его биение, каждый новый толчок встречал с облегчением, ловил шелестящие звуки вдохов и выдохов, слетающие с запёкшихся губ.
Он двинулся в сторону вездехода, Фео за ним, и Наташа со спальниками, но через несколько шагов остановился, постоял, не шевелясь, будто прислушивался, оглянулся через плечо.
Фео уже рот открыла, хотела спросить: «Что случилось?» Но Торий развернулся всем корпусом и, не глядя в её сторону, опустил Диньку назад, на землю.
‒ Почему? ‒ возмущённо воскликнула Фео. ‒ Слишком тяжело для тебя?
‒ Не тяжело, ‒ произнёс Торий, выпрямляясь. ‒ Не нужно… уже.
‒ Нет! ‒ Фео подскочила к нему, пихнула в грудь. ‒ Это ты нарочно. Ты всегда так делаешь. Потому что тебе наплевать на других. ‒ Снова ткнула его, сначала ладонью, потом кулаком, а Торий терпел, даже не пытался ухватить её за руки, защититься, остановить. ‒ Издеваешься над всеми. Особенно надо мной. Тебе нравится издеваться. ‒ Фео вцепилась в его футболку, сжала ткань, потянула на себя. ‒ Но ты же сам ‒ слабак. Ты же не можешь.
Пак подошёл, взял её за плечо.
‒ Фео. Не надо, Фео.
Но девушка с силой оттолкнула его, так что Пак едва удержался на ногах, и выкрикнула, прямо Торию в лицо.
‒ Тогда ‒ я сама. Я сама отнесу брата. И отвезу. Если вы не хотите. Вы все…
Фео сделала шаг назад и громко всхлипнула. Сама не ожидала. Застыла изумлённо, поднесла руку к глазам, торопливо мазнула по щеке, ощутила влагу. Отодвинула ладонь, уставилась на собственные мокрые пальцы, потом с обидой глянула на Тория.
‒ Но ведь нет. Так нельзя. Диньке же ещё и двенадцати не исполнилось. Маленький совсем. Он не мог, не мог… ‒ Губы у неё дрожали, и голос дрожал, прерывался. ‒ И что я родителям скажу? Что? ‒ она опять вцепилась Торию в футболку. ‒ Он же со мной был. А я не смогла. Я ничего не сделала. Я…
Торий придвинулся, обхватил её голову, прижал к своему плечу, но Фео мгновенно вырвалась, отскочила от его.
‒ Не надо меня успокаивать! ‒ Повторила чётко и громко, по слогам: ‒ Не на-до!
Отступила к лежащему на земле брату, опустилась перед ним на колени, заглянула в лицо.
‒ Динь, слышишь? Очнись, пожалуйста. Покажи ему, какой он идиот. Не понял, не разобрал. Придумал тут такую ерунду. Динь, ну правда. Это очень дурацкая шутка. Хватит уже. Мы поверили и испугалась. А теперь всё, заканчивай. Динь. Ты слышишь? Так нельзя поступать. Перестань.
Торий не выдержал, скрежетнул зубами.
‒ Да сделайте же хоть что-нибудь.
Пак посмотрел на него растерянно и виновато. Филин вообще пялился себе под ноги, создавал видимость, что собирает высыпавшиеся из чьего-то рюкзака вещи. Наташа отбросила в сторону спальники, присела на корточки возле Фео, взяла её руку, пожала пальцы.
‒ Фео. Фео, послушай. Он не очнётся. Он…
Но та не дала ей договорить, произнесла сама, уставившись прямо в глаза, осторожно и многозначительно, словно открывала тайну, в реальность которой и сама ещё не верила до конца:
‒ Он… умер?
Глава 20. Дихотомия. Филин
Кондр явился под утро, когда уже рассвет занялся, на вопрос, где был, буркнул, что заблудился, и к нему больше не приставали. Какая разница? Главное, живой.
Он увидел лежащий в стороне наглухо застёгнутый спальный мешок ‒ не пустой. Увидел калачиком свернувшуюся Фео, укрытую чёрной курткой. Чья она, поймёшь мгновенно, даже задумываться не надо. И Пака ‒ рядом, спящего сидя, с головой низко свесившейся на грудь. Того гляди грохнется.
Ещё были Наташа, Торий и незнакомый парень. Хотя, может, он из команды 2Б. Кондр не старался никого из них запомнить. На фиг. И тоже не стал ни о чём расспрашивать. Что случилось с Германом, он прекрасно видел. С остальными, недостающими, наверняка, то же самое.
‒ Попробую найти Иви и Марка, ‒ заявил Торий. ‒ Когда разбегались, договорились, если что, встречаемся у скал. Или что там? Какие-то каменные глыбы. Проходили мимо них вчера. Вдруг они там и ждут.
‒ Я с тобой, ‒ откликнулся Филин.
Торий, кажется, хотел что-то сказать, возразить, как обычно: «Я один», но, внимательно посмотрел на Филина и передумал.
‒ Ладно.
Изначально выбрали не совсем точное направление, и едва не проскочили мимо. В таких зарослях даже гору не просто разглядеть. Но заметили справа под деревьями огромный валун, как намёк на то, куда надо следовать, повернули, вот тогда и вышли к цели.
Нагромождение камней, словно завалившийся Стоунхендж, не переживший землетрясения, встретивший мощью, тишиной и пустотой, как и полагалось древним руинам.
‒ Иви! ‒ наплевав на осторожность, крикнул Торий. ‒ Марк!
Никто не отозвался, даже эхо, лес бесследно поглотил звук.
‒ Их здесь нет, ‒ заключил Филин. ‒ Скорее всего, вообще нет.
‒ Подожди.
Торий двинулся вдоль каменного завала, заглядывая в расщелины покрупнее. Филин обогнал его на несколько шагов, протиснулся между двух глыб, оказался будто в маленькой комнате неправильной формы, прошитой лучами света, которые пробивались сквозь многочисленные дыры в потолке и стенах. Но почти сразу отступил назад, обернулся к выходу, позвал Тория.
‒ Давай сюда. ‒ А когда тот оказался рядом, кивнул и вопросительно произнёс: ‒ Это…
‒ Марк, ‒ закончил за него Торий, подошёл, присел на корточки, приподнял безвольно свесившуюся светловолосую голову. Потом опустил, медленно и аккуратно, несколько секунд сидел неподвижно.
У Филина едва не вырвалось: «Я же говорил». А Торий поднялся, огляделся, подобрал с земляного пола, усеянного лесным мусором, куртку камуфляжной расцветки с нашивками на груди и рукавах.
‒ Иви тоже здесь была.
‒ И куда делась?
‒ Не знаю. Ушла. Чтобы нас найти.
Торий выбрался наружу, опять огляделся, прислушался.
‒ Будешь её искать? ‒ поинтересовался Филин.
‒ Буду.
‒ Бесполезно.
‒ Почему?
Взгляд тёмных глаз стал цепким и колким, впился в Филина, а у того давно на языке вертелось, хоть и сомневался: говорить ‒ не говорить. Странно слишком, бездоказательно, чтобы на слово верить. И не то, чтобы страшно ‒ мерзко. Если всё до конца выкладывать.
‒ Я точно не могу сказать. Сам толком не знаю. Здесь не только животные водятся. Ну те, которых вы видели. Ещё что-то. Или кто-то. Я без понятия, как оно выглядит. Если вообще выглядит. Но оно существует и как-то воздействует. На людей по крайней мере.
Торий не перебивал, не задавал вопросов, только слушал, даже смотрел в сторону, и лицо ничего не выражало, кроме сосредоточенного внимания. Тогда Филин сам поинтересовался:
‒ Ни с кем из вас ничего странного не происходило?
‒ Насколько странного? ‒ потребовал конкретики Торий.
‒ Словно вдруг у кого-то крыша едет, ‒ уточнил Филин. ‒ Начинает вести себя неадекватно.
‒ Да здесь большинство слегка долбанутые. Словно специально собирали.
Торий хмыкнул, не скажешь, что насмешливо или презрительно. Филину даже показалось, тот нарочно изображает непонимание, чтобы вытянуть из него как можно больше деталей и объяснений. Да он и не против. И насчёт «специально собирали долбанутых» Торий в общем-то прав.
‒ Ну, например, видит то, чего нет. Слышит, чего другие не слышат. Нападает без причины. Никто не погибал до того, как вы на этих напоролись?
‒ Самир, ‒ не раздумывая выдал Торий. ‒ Со склона скатился, сломал шею.
‒ Кто-нибудь видел, как?
‒ Нет. Он один был. Не понятно, зачем он вообще на него полез.
‒ Ну.
Филин и имел ввиду нечто подобное. Когда необъяснимая сила толкала на странные поступки или вселяла ужас, заставляла бежать, не разбирая дороги, заводила туда, откуда нет выхода. Проникала прямо в сознание, сводила с ума. Филин не только видел со стороны, сам прочувствовал недавно, мысленно разрываясь между двумя реальностями. Но Торий не проникся его разъяснениями, ничуть. Сдвинул брови, посмотрел с сомнением, ещё и слегка снисходительно, почти как на психа.
‒ Что «ну»? Думаешь, Иви тоже на эти камни забралась и навернулась? Ну как раз тогда бы мы её легко нашли.
‒ Не обязательно на эти камни.
‒ А куда? На дерево? Полетать захотела. Раз крыша поехала.
Филин стиснул зубы, стараясь подавить накатывающее раздражение. Он знает, о чём говорит. Он действительно многое знает. От него не скрывали истинных целей появления в этом мире якобы исследовательских команд.
Недаром первыми закинули заключённых, никому не нужных отморозков, отбросы общества, которые слишком гуманное законодательство не позволяло сразу пустить в расход. Филин предполагал, и дальше так же будет, но нет, прислали этих ‒ заносчивых, мнящих себя героями, полагающих, что они особенные, достойные. Только вот точно не представляющих, чего. И Торий недаром сопротивлялся единственному возможному раскладу.
‒ Ты просто не хочешь верить, что с ней что-то случилось.
‒ Ну, ещё бы, ‒ невозмутимо подтвердил тот. ‒ Скорее всего, она пошла нас искать и заблудилась. Мы плохо в лесу ориентируемся. Не привыкли.
‒ Может, тогда назад пойдём, проверим? ‒ усмехнулся Филин. ‒ Вдруг она уже вернулась.
Торий пожал плечами, первым развернулся, зашагал в обратном направлении.
Самонадеянный ‒ дальше некуда, твёрдо уверенный в том, что всегда прав, что всё будет, как он сказал. Почему-то обычно так и получается. Тоже необъяснимо, тоже странно и тоже раздражает.
Филин хотел бы сказать, что презирает таких. Но чувства проявлялись другие, более неприятные, даже в какой-то мере унизительные. Зависть и следующая за ней ненависть. Пока слишком слабые, легко удерживаемые. Филин умел управлять эмоциями, находил убедительные причины.
Не трудно понять, почему Торий ведёт себя вызывающе, не желает принять очевидное. Это всего лишь защита, от осознания собственной несостоятельности и беспомощности. Ты ‒ не герой, ты ‒ ничто. Кто же согласится с подобным раскладом? Даже если все доказательства налицо, просто закрываешь глаза, затыкаешь уши, не слушаешь, что тебе говорят. Тупая бессмысленная спесь.