Снова оказавшись в камере, я продолжил наседать на лысого, благо оконце он не закрыл.
— Дай поесть, ты вообще кто? Откуда такой? С Земли?
Молчание. Нормально поговорили. Зато вскоре в просвете мелькнула тень, и я увидел деревянную миску и кружку. Так, и чего нам привалило? Ого, приличный кусок одуренно благоухающей грудинки со щедрыми прослойками мяса и горбушка черного, ноздреватого хлеба и видимо, как бонус, головка чеснока. Богато. В кружке простая вода, ну да не до разносолов и кофеёв с чаями.
— Слышь, мужик, спасибо тебе.
Молчание в ответ. Опять. Да, говорливый мне попался сторож. Надо его разговорить все равно. Отгрызая куски удивительно вкусного, особенно с голодухи, бекона, я продолжил чуть невнятно общаться с мужиком.
— Слышь, спасибо. А звать тебя как? Молчишь? Тогда я тебя Гиви буду звать. Как тебе? Так вот, Гиви, скажи мне, с каких пор арестованного человека лишают простейших прав? Я ведь не осужден и не приговорен. Более того, мне даже и обвинения никакого не предъявляли, просто золото отобрали и сюда засунули. Не хорошо это, не хорошо и не красиво. Я золото нашел, сохранил, принес, а меня в преступники, в тюрьму запихнули. Не хорошо. Не по справедливости.
Тишина в ответ. Упертый сукин сын! Ладно. Хрен с тобой. Молчишь и молчи, вот доем кусок и спою. Проглотив последний кусок, затянул:
«Черный ворон, друг ты мой залетный, где летаешь далеко?» допев, сходу, без остановки взялся за «По бурным волнам океана…». У меня голосина ого-го, а сдерживаться категорически желания не было. Так что хоть стены и не дрожали, но звук шел мощно. Попил водички и дальше «Вот скрылось солнце за горою», потом на лирику потянуло и я спел «Дунюшку». Устал. К черту вас всех, мудаков. Елки, в тайге жить в сто раз лучше, чем среди людей. Там уж если враг, то враг, а друг так друг. Плевать. Снял куртку, лег на матрас, укрылся полой, закрыл глаза и уснул.
Поднялся в темноте. Тихо. Ощупал карманы. Чего-то твердое — зажигалка. А что, мысль… На ощупь раздербанил матрас и рассыпал солому у стены. Поджег. Загорелось сразу, прекрасно, пуская, все горит! Пламя, ярко вспыхнув, ударило по глазам, да что такое?
— Эй, русский, выходи!
Теперь бы только понять, где сон, а где явь. Глаза не видят толком, свет слепит — лампа, что ли в руках у… чей голос? На Гиви не похож, но знакомый какой-то…
— Я-то русский, а ты кто? Че надо? — А внутри разом холодом окатило, все, убивать пришли. Допрыгался. Отчаянная злость тряхнула током, заставив разом проснуться.
— Лампу убери, мне не видать, кто там такой борзый кукарекает.
— Ах, ты сссука, да я тебя, — злобно зашипел невидимый оппонент в ответ, качнувшись через порог. Ну, иди, иди ко мне, голубь сизый, уж я тебя приголублю. В камеру ворвалось мощное амбре, да он пьяный…
— Стой. — Второй голос, глухой и сиплый, вот и Гиви нарисовался. — Пусть сам выйдет, — и после короткой паузы, — если захочет…
Интересно, значит, я могу и не захотеть? Чего происходит вообще, что за концерт в дурдоме?
— Эй, Гиви, что у тебя в тюряге творится? И кто этот поцак упившийся? Новый клиент? Так посади его в другую камеру, мне его вонь ни к чему.
— Выходи падла русская. Думаешь, спрячешься, да я тебя все равно завалю, курва! — Прорычал мужик. Глаза уже адаптировались, и я сумел разглядеть лицо — это же тот самый парень, с которым я днем повздорил на улице. Вот, говорила мне мама, не надо людям плохо делать… Странный концерт, неспроста все. Зарежут, а потом скажут, мол, бежать пытался. Но и в камере отсиживаться не хочу. Этот сосунок драться хочет, унизить меня, ну, пусть попробует. Только вот страшно очень. Черт, как же страшно. Убить кого-нибудь легче стало бы наверняка. Ухватил куртку в левую руку и встал.
— Слышь, Гиви, разъясни по понятиям, чего тут за бардак творится? — Шагнув из камеры, спросил я.
— Ты счас умирать будешь, медленно, — пьяно кривя рот, выкрикнул парень. А Гиви так и молчит, вот козел. — Я тебя на ремни изрежу, суку.
В руке у него появился здоровенный ножик, скорее тесак. Все, полный конец обеда. Парень хоть и напившийся, а действовать начал с умом. Не спешил, дуром не кидался, на что я в тайне понадеялся. Значит, не судьба. Я же тянуть не стал. Резко махнув курткой, накинул ее на голову и оружие противника, перехватил вооруженную руку, безжалостно заломил, давя на локтевой сустав. И одновременно врезал коленом под дых. Толчком плечом в спину припечатал парня к бревнам стены. Перехватив в руку тесак, сдернул куртку с головы и пнул его пару раз от души. Обернулся к Гиви и обнаружил, его спокойно сидящим за столом с «ПМ» в руках. Понятно.
— Ты, Гиви, не спеши. Мне этот пьяный дурак без надобности. И свинорез его тоже. Давай я его выкину на улицу, а мы с тобой спокойно посидим, побалакаем. Не против? Хммм, молчание — знак согласия.
Выволочь бесчувственное тело труда не составило. Тесак полетел следом. Закрыл вход на засов и присел к столу.
— Есть охота, подкинь арестанту, а, чего-нить похавать?
— Меня Петром зовут.
— Так ты с Земли? — Радости моей не было предела, наконец-то «камень» заговорил, хм, каламбур…
— Нет, Дардские горы. Оттуда я родом.
— Горец? Не слыхал еще про таких. А имя — Петр, русское.
— Тебя Вячеслав зовут?
— Да.
— Ердея знаешь? — Неожиданно спросил Петр.
— Тебе какое дело? — уклончиво ответил я. Мало ли…
Лысый тюремщик лишь довольно склонил голову, не отрывая от меня проницательного взгляда.
— Забудь про него. Никому ни слова, понял? Даже под пыткой, тебе же лучше будет.
— Понял. Забыл. — Задумчиво протянул я. Не к тебе ли Мадху бегал, а Петруха? Не прост ты, горец. Но лучше догадки свои при себе держать, а то урежут язык, запросто. Дела тут серьезные, судя по всему.
— Так что за — пожрать, выпить и закусить? — Вернулся я к более актуально-нейтральной теме.
— Сейчас. — Петр встал и прошел к шкафчику у стены. Вскоре на столе возник роскошный натюрморт, украшенный парой стаканов и небольшой, мутноватой бутылью с чем-то прозрачным, укупоренной вырезанной из деревяшки затычкой. Уже знакомая грудинка, черный хлеб и чеснок, круг кровяной колбасы, кусок брынзы, ломоть копченой красно-алого, жирно блестящего рыбьего балыка, пучки незнакомой зелени и родного до слез зеленого лука.
— Это чего? Хавчик зеков? Тогда я у тебя пропишусь на постоянку…. Или надзирателей так кормят?
— Нет. Я по дереву, кости работаю. Времени хватает. Вот и…
— Ладно, давай, выпьем за знакомство, Петр, прости, не знаю как тебя по батюшке.
Он щедро плеснул густой, ароматной жидкости, наполнив до середины стаканы, и поднял свой. Молча чокнулись и залпом опрокинули в глотки. Ухххх. Не то, что горло, поток раскаленной лавы медленно протек до самых кишок, заполняя все тело. Вещь. Даже закусывать не тянет, но надо, иначе развезет быстро.
— Хорошо пошла. Из чего делаете? — Понять, что пили не водку, труда не составило, а дальше стопор — не похоже ни на что.
— У нас, в горах делают.
— Ого, дальний путь эта бутыль проделала или Дардские горы недалече?
— Неделя пути. — Скупо откликнулся Петр, наливая по новой. Лихо. Умеет пить, мужик, уважаю. Я сам к напивону не склонен. Так что со второй тормозну пока.
— Скажи мне Петр, зачем меня сюда запихали и чего дальше ждать?
Тот не спеша, красиво выцедил второй стакан, задумчиво уставясь в потолок созерцал там нечто и лишь минуту спустя, когда я уже и ждать перестал, ответил.
— А ничего не будет. Вот допьем и на боковую. Спать.
— Ну, тебе виднее. — С сомнением протянул я. И словно в воду глядел.
За дверью раздался шум, а потом в нее громко заколотили. А так как Петр не спешил не то что открыть, а просто откликнуться, то стук стал еще настойчивей и громче, да еще и крики присоединились.
— Эй, тюрьма, отрывай! Приказ!
Выпив еще стакан и зажевав кусок балыка, Петр таки поднялся с тяжким вздохом и подошел к двери.
— Кто там долбится посреди ночи? — Прорычал в ответ.
— Эй, Петро, открывай, старшой велел арестанта на допрос привесть.
— Посреди ночи? Обойдется. Завтра пусть допрашивает. А седня спать пора. Вот так ему и передай.
— Ты чего, лысая бошка, сдурел совсем или пропил последний ум? Старшой велел! Слышь?!
— Мне твой старшой не начальство, так что не егози. А вот за башку — ответишь, обещаю. И пошел вон — еще раз стукнешь, придушу как кутенка.
Медленно прошел к столу, снова налил и, неожиданно весело подмигнув мне, заглотил и третий стакан. Не поддержать было грешно, так что я выпил тоже до дна. Ух и ядреная вещь! Не, я без закуси не могу, да и вкусно все. Одно понятно — собеседник застольный из Петра никакой. А вот тюремщик просто замечательный, лучше и не придумаешь. Наевшись мясом от пуза и капитально набравшись алкоголем, я уже и сам не запомнил, как переместился из-за стола на нары в камере. Спать….
Утро встретило меня новой порцией громкого и настойчивого грохота в дверь. Так, и что теперь? Сквозь полусон расслышал тяжелые шаги Петра-Гиви, скрежет замков и засовов. Страшно. Пришли за мной. Что дальше? Конечно. Вот так в открытую — днем в наглую прирезать или застрелить уже труднее, хотя, что я знаю о здешних порядках?
Дверь камеры закрыта, оконце поднято — оставалось только ждать, напрягая слух. Из-за стены доносились обрывки шумного, на повышенных тонах разговора. Ого. Ладно.
Обулся, надел и застегнул куртку, встал, готовясь принимать «гостей». Мало ли… Но растерянным или подавленным они меня не увидят — хороший понт дороже денег. Щелчок замка и дверь отлетела, с грохотом ударив по стене. И в тот же миг в камеру ворвались… Не может быть! Глазам своим не верю!
Я стоял растерянный и пораженный, не в силах увязать увиденное с ожидаемым.
— Славка, дружище! — Живой и невредимый Валерка Бобров порывисто обнял меня, непрерывно продолжая сыпать словами. — Мы, как только узнали, сразу сюда! Живой, чертяка, а мы-то думали…
— А я что думал? — Наконец смог что-то брякнуть и я. — Как вы здесь? Откуда? Бандиты…