Евгений молчал. А как прикажете комментировать?
— Жека и сейчас молодцом, — икнув, сообщил провокатор Кривой. — Спорим, он тебя на руку запросто сделает, Ванюха?
— Факт, — подтвердил Док.
Когда Евгений совсем было собрался отмазаться — типа давно не… да и вообще профессионалы, мол, не уважают армрестлинг, — он уже опоздал. Иван стащил засаленный пуловер, остался в майке без рукавов и принялся массировать бицепсы; морда у него была по-прежнему обалделая. Приятели в два счета расчистили столик для битвы гигантов. Полный стакан исчез прямо из-под носа: пришлось развернуться и привстать к соседнему столику, чтобы глотнуть для куражу.
И кураж пришел. Черт возьми, да неужели он, действительно профессионал, отдавший лучшие годы этому чертову бодибилдингу, не сделает желторотого пацана, которому по нынешним временам и тренироваться-то негде?!.
Снял куртку и проделал несколько полузабытых упражнений на связки. Придвинулся ближе к столу:
— Ну, начали?
Ладонь у Ивана была совершенно мокрая: не помешало бы ткнуть его как следует в тальк, раз так трусит. Евгений пошел в атаку сразу, не давая парню времени на раскачку, — девять из десяти соперников и моргнуть бы не успели, оказавшись прижатыми к столу. Неслабый выдержал. Док с Кривым орали на весь «Джокер», ближе к вечеру уже полный посетителей; вскоре вокруг стола поединка образовалась небольшая толпа, зазвучали подначки и цифры ставок. Евгений усмехнулся, попробовал снова налечь на руку противника — и вдруг обнаружил, что из последних сил держит оборону.
Из самых последних… нет, врешь, зараза… Черт!!!
…Кривой с тупым апломбом втыкал ему, что он очень даже неплохо — долго! — держался. Док хмуро отсчитывал чей-то выигрыш. Слоненка-переростка поздравляли и хлопали по плечу; он обалдело водил глазами и разглядывал собственную руку, будто чужую.
Очень хотелось выпить — но не угощаться же теперь за счет дружков, а если бы здешний бармен тоже поинтересовался кредитом, пришлось бы врезать ему по морде: очередной привод за хулиганство, и жлобиха Нинка ни за что не заплатит залог. Евгений отстранил Кривого и зашагал к выходу. Никто его не удерживал. Проигравшие никогда и никому не интересны.
Пацану!.. Желторотому переростку, который еще под стол ходил, когда он, Евгений, открыл «Амфитрион»…
А пошли они все. Козлы.
Мелкого мужика, попавшегося ему аккурат между створками дверной элемент-системы, Евгений просто сбил бы с ног, не отступи тот предусмотрительно в сторону. Однако, отступив, шагнул следом и довольно чувствительно хлопнул его по плечу:
— Ну наконец-то. Черт-те сколько тебя искал.
— У нас не курят, — с милой улыбочкой предупредила официантка. — Могу предложить псевдоникотиновые таблетки, это входит в прайс за обслуживание.
— Не надо, — хмуро бросил Евгений. Его последняя ретро-сигарета помялась, не желая возвращаться в одноразовый карабин; ну и по фиг.
— А как же твой режим, Жека? Ты ведь у нас, помнится, по жизни… ну ладно, ладно, проехали. А я бросил, представляешь? Уже лет восемь… Вообще скажи, ты ж не сразу меня узнал?
— Почему это? Сразу.
Гэндальф действительно не изменился. В том смысле, что выглядел пацаном, по-приколу отбелившим какой-то химией виски. Темные вариочки, джинсы, джемпер, короткая куртка. И даже лысина, обнаружившаяся под кепкой, не разрушала мальчишеского образа. Евгений бы не удивился, разглядев на его пальце ту дурацкую толкиенутую железяку, но руки у Сашки были затянуты плотными фиброперчатками.
В заведении, куда тот его привел, Евгений был впервые. Судя по всему, точка была не из дорогих (какие прежде удостаивали своим посещением Нина Владимировна с супругом), но и не того пошиба, где последнее время тусовался он сам. Вон даже покурить по-нормальному не разрешили… Болела рука — в локте и особенно в запястье. Растяжение, причем достаточно серьезное, чтобы портить жизнь по меньшей мере полгода. Не тратить же последнее на чертовых вирт-костоправов…
— Ты чем сейчас занимаешься? — спросил Гэндальф.
— Ничем, — огрызнулся он. — С тобой базарю.
— Я так и понял. Ну и как тебя угораздило… до жизни такой?
Правильный ответ был — «не твое собачье дело». Он прямтаки вертелся на кончике языка. Вместе с законным вопросом: а какого, собственно, Гэндальфу понадобилось его искать? И успел ли он увидеть, как… впрочем, о последнем Евгений ни за что бы не спросил. Да и вряд ли: Сашка только входил в «Джокер», когда все уже закончилось… кажется.
— Нормальная у меня жизнь.
Им принесли выпивку — что-то легкое, почти безалкогольное, — и блюдо сандвичей на закуску. И кто ему рассказывал, лет этак пятнадцать назад, что Линичук окончательно спился?
Во всяком случае, руки в фиброперчатках не дрожали. Деловые, предприимчивые руки. С неприметными бицепсами, зато без намека на растяжение связок.
Гэндальф усмехнулся:
— Вот именно, что нормальная, Жека. Ты знаешь, отследить нормального человека гораздо труднее, чем может показаться. Скажем, наш Герка. Я-то думал… даже был уверен! — а он теперь сельскохозяйственный магнат. Облом. Или Анька Гроссман с ее семейством — насчет нее у меня все равно большие сомнения… а рисковать в нашем деле нельзя. Но ты — это точно. Это в десятку.
Евгений откусил полсандвича, тут же с опозданием ощутив зверский голод. Гэндальф всегда был чокнутый. Хотя много чего знал — например, кто такой этот самый Амфитрион. Кстати, не мешало бы поинтересоваться… Он хохотнул и, конечно же, подавился.
— Твой «Амфитрион», — перчаточная рука довольно неслабо колотила Евгения по спине, — почему ты его закрыл, Жека? Вот скажи. Зачем?!
— А пошел бы ты…
Обычно он посылал подальше всех, кто приставал с подобными вопросами, и точка. Но сейчас ни с того ни с сего захотелось ответить. Почти цитируя переростка Ивана (когда-нибудь и тому порвут на фиг связки):
— Потому что «блестящая изоляция», ясно же. Такой крутой стране, как наша, настоящий спорт не нужен. Только виртуальные подделки для здорового образа жизни. А я…
— А ты врешь, Жека. Во-первых, «Амфитрион» и не имел отношения к большому спорту. Перепрофилировать его на вирт-атлетику было бы раз плюнуть. А во-вторых, ты ведь закрыл клуб на пару лет раньше, чем страна действительно поменяла политический вектор. И я даже знаю, КОГДА ты его закрыл.
Евгений откашлялся; вроде бы пошло.
— Ну?
Гэндальф с аппетитом жевал сандвич, запивая большими глотками, поэтому ответил не сразу:
— Как только женился. Скажешь, нет? Конечно, старик Палыч очень не вовремя умер, но его дочка осталась одной из самых выгодных невест в стране— все-таки семья, связи, капитал. Ты рассчитывал классно жить у Николаенков за пазухой и тут же поспешил прикрыть лавочку. Почему? Потому что она тебе осточертела. Ты черт-те сколько занимался не своим делом, Жека. А с тех пор, сам же говоришь, вообще ничем не занимаешься. Твоей жене это надоело, вот она тебя и выгнала… а свои деньги ты давно спустил… И что из этого следует?
— Что?
Злость на постороннего мужика, лезущего, куда не просили, у Евгения уже прошла. Осталось любопытство: и откуда, хотелось бы знать, Линичуку столько известно? Он что — следил за ним? Все это время?!.
Гэндальф. Пять страшно далеких лет, на протяжении которых, помнится, и в голову не приходило называть его иначе, нежели сокамерником. Грязные носки по всей комнате, стаи тараканов среди объедков на столе, идиотские песни под гитару и шумные сборища в любое время суток. Желание подружиться в первые же месяцы переросло в тихую ненависть, а потом… потом притерлись, как обычно и притираются друг к другу сокамерники за годы вынужденного соседства. Просто ОЧЕНЬ хорошо узнали друг друга.
Сашка сдвинул на лоб вариочки, Глаза у него были красные и тонули в лучиках морщин: мальчишка враз постарел. И вдруг Евгений понял, что именно тот ответит, — за секунду до того, как ответ прозвучал вслух:
— Процент погрешности.
Вспомнил Нинку. Когда на исходе совместной жизни при его любимой супруге употребляли слова типа «Миссури», тот же «процент» или даже просто «институт» — с ней тут же делалась истерика. С той самой Ниночкой, которая еще на первых свиданиях с добросовестностью следователя вытянула из жениха все, что ему было известно по этому поводу. Собственно, именно он, Евгений — кому же еще? — и доводил ее до истерик, щедро сыпля неприличными словечками. В память о романтической юности. Всякий раз, когда эта жлобиха меняла код счета и отказывалась сообщить его родному мужу.
А ему самому было по фиг. В смысле, почему бы и не побазарить о лучших временах? Тем более с бывшим однокашником и сокамерником.
Прожевал остаток сандвича и хмыкнул:
— Ты до сих пор страдаешь этой ерундой?
— Сам дурак, — беззлобно отозвался Гэндальф. Помолчал. — Нет, действительно даже странно, сколько в стране развелось дураков. Но у тебя, Жека, надеюсь, это пройдет.
— Вы с Геркой всегда были чокнутые, — парировал он; вспоминать так вспоминать. — А особенно тот парень, которого убили на первом курсе. Это ж он придумал — про ваш процент?
Сашка кивнул. Вскинул глаза: как ни странно, в них было что-то вроде восхищения.
— Ты молодец. Помнишь и говоришь вслух. А они все боятся. Раньше боялись что-то делать, а теперь даже и говорить. Лет пятнадцать назад я пытался влиять именно на них, начиная с Багалия. Но это дохлый номер. Проект «Миссури» слишком много им дал и, согласись, имеет право кой-чего требовать взамен. А мы с тобой ничего никому не должны.
— Это точно. — Евгений размял под столом запястье. Очень хотелось выпить чего-нибудь покрепче, но угощал и заказывал Гэндальф. — И что?
— Только такие, как мы с тобой, и могут повлиять на ситуацию. А ситуация, Жека, у нас катастрофическая. Если когда Багалий пришел к власти, надо было спасать страну, то сейчас речь идет о спасении мира. Не больше и не меньше.
— Круто, — кивнул он. — От кого?
— От нас же. Вернее, от НИХ. Вот-вот начнется война, и… — Сашка сузил глаза, в упор уставившись на Евгения. — Подожди, ты вообще люкс-визик смотришь?