, прямо со шлицевского телефона, а потом понял, что если рядом не будет еще и меня, Вику лишат всего. Вообще всего.
И Фрост слушал, понимающе кивал, а сам думал одно: как не стать последней жертвой похожего на домовенка Кузи, бывшего продюсера, ибо тот шел к цели самыми прямыми путями. Именно Кузя, он же Нафаня, звонил с телефона Шлица с угрозами всем, кто пытался обидеть его Викулю: Ротману, Гарику и даже Чуку. Именно Кузя организовал донос и натравил СОБР на клуб, едва понял, что Фрост, Ротман и Алим пытаются переговорить о разделе состояния вдовы. И именно Кузя убил Ивана Бессарабского, едва понял, что авторитет продался за миллион зеленых американских тугриков. Дождался передачи денег, подсел в машину и, благо Бессараб от пьющего продюсера такого не ждал, тюкнул его по голове железкой.