‒ Хочешь, я там ему от тебя привет передам?
Марк улыбнулся, и Иви впервые в жизни захотелось заплакать при виде чужой улыбки.
Вообще-то Иви редко плакала. Даже уже не помнит, когда это случалось. Если не принимать во внимание последний раз. Но и в тот день глаза долго оставались сухими. Иви прекрасно ощущала воцарившуюся внутри её безжизненную пустыню. Всё пересохло: мысли, эмоции. И слёзы тоже. Обжигающее марево вырывалось наружу, плавило такой устойчивый до этого дня мир. Иви перемещалась по нему без сил, без желания, на автомате. Вот так идёшь, и не замечаешь движений, и понимаешь, что бесполезно, потому что впереди только уходящая в бесконечность пустота.
Иви не плакала даже когда в траурном зале крематория наблюдала, как гроб с телом Интарса въезжает в разверстую пасть печи, в глубине которой дрожали синие язычки пламени. Как только люк плотно закроется, они вырастут, набросятся жадно на очередную подачку. И всё. Останется только кучка пепла, похожего на очень мелкий песок.
Нет, то, что происходило не могло иметь никакого отношения к Интарсу. Все ошиблись, перепутали. Остальные же не знали Интарса так, как знала его Иви. А её не пустили в морг, и на прощальной церемонии гроб оставался закрытым.
Сказали, лучше на такое не смотреть. Никому. Тем более Иви. А если она не видела Интарса мёртвым, значит, там, в плотно закрытом гробу, вполне мог оказать и не он. И горстка пепла ‒ не доказательство. Пепел всегда образуется, что бы ни сгорело в огне.
Так разве есть повод для слёз? Для Иви Интарс по-прежнему оставался жив.
Они познакомились в Специальном корпусе, в котором готовили сотрудников для отрядов охраны правопорядка. Наткнулись друг на друга в первый же для Иви учебный день. Интарс был на два курса старше, распределял новичков по комнатам в общежитии, и вводя в компьютер данные, сделал ошибку в имени, написал «Иветта» с одной «т». Иви заметила и, конечно, оскорбилась. Он извинился и улыбнулся.
Как же хорошо он улыбался. Одновременно и губами, и глазами. Иви ошарашенно замерла, а потом услышала, как кто-то окликнул:
‒ Интарс!
И увидела, как сидящий за компьютер парень, повернулся на это имя.
Иви и Интарс. Оба на «и». Это никак не могло быть случайным совпадением. Хотя букв в алфавите не так уж много, но всё же…
Правда, сам Интарс напрочь разрушал подобную общность, сократив имя Иви почти до минимума, всего до двух букв. Ви. Только он так называл её.
Отношения развивались медленно. Очень медленно и очень неопределённо. Вроде бы ходили на свидания, вроде бы даже целовались несколько раз, но как-то без особого энтузиазма. Интарс считал, что учёба в Специальном корпусе не самое подходящее время для горячих страстей. Разумный такой и ответственный. Но, возможно, к Иви он испытывал вовсе не то, что ей бы хотелось. А пользоваться её чувствами в угоду себе ‒ нет, не такой у Интарса характер.
Мучительно. Примерно так же, как когда очень хочется пить, а тебе выдают по глотку: от обезвоживания не умрёшь, но и жажду не утолишь. И одновременно понимаешь ‒ всё правильно, чтобы благополучно добраться до конца пути, надо экономить воду.
Или неправильно? Они же не по выжженной степи бредут.
Курсанты жили в общежитии, на верхнем этаже выделенной под Специальный корпус части здания, в комнатах на три или два человека. Только самым лучшим предоставлялась отдельная. Интарс, само собой, относился к лучшим, а Иви к обычным. Поэтому жила с соседкой ‒ Ларой.
Почти не ругались, не ссорились, друг на друга не жаловались. Ларка была вполне себе нормальной девушкой. Это ей удалось протащить в общагу бутылку вина. Правила подобное запрещали. Но как можно жить, не нарушая правила?
Уселись прямо на пол. За столом воспринималось чересчур торжественно, а на кровати чашки могли опрокинуться, и бутылка падала. Пили, закусывали печеньками, болтали.
Вино оказалось креплёным, но всё равно вкусным, быстро ударило в голову, развязало языки, разожгло кровь. И как тут обойтись без того, чтобы пооткровенничать и перемыть косточки знакомым парням?
Разомлевшая Лара хихикала и подначивала, утверждая, что у Иви ни за что не получится сбить с толку сурового латышского парня и заставить его признаться в своих чувствах. Да и есть ли они вообще, эти чувства?
С подобным заявлением Иви смириться не смогла. Подскочила с пола, гордо задрала подбородок, направилась к дверям.
‒ Иветка, ты куда? ‒ всё сильнее хихикала Лара. ‒ Заработаешь сейчас от милого наряд вне очереди. ‒ Осознала двусмысленность своей подколки и засмеялась в голос.
‒ Спокойно, ‒ Иви взмахнула рукой. ‒ Хватит ржать.
Благополучно прошла по коридору, отыскала нужную комнату. Стучать не стала, по-хозяйски распахнула дверь.
Интарс был у себя, сидел за столом. Вроде читал.
‒ Привет! ‒ радостно воскликнула Иви.
Он развернулся на стуле, посмотрел с любопытством, вскинув одну бровь.
‒ Тебе чего?
Иви городила, не задумываясь. Наверное, не самое умное из того, что можно придумать. Но романтичное ‒ точно.
‒ Очень захотелось тебя увидеть.
‒ Посмотрела? ‒ сухо поинтересовался Интарс.
Недоволен, что Иви из-за странной нелепости отвлекла его от какого-то важного занятия. Хотя ‒ что может быть важнее визита любимой девушки?
‒ Недостаточно ещё.
Он поднялся, подошёл, взял за плечи. Иви показалось, сейчас встряхнёт, чтобы у неё внутри всё встало на свои места, лишний градус вышел, воцарился прежний разумный порядок.
‒ Чего ты опять придумала?
Осуждает и негодует. Ну и пусть.
Это даже хорошо, что он так близко, и что сам, первый, дотронулся до Иви. Не важно, с какой целью и с какими желаниями. Теперь и она со спокойной совестью может положить ладони ему на грудь, заискивающе заглянуть в глаза.
Будь, что будет!
‒ Ну скажи. Скажи, что ты меня любишь, ‒ Иви старалась быть очень убедительной. ‒ Это же просто слова. Но мне их очень хочется услышать. А тебя же всё равно, что говорить.
Он не оценил её настойчивости. Кажется, даже рассердился.
‒ Найди себе кого-нибудь другого. Для таких игр.
‒ Мне не надо другого. Я тебя люблю.
Как легко получилось. Иви даже не засмущалась, а ведь никому ещё ни разу в жизни не признавалась в любви. А тут само выскочило. Без проблем. Но Интарс опять не оценил.
‒ Мне всё равно. ‒ И наконец разобрался в происходящем. ‒ Ты что, напилась?
Иви ни капли не обижали ни его холодность, ни жёсткие фразы, ни возмущённые интонации. Она согласно кивнула.
‒ Ага. С Ларкой. Так… расслабились.
‒ Заметно, ‒ губы у Интарса скривились.
‒ Только ты не думай, будто всё, что я сейчас говорю, пьяный бред. Наоборот. Пьяные ‒ честные. У них врать и выдумывать не получается.
‒ Тогда иди и проспись.
Какой же он занудный. Ничто его не устраивает.
‒ Ну и фиг с тобой. Очень ты мне нужен.
Иви еле сдержалась, чтобы не показать Интарсу язык. Оттолкнула его, сбросила с плеч руки. И пошла. Только не к себе. Выскочила из комнаты и сразу зарулила в общую на блок ванную. Хотя не представляла, зачем.
Дальше она не особо помнила, знала со слов Интарса.
Тот какое-то время стоял в дверях и слышал, как зашумела вода. Плеснула пару раз, а потом ‒ бесконечный монотонный звук на одной ноте. Пять минут, десять, пятнадцать. Интарс хоть и вернулся в комнату, специально не закрыл дверь, чтобы заметить, как Иви уйдёт. А она по-прежнему торчала в ванной.
Что там делала? Топилась?
Он всё-таки не выдержал, отправился проверять. Постучал ‒ никакого ответной реакции. Тогда Интарс дёрнул за ручку. Дверь оказалась не заперта, а Иви не топилась и не мылась. Сидела на полу, устроив подбородок на ладонях, сложенных на краю ванны, и не отрываясь смотрела на тугую строю, бьющую из крана.
‒ Нашла себе занятие?
Иви не ответила. Интарс решил: надулась на него, вот теперь и игнорирует. Наклонился, посмотрел в лицо.
Глаза закрыты. Спит. Ведь по-настоящему спит. Ненормальная. Смешная. А пол кафельный, холодный.
Выключил воду, наклонился ещё ниже, подхватил Иви на руки.
Она проснулась вовремя. В сознании полная ясность. Сразу поняла, что с ней происходит, и ничуть не удивилась. Ощутила волнующие и столь значимые для неё тепло и силу, не просто ладонью или щекой, всем телом. Обхватила крепкую шею, потянулась, прикоснулась к ней губами. Сначала возле плеча, потом чуть выше.
Интарс замер.
Он всё-таки сказал, что любит её. Когда они лежали, тесно прижавшись друг другу, боясь отстраниться даже на миллиметр, и сердца бешено стучали, ещё не успев успокоиться, и дыхание судорожно прерывалось.
‒ Ви, я люблю тебя.
‒ Я тоже тебя люблю.
До сих пор.
Дурак самоуверенный. Сказали, вмешался, попытался отбить какого-то бедолагу, попавшего в лапы промышляющих по подземным этажам отморозков.
Зачем он полез в одиночку? Без оружия. Не мог что ли позвать подкрепление и тогда уже совершать подвиги? Зачем его вообще занесло на эти подземные уровни? Да ещё в курсантской форме. Для тамошних банд это как красная тряпка для быка.
Иви не пыталась вызнавать в подробностях, что произошло, и так прекрасно понимала. Её не пригласили на опознание. Точнее, её туда не пустили, хотя она рвалась. И гроб всё время оставался закрытым. Не просто так. Но прощаться с бездушным ящиком Иви не могла.
Когда церемония закончилась, Иви отогнала всех от себя, поклялась, что с ней всё более-менее в порядке, что ей очень надо побыть одной, и она пойдёт в свою комнату. Но в свою не пошла. В другую сторону по коридору. Оставалось несколько шагов до нужной двери, но Иви свернула, в ванную. На этот раз дверь она заперла, включила воду. Вот тут ноги и подкосились, слёзы хлынули из глаз. Сердце старалось вытолкнуть из себя боль, и всё тело содрогалось от его безумной пульсации.
Иви сидела на полу, раскачивалась из стороны в сторону, выкрикивала что-то нечленораздельное и рыдала. Долго-долго. Пока окончательно не лишилась сил. Тогда она заснула, свернувшись калачиком. Прямо там, на гладком кафеле.