— Погоди стращать гостя, — вступил в разговор Ирокез, — он не к тебе пришел. Ты свое дело сделал, напакостил всем, даже собственной женщине. А Маратка-то все исправить может, если соблаговолит, конечно… Только на него наша надежда, верно, служивый?
Николай обернулся к милиционеру.
— Что скажешь? Не молчи, будто в деле не принимал участия: вставь на место кадык и вымолви что-нибудь умное.
— Не смейте трогать чужое! — Взвился вдруг Славян, корча одутловатым, пористым лицом ужасные гримасы. — Он мой, и я его не выпущу! Кровь у него теплая, а мне здесь холодно, очень холодно — пусть даст один глоточек, пусть позовет меня по имени…, ну, пусть позовет!..
Он жутко, протяжно завыл, клацая черными зубами, пуская нитями слюни, закатив до белков глаза.
— Не вздумай! Молчи, ради всего святого! — Заорал на Марата Ирокез. — Тут тебе нельзя говорить ни слова. А ты заткнись, вампир недоделанный, не то я тебя сам заткну! Ты знаешь как…
Николай поднял ребенка на уровень своего носа, потянул ноздрями воздух, словно принюхиваясь к малышу и предвкушая инфернальное пиршество. Затем покачал головой и заговорил:
— Отгадай загадку, друг. Три маленьких мальчика повешены на Эйфелевой башне. У одного во рту ржавая уключина весла, у второго, — Ирокез скривился, — скальпель, у третьего — велосипедный звонок. Двое повешены за шею, третий — за подмышки. Этот третий — хитрый паук-трупоед, он просто притворяется мертвым, выжидает, чтобы сожрать тела двух первых, когда те начнут разлагаться и сделаются мягкими. Для тебя он тоже приготовил веревку, но пока не было удобного случая ее накинуть. Узнай, кто третий и приведи его сюда: тогда освободишься сам и освободишь нас.
Ирокез выпустил из рук тело обвитого бинтами мальчика. Оно с треском упало на пол и разлетелось вдребезги на сотни гипсовых осколков, разрывая ими белые тряпичные полосы.
— Все, тебе пора. Представление окончено. — Николай хмыкнул, довольный произведенным эффектом. — Просыпайся-ка, не то Славик тебя разжалобит, и ты его покормишь. Но тогда останешься тут с нами навеки. Он-то доволен будет, а я не очень: хочу умереть по-человечески, с концами…
Ирокез вдруг со всего размаха ударил кулаком Славяна по голове, которая грянула колоколом, сотрясая помещение и мертвецов своим низким, на пороге инфразвука гулом. Комната покачнулась, ухнула куда-то вниз, Марат потерял под собой опору и полетел вслед за ней. Потом ударился ребром обо что-то твердое, перевернулся и сел, упершись макушкой в потолок.
Символика сновидений
— Вот это да!.. Сильно ушибся? Погоди, не двигайся, сейчас я тебе помогу…
Марина, соскочив с кровати, принялась раскручивать обмотанный вокруг Марата шерстяной плед. Он был в него упакован, как бабочка в куколку: плотно и основательно, по самые уши.
— Ну, перестань дрыгаться, тебе говорят — только мешаешь! Сначала отбирают у девушки последнюю теплую вещь, потом лягаются жеребцом, взбрыкивают, удаль показывают, позабыв снять путы и попонку.
— Я не нарочно… — Сконфуженно произнес из-под стола тот, уклоняясь от давящей на голову столешницы. — Нужно было меня разбудить и отторгнуть покрывало обратно. Замерзла?
— Нет. Пришлось, правда, тебя двигать, чтобы залезть под одеяло, но зато мне сны такие не снились.
— Сны?
Марат высвободил из плена обе руки и, опершись об пол, встал на ноги.
— Что ты имеешь в виду?
— То и имею: тебе всю ночь кошмары снились. Ты кого-то звал, ворочался, стонал. Один раз просыпался, шарил по темноте ладонями, чуть с меня кофточку не стащил…
Марина вновь села на кровать.
— Знаешь, я перепугалась до смерти…
— Как ты могла подумать! Мне…
— Никак я не могла подумать! — Резко перебила его девушка. — Никак и ничего, кроме того, что у тебя сейчас сердце остановится! Оно уже почти не билось, только едва угадывалось! Ты ни на что не реагировал, даже на мой крик!
Она тихо всхлипнула, вспомнив пережитую ночь.
— Я тебя растирать стала прямо через одежду, искусственное дыхание делать, но ты лежал, словно покойник с открытыми глазами и мышцы твои каменели… Потом вроде оттаял… Ближе к рассвету…
Марина провела пальчиком по ресницам. На нем осталась мокрая полоса от набежавших слезинок.
— Ты хоть искусственное дыхание-то рот в рот делала?
Марат почесал в затылке и заинтересованно воззрился на собеседницу. Ему показалось, что с помощью такого нехитрого хода он разрядит обстановку, которая сейчас складывалась не лучшим для него образом. Беспомощные разного рода валяния всегда выставляют мужчину в его же собственных глазах эдакой размазней, даже если причины тому бывают самые серьезные.
— Наверняка, рот в рот.
Он уважительно повел подбородком.
— Потому и спасла меня от скорого переселения в сады Эдема. Когда такая гарная дивчина припадает к тебе своими устами — безносая убирается подобру-поздорову, бессильно изрыгая проклятия и по-щенячьи подвывая. Ее кривой рот не может составить конкуренцию трепетным, жарким лобзаниям юной испуганной девы.
— К нам приехали Веселые Человечки…
Марина вздохнула, будто разговаривала с умственно отсталым субъектом, не отдающим себе отчет в произошедших событиях.
— Он лобзаниями, оказывается, грезит, Незнайка несчастный… Даже и не мечтай — я тебя реанимировала иным способом: менее романтическим, но не менее действенным. Ручками твоими поработала, как помпой — воздух в легкие и потек…
Она продемонстрировала в пространстве технический прием оказания первой помощи пострадавшим.
— И на Эдем старые ловеласы, типа тебя, напрасно надеются. Гореть им в адском пламени вместе с их «почтенными солохами». Если, конечно, вовремя за ум не возьмутся…
— Безнадежную картину рисуешь, мрачную. Придется безотлагательно заняться самосовершенствованием!
Марат присел рядом с девушкой и хлопнул себя ладонями по коленям.
— С чего бы начать? Может, с посещения монастыря Дюймовочек? Или с паломничества в мастерские Самоделкина? Завтра же, нет, лучше сегодня прочитаю сто раз «Ехал грека через реку…» — молитву древнюю, верную, самим Преподобным Чиполино рекомендованную!..
— … и упомянутую трижды аббатом Буратино в его богословском труде «Очаг Животворящий», в связи с чудесным избавлением от слепоты кота Базилио. — Подхватила Марина: — От слепоты и суккуба в образе лисы Алисы, посланного к бедному убогому калеке Сатаной-Бармалеем. Адским кукловодом заблудших душ, кочегаром вечного крематория преисподней.
Фраза про крематорий напомнила Марату Монастырь и Зеленую милю Шаолиня. Его будто что-то осенило. Крематорий гигантского некрополя непонятным образом вклинился в образный ряд, заняв главенствующую позицию, оттеснив даже фигуры мертвых друзей в балахонах.
Он обернулся к девушке и неожиданно спросил:
— Как хоронили ребят? Ты там была, когда это происходило? Если была — расскажи поподробнее…
— Зачем?
Девушка удивленно подняла брови и внимательно посмотрела ему прямо в глаза.
— Похороны имеют какое-то отношение к твоему сну?
— Не знаю еще…, не уверен… Просто мне вдруг почудилось, что есть связь… — Он осекся, но тут же продолжил: — … между сном и похоронами моих друзей. Конкретно — крематорием или чьей-то кремацией… Сумасшествие полное, но мне только показалось…
Его собеседница, еще больше удивляясь, тряхнула волосами и отстранилась к изголовью кровати.
— Точно… Была тогда кремация. Сначала на кладбище ребят вместе везли, одним поездом, но потом Славу и Николая понесли к могилам, а Владика — в крематорий. Я слышала, даже гроб не открывали для прощания — родители не захотели. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Говорит, но я не могу понять о чем. Будто мне из вышних сфер спустили конкретную ориентировку, которая пока не легла в контекст. Вот чувствую нечто, а, по сути — гадаю на кофейной гуще, пытаюсь искать черную кошку в темной комнате… Детей на похоронах много было?
— Детей? — Марина пожала плечами. — Не помню я детей. Подростки были — человек пять, а дети…, нет, — точно детей не было.
Она опять придвинулась к Марату и смахнула с его лица прилипшую там во время падения соринку.
— Может, вместе попробуем разобраться в твоем сне? А? Ну, пожалуйста… Я вовсе не такая уж и глупая, как тебе кажется — четвертый курс института оканчиваю… Факультет романо-германских языков.
— Ценный компаньон. Почти профессор психологии. А впрочем… Иного у меня все равно нет.
Он мысленно отмел возможные впоследствии недоразумения и пересказал Марине свои сны. Все до единого: начиная с видений мрачных, сочащихся водой зиккуратов на затопленных равнинах и кончая сегодняшним, с мертвецами и гипсовыми младенцами. Не забыл упомянуть про загадочный монолог Ирокеза, пославшего Марата на поиски таинственного «трупоеда», притворно повешенного на Эйфелевой башне. Когда закончил, даже вздохнул от облегчения.
Девушка долго молчала, а потом вдруг задала самый неожиданный вопрос из всех, что можно было только себе представить:
— Интересно, куда подевался Влад? Почему он не присутствовал в комнате? Ведь, по идее, без него композиция полностью теряет смысл… Или по-настоящему приобретает?..
— Где-то я с тобой согласен, но сон — есть сон, во сне порой происходят странные вещи…
— Нет, нет… Тут что-то не так…
Марина опять взглянула Марату прямо в глаза.
— Тебе подали какой-то знак. Поверь, женская интуиция часто подсказывает дельные вещи: начинай распутывать клубок именно с этого места.
Тайное общество «Асгард»
«Начинай распутывать клубок именно с этого места…» — Посмеивался про себя Марат, листая дневник Славяна и наблюдая, как Марина надраивает поролоновой губкой заварочный чайник: — «Теперь я хоть точно знаю, с какой стороны подходить к расшифровке мерцательных проявлений Бессознательного. Вооружен женской интуицией до зубов и могу, в слиянии с великим Инь, преспокойно двигать горные хребты и пускать по новым руслам реки. Смешно, но мне это нравится. Присутствие Марины, действительно, изменило расстановку сил в природе: они более-менее уравновесились. Я чувствую себя эдаким азартным охотником на зеленых холмах Африки. Следопытом, выслеживающим в буше опасного зверя, чьи клыки и когти уже подтвердили репутацию достойного противника, умеющего внушать настоящий страх. Наше противостояние обещает быть захватывающим».