– Мне это и не нужно. Вообще-то, я и сам навострился его делать. – Он ждет, что я ему подыграю, пошучу в ответ, и, не дождавшись, прочищает горло. – Ну смотри, как обстоят дела. Ты умна, Денэм. Амбициозна и страстно увлечена писательством. И я не знаю, что с тобой делать, – так же, как мои начальники не знали, что делать со мной. Вдруг пришло отрезвляющее осознание: я стал точно таким же, как те, кто стоял у меня на пути. Я не хочу закапывать новые таланты, я хочу раскрывать их. Публиковать. Для этого я и открыл «СВО». Потому и хочу, чтобы ты вернулась. Хочу стать твоим наставником. Помочь тебе восполнить все пробелы и подняться вверх по лестнице…
Впиваюсь пальцами свободной руки в ладонь и сосредотачиваюсь на боли. Где-то в душе еще осталась частичка меня, вскинувшаяся на это предложение, ведь когда страстное желание чего-то укоренилось в тебе настолько глубоко, разом оно не уйдет. Однако то, что заменило это желание, звучит во мне громче. Пол может трахать кого угодно. Мне это не важно. Важна правда. Только она и важна.
Мое молчание явно удивляет Пола настолько, что он спешит его прервать:
– Ты обладаешь природным талантом, Денэм, и чертовски сильной интуицией. Ты усомнилась в «Единстве» раньше меня.
Наконец-то. Мой выход.
– Ты сказал, что Проект чист.
– На бумагах. В остальном же он адски замаран.
– Но автор статьи анонимен. Мы позволяем себе такое только в крайнем случае.
– Это и есть крайний случай.
– И ты просто безоговорочно поверил кому-то? Доказательства были?
– Аудио и видео… помимо прочего.
– Пришли их мне.
– Что? Я не могу этого сделать, Денэм. Так я раскрою свой источник…
– Но откуда ты знаешь, что доказательства не сфабрикованы или…
– Материалы проверили. Ты что, совсем меня не уважаешь? Я построил карьеру не на издании историй, которые посчитал правдивыми. Я по уши влез в дела «Единства», и все опубликованное – правда, хотя я охренеть как жалел, что это так, поскольку увиденное и услышанное мной – гребаные ужастики. Если все пойдет как надо, то Лев Уоррен заплатит за содеянное, и меня это очень даже устраивает.
– Я уважаю тебя настолько же, насколько ты уважал меня, Пол. Ты никогда не воспринимал меня всерьез.
Он порывается возразить, но я не даю:
– Ты нанял меня, чтобы возвысить себя в своих же глазах… «Дал трагической девочке со шрамом работу». Эта фраза идеально смотрелась бы в твоем следующем биографическом очерке в «Таймс». Уверена, так ты и думал. Ты украл у меня историю, а теперь ведешь себя так, будто оказываешь мне величайшую услугу…
– Украл историю? Что? Это неправда…
– Я не могу работать на того, кто не уважает меня.
Начавшийся дождь бьет в окно, стучит по стеклу.
Когда Пол в конце концов заговаривает, в его голосе слышатся растерянность и боль:
– По-моему, ты многое преувеличиваешь, и все же мне грустно слышать, что ты так думаешь. Как тебя переубедить?
– Сказать, кто написал статью.
Дверь позади открывается со скрипом как раз в тот момент, когда слова срываются с моих губ. Сердце заходится. Я медленно оборачиваюсь. В дверях стоит Лев. В ухе раздается смех Пола.
– Этого я не сделаю, – отвечает он. Я молчу, и его смех обрывается. – Я никогда, и я это серьезно, никогда не выдам свой источник информации, как и любой другой порядочный журналист.
– Тогда нам больше не о чем говорить.
– Денэм, подожди!
Я отхожу от окна. Мобильная связь слабеет, заглушая его просьбу остаться на линии, и я заканчиваю разговор.
– Прощай, Пол!
– Что ты делаешь? – спрашивает Лев.
– Попробовала узнать имя информатора Пола.
Лев входит в комнату.
– Получилось?
– Прости, – качаю я головой.
– Неужели ты и правда надеялась на обратное?
– Попытаться стоило.
– Ло, малейший промах…
– Я была осторожна.
– …любой малейший промах, – продолжает Лев, и его тон ожесточается, – скажется на мне. Если кто-то обнаружит, что ты пытаешься собрать информацию у наших недругов под ложным предлогом, чтобы использовать ее в своих интересах… Как, по-твоему, Проект оправится после этого? Это был неоправданный риск.
– Может, и стоит рискнуть, если ты все равно собираешься его потерять!
– Думаешь, я сижу сложа руки? – спрашивает он.
Глаза жжет от слез.
– Не знаю. Ты не делаешь никакого заявления. Не защищаешься, не даешь опровержение и не…
– То, что я не отвечаю на чью-то ложь, не значит, что я не заставлю за нее ответить.
– Я просто не хочу все это потерять. – Мой голос срывается. – Я не могу все это потерять.
Его лицо смягчается. Вздохнув, Лев заключает меня в объятия, и странное напряжение между нами испаряется.
Касаясь губами моего лба, он говорит:
– Ты все еще хочешь присоединиться к «Единству»?
– Да, – шепчу я.
– Для этого тебе надо пройти крещение. Быть крещеной – значит очиститься от грехов и стать искупленной. Но сначала ты должна отпустить все, что сковывает тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты должна освободиться от прежней жизни, к которой привязана. Вода смоет оставшиеся связи и очистит твою душу. Из воды ты выйдешь обновленной, верующей и совершенной. Но сначала нужно отпустить все, что сковывает тебя.
– Что я должна сделать?
Лев наклоняется ко мне, нежно убирает с моего лица прядь волос. Он говорит, что завтра я с Фостером вернусь в Морель, соберу дома свои вещи, попрощаюсь с прошлой жизнью, как-либо связанной с городом, и моим домом станет этот, вместе со Львом, навсегда. Он говорит, что я должна отпустить то, что определяет меня, прежде чем вступлю в Проект: все свои травмы, страхи, желания…
– Писательство?
– Тебе оно будет не нужно.
Мой пульс учащается. Я пытаюсь представить мир, в котором буду жить без этой части себя.
– Ты сказала, что видишь в написании правды величайшую возможность почувствовать себя живой, – говорит Лев. – Но в «Единстве» ты будешь жить правдой. Нигде в другом месте ты не будешь чувствовать себя такой живой, как здесь.
2017
Если бы их семья знала, как Би с Фостером поступили со Львом, как они предали его, стены их веры ослабли бы и пошатнулись. Все было бы потеряно. Лев даже не мог окружить себя славой от сотворения нового чуда – воскрешения Эмми – без угрозы подорвать основу построенной всеми ими организации и их веру в будущий рай.
Хватало и того, что об этом знают они.
– Отдай мне кулон, – приказал ей Лев.
Каждый взгляд на висящий на его шее кулон возвращает Би в ночь, проведенную в фермерском доме, к покрывающему ее поцелуями Фостеру, к его телу, прижатому к ней. Кулон должен вызывать жгучий стыд, напоминая о ее грехе, но Би не признает за собой греха и не стыдится, поскольку результат его – Эмми. Она не может сожалеть о создании чего-то столь чистого и светлого. Эмми – прямая противоположность той тьме, которая, по словам Льва, живет в Би.
Эмми – ближайшее к Богу существо.
Лев понимает чувства Би и не бросает попыток очистить ее.
– Ты – величайшее испытание. Твой грех живет столь глубоко внутри тебя, что ты его уже не осознаешь. Но я заставлю тебя увидеть его, сколько бы на это ни потребовалось времени. Я спасу тебя.
Фостер спасен. Искупление пришло к нему другим путем, и порой Би подозревает, что отпущение его греха тоже является ее наказанием. Фостер на собрании отвечал за свой грех перед всеми братьями и сестрами. Им не сказали, в чем именно заключается его проступок, достаточно и того, что совершение оного признал Лев. Фостер отдал свое тело во власть Льва – живая жертва, и Би помнит его крики, помнит, как желала отделаться так же легко. После исцеления Фостера перевели в главный дом. Сделали охранником. Он постоянно находится при Эмми, наслаждается ролью «дяди». Статус пониже папы, но все же дарит ее любовь. Фостер окутан всепрощением Льва.
Это их разделяет.
Когда Эмми праздновала свой первый день рождения, ей дали торт. Би восторженно смотрела с дальнего конца комнаты, как сидящая на высоком стульчике дочь измазала в креме личико и руки. Это смотрелось по-детски очаровательно. Кейси подскочила вытереть ее пухленькие пальчики и мордашку, и Эмми потянулась к ней с любовью. Боль от увиденного – от того, что ее дитя тянется к другой женщине, – была столь глубокой и сильной, что непонятно, как ее выдержало сердце. Би выскользнула из комнаты и нашла укромный уголок, чтобы поплакать. Там ее и обнаружил Фостер. Когда она почувствовала его ладонь на своем плече, сердце чуть не выскочило из груди.
– Ты в порядке? – спросил он.
Би выдернула плечо из-под его ладони. Его Лев послал? Это проверка?
Всмотревшись в ее заплаканное несчастное лицо, Фостер задал другой вопрос:
– Правильно ли это? Мы правильно поступаем?
Тогда она была уверена: да.
– Кто ты такой, чтобы сомневаться во Льве?
Фостер потрясенно отшатнулся.
Би не вознаградили за ее покорность, и теперь она не знает, была то проверка или Фостер был искренен.
Она вспоминает об этом сейчас, на третий день рождения Эмми, наблюдая из дальнего конца комнаты, как все окружают ее дочку и поют ей песню. Эмми задувает свечу, забрызгивая слюной торт. На глаза Би наворачиваются слезы, но в этот раз она не сбегает, не желая делать себе больнее еще одной пропущенной важной датой. Она достаточно потеряла. Би встречается взглядом с Фостером. Позже она стоит в том же укромном уголке, где он нашел ее двумя годами раньше, надеясь, что он снова ее найдет и задаст те же вопросы. Он не приходит.
Март, 2018
Утром, когда я бужу Эмми, она просится на ручки. Сонная и умиротворенная, утыкается личиком мне в шею, и я несу ее в кухню. Я еще не привыкла к силе ее привязанности, любви и ласки. И отвечаю любовью и лаской после секундного ошеломления, вызванного чудесными ощущениями: маленьким тельцем в моих руках, трепетом крохотного сердечка у моей груди.