Переступил с ноги на ногу. Просто чтобы почувствовать через карман плотность конверта.
Сашка так активно двинулся на Влада, что тот сделал шаг назад; оступился на крыльце, потерял равновесие и кажется, даже слегка подвернул щиколотку. Определенно пора было что-то предпринять, чтоб через полминуты не пришлось разнимать вульгарную драку. Нет, ну не идиоты ли?.. Соображалось медленно, будто под кайфом.
И тут откуда ни возьмись подскочила Зойка Милевская. Очень вовремя, я оценил.
— Ребята, — затрезвонила, задребезжала, как дилетант медиатором по струнам, — значит, так: на выпускной собираем по двести пятьдесят. Девчонки нашли одну точку в Роще: лес, дискотека, банкетный зальчик такой уютный. Стол, музычка, выпивка по поллитра на каждого, кто захочет сверх — на свои, там барчик такой симпатичный. В общем, оторвемся. Уже сдаете или будете думать?
— Подумаем, — сказал я, делая вид, что вовсе не офигел от суммы. — Тут бы Омельчука со стипендией дождаться.
И дернул наконец за рукав Гзндальфа. Потому как на его физиономии зримо проступила пятнами махровая классовая ненависть — даже смешно. Повезло Зойке уродиться дочкой банкира, ну и что? Лично меня подобные вещи никогда не волновали. Нет, честно: никогда.
— Как надумаете — ко мне или к Ногиной. А ты, Санин?
Напряглась и чуть согнулась рука с портфелем; Влад на секунду замялся.
— Я тоже подумаю.
— Думай, — разрешила Милевская и дематериализовалась.
Влад шагнул вперед, в тень, и стекла его очков сразу стали светлее. За ними уже угадывались глаза. И даже их выражение — слегка растерянное, будто детское.
— Ну ты и жло-о-об, — протянул Сашка.
Уже без злобы — с веселым удивлением. Как если бы в сериале давно разоблаченный зрителями вражеский шпион вдруг взял да и оказался нашим разведчиком. Влад усмехнулся и пожал плечами. Гэндальф набрал в грудь побольше воздуха, как перед нырком, и вдруг протянул Санину руку. Железное кольцо ослепительно блеснуло на солнце, словно в него вставили крупный брильянт.
А я смотрел на них обоих и улыбался.
Светка написала слово «беременная» через «и» после «м». Потом исправила. Наверное, проверила по словарю.
— Просто удовольствия я там получу максимум на десятку. Остальные двести сорок— инвестиция в кайф Цыбиной компании. Нет, я правда неплохо зарабатываю, и не то чтобы жаба… Но зачем?
— Трезвый расчет, — одобрил Сашка.
Свою норму он явно принял; Гэндальфу по жизни много не надо. Да, собственно, мы уже и не пьянствовали. Просто сидели и болтали за жизнь; я, как всегда, ненавязчиво перебирал струны. В родной четыреста пятой, где через пару дней от нас останутся одни воспоминания да автографы на стенах, да и то пока родители какого-нибудь свеженького первокурсника не переклеят обои.
Жека уже уехал. Всех удивил до чертиков, вернувшись в свой уездный город — насовсем. Даже не дождавшись торжественного вручения дипломов. Вообще он всегда был странный, наш Жека. Хоть на первый взгляд и простой, как три всем известных аккорда в ля миноре.
На освободившееся место комендантша успела подселить тихого, серьезного абитуриента. Я приглашал его посидеть с нами, но мальчик — точь-в-точь как наш бывший сожитель — отказался и нырнул в учебники, оставив на поверхности только светлую макушку из-за разворота книги. Впрочем, он прав. Нам троим сейчас никто не был нужен.
— И весь курс по-любому не соберется, — добавил Влад в развитие темы. — Можно устроить что-нибудь альтернативное, экспромтом, сразу после вручения дипломов. Ну, как Андрей Багалий делал…
— Багалий умел, — задумчиво согласился Гэндальф.
Я молчал. Случайно вышел на мелодию из «Пинк Флойд» и сосредоточился на игре, импровизируя, пробуя самые сумасшедшие вариации. Пытался определиться, имею ли я право отгулять с ребятами выпускной. Наверное, все-таки имею: один день ничего не решает, а отучились мы как-никак целых пять лет. Вместе…
— Не думал, что когда-то еще здесь зависну, — сказал Влад.
— Последний раз, — откликнулся Сашка. — Вот черт, не верится даже.
— Что дотянул до выпуска? — усмехнулся я.
— Что буду жалеть. Скучать буду; вот блин. По нашей долбаной общаге, по «Шару» этому футуристическому… Нет, пацаны, вы проникнитесь! Мы больше НИКОГДА не будем вот так сидеть. Даже если когда-нибудь где-нибудь пересечемся.
Выпивший Сашка всегда становился патетичным. Я переглянулся с Владом и, оборвав ударом по струнам пинкфлойдовские приколы, громким боем заиграл мушкетерскую: «Мы встретимся, Гэндальф, обязательно встретимся!» И далее хором по тексту — вразнобой, мимо нот, но зато с чувством и во всю глотку. На третьем припеве к нам присоединился мальчик с Жекиной кровати; и единственный, кроме меня, попал в тональность.
Потом ребята запросили меня спеть что-нибудь свое. Обернувшись к абитуриенту, Гэндальф принялся сбивчиво пояснять тому его счастье: своими ушами услышать песни Георгия Солнцева («Он гений, понимаешь?!. Обыкновенный гений!!!») в авторском исполнении. Пацанчик совсем засмущался и сник, наверняка мечтая о том светлом дне, когда эти психи наконец съедут.
Начал я, понятно, с культовой общаговской «Оды Дзень» — в честь припева мы снова наполнили пластиковые стаканчики, и пацаненку налили, общими усилиями сломив сопротивление. Потом спел «Зиму», «Запах метро», «Магелланову звезду», «Балладу выбора», «Королеву»…
— Кстати, Герка, я тебе не говорил?.. Нет? Видел вчера афишу Звениславы! — сообщил Сашка. — У нее концерт двадцать пятого. В Доме актера, можно пройти по студенческому — никто, надеюсь, сдуру в деканат не сдал?
— Надо сходить, — поддержал Влад.
Двадцать пятого. Я прикинул: никак. Не сидеть же в столице лишнюю неделю. А специально сорваться потом из Александровки — так ведь Светка не поймет, а ей нельзя волноваться.
Жаль.
— Звенислава — супер, — сказал Гэндальф. — Пару лет, и она станет звездой, увидите. Вот ты не застал Звениславу, парень. — Это уже, понятно, абитуриенту. — Черт возьми, каких людей ты не застал!..
И мы принялись болтать о народе с первых выпусков. Кто, где, зачем и с кем; вот и не говорите, что сплетни — исключительное хобби девчонок из четыреста десятой. Наиболее осведомленным оказался, как ни странно, Влад; а я-то думал, информация о ближних нигде не циркулирует с такой страшной силой, как в общаге, и всяким столичным штучкам до нас далеко. Но Санин, похоже, продолжал тусоваться едва ли не с половиной наших старших товарищей. Причем очень близко. Даже чересчур.
Или тут что-то другое?..
— …Вовку, длинного, помните? Женился пару месяцев назад, по залету…
— Ты свечку держал? — оборвал я.
Образовалась пауза. Я вспомнил, что именно у Вовки Влад отбил в свое время Наташку Лановую. Стало понятно его тихое злорадство, но все равно — на вечеринке появилась неприятная точка, будто птичка уронила кусочек дерьма.
Сашка пожал плечами:
— А нормальные мужики только так и женятся. Иначе на фига? Разве нельзя жить с подругой без штампа в паспорте?
— Вот именно, — неожиданно со знанием дела подтвердил абитуриент.
Санин заметно покраснел. И не удержался, чтобы не крутануть нервно кольцо у себя на пальце: вот уж кого окольцевали так окольцевали — без всякого залета. И резко сменил тему — способом настолько древним и стократно обкатанным, что мы с Гэндальфом переглянулись и чуть не расхохотались в две дружные глотки. Впрочем, Влад не заходил к нам в общагу четыре с лишним года — откуда ему было знать?
Короче, он попросил меня спеть еще.
— Что-нибудь новое, хорошо, Герка?
— Нет, — перебил Сашка. — Давай лучше старое. Старинную студенческую. «Поднявший меч на наш союз…» Помнишь?
— Ага.
У Гэндальфа напрочь не было музыкального слуха — зато имелось потрясающее чутье к музыке. Я это оценил давно, еще на первом курсе. И всегда ему первому показывал новые песни: Сашка мог безошибочно сказать, что классно, а что лажа. А мог предложить поменять одно-единственное слово или аккорд — и композиция вдруг становилась стройной, завершенной, как если бы посередине картинки перевернули неправильно вставленный паззл. Поэтому про большинство песен я говорю — наши. Правда, Сашка обычно злится.
Он чувствовал НАСТОЯЩУЮ песню. И еще момент, когда она должна прозвучать. Чтобы вышло самое то.
Я перебирал струны на ля миноре, без всяких гитарных наворотов. И пел негромко, будто рассказывал что-то простое и хорошее. Хотя слова в этой песне, надо признать, очень даже возвышенные:
…Как вожделенно жаждет век
Нащупать брешь у нас в цепочке!
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, друзья…
Допел, и Сашка с Владом синхронно вздохнули. «Старинная студенческая песня». Нам оставалось быть студентами каких-то три дня. Вернее, уже два с половиной.
— Ребята, — заговорил Санин, — вы ж не теряйтесь, хорошо? Черт, куда я их дел, визитки… Если что будет не так — я имею в виду вообще, глобально!.. — то сразу ко мне, хорошо? Я помогу. Я уже сейчас не последний человек… в проекте «Миссури».
— Да ну тебя, — отмахнулся Гэндальф. — Задолбал. Не ты, Влад, а этот чертов проект. Все трындят, трындят… Такое чувство, что больше нет ничего важного в жизни.
— Есть, — сказал я.
Подождал, пока все как следует замолчали. За это время десять раз успел передумать: говорить — не говорить — не поймут — приколются — вывернут наизнанку — выставят мелким скабрезным анекдотом…
Решился:
— Пацаны, там еще что-то осталось? Налейте. Я… в общем… У меня будет сын!..
Тишина.
А потом оглушительное, на все девять этажей нашей немало слыхавшей общаги:
— Дзень!!!
Афиша была очень красивая. Не слишком большая, но многоцветная, на блестящей мелованной бумаге. Только Звенислава на ней вышла совсем на себя не похожей.
Двадцать пятого. Можно, конечно, сочинить правдоподобную версию для Светки вроде поездки в институт за каким-нибудь документом; но если она от кого-то узнает, то уж точно напридумывает себе невесть чего. А если и не узнает… все равно это было бы мерзковато. Особенно сейчас.