— Привет, Макс, — говорит женщина. Она стройная и примерно моего роста. Мельком глянула на остальных и добавила:
— Ангел, Надж, Ари и собака.
Тотал, поди, страшно оскорбился. Но, по крайней мере, хоть выступать не стал.
— Давно я ждала нашей встречи. Наконец-то у нас появилась уникальная возможность поговорить лицом к лицу. Согласись, что она никогда не мешает.
— Главное, что ТЫ так считаешь.
В глазах ее сверкнули недобрые искры, но она спокойно продолжает:
— Меня зовут Мариан Янсен. Я директор ИТАКСа и его компаний по исследовательским разработкам и их внедрению.
Надеюсь, на лице у меня ничего не написано. Она директор? Директор — женщина? Странно, но почему-то меня особенно достало, что за всеми этими разрушениями стоит женщина. Как-то мне такое и в голову прийти не могло. Мне всегда казалось, что разорения и катастрофы — больше по мужской части.
— И не только Директор. Я, Макс, еще и твоя мать.
Часть четвертаяОшибка слуха?
88
Если честно, меня не так-то легко удивить. Считай, что в этом я трудноподдающаяся. Но, должна тебе признаться, мой дорогой читатель, такого я услышать не ожидала.
— Кто? Да ты, как я погляжу, совсем сбрендила. — Я очень собой горда: голос у меня не дрогнул. Почти.
Директор подошла к своему необъятному столу и достала несколько компьютерных дисков.
— Я знаю. В это трудно поверить. Но посмотри на меня внимательнее: мы с тобой — одно лицо. Только мое лицо старше.
Я внимательно ее оглядываю: блондинка с карими глазами. Вспоминаю, как Надж сказала, что тетка ей кого-то напоминает…
— Ну! И где же твои крылья?
Она улыбается. У меня нет avian ДНК. Но ты наша самая большая удача. Наш неоспоримый успех.
Я еще не оправилась от шока. В таком зыбком состоянии надежнее сидеть в глухой обороне:
— Чего же тогда вы с тер Борчтом постоянно стараетесь нас шлепнуть?
— Вы устарели, Макс, — терпеливо объясняет «моя мать». — У вас ограниченный срок годности. В новом мире нет места ошибкам.
От ее слов я совсем обалдела. Эк она сказанула!
— Знаешь, что я тебе скажу, мамаша. Твой материнский инстинкт явно подкачал.
— Макс! Хоть я и твоя мать, но я еще и ученый. И поверь мне, видеть, как ты растешь вдали от меня, придумывать все ходы и перестановки в этой игре, ставить все новые эксперименты — куда как непросто. Мне порой казалось, что я не выдержу.
— Смотри-ка, как мы с тобой неожиданно спелись. Мне тоже казалось, что я не выдержу. Только «выдерживать» нам с тобой приходилось разное. К тому же у тебя был выбор.
— Во имя будущего всего человечества я иду на страшные, непреложные жертвы. Я приношу единственного ребенка на алтарь создания нового мира.
— И ты думаешь, что это называется «страшными жертвами»? — я по-настоящему взбеленилась. — Непреложная жертва — это когда ты себя саму «на алтарь» принесешь. А если меня, то это так, детские игрушки. Смекаешь, в чем разница?
Она грустно улыбается:
— Макс, я тобой по-настоящему горжусь. У тебя прекрасная логика.
— Увы, я про тебя этого сказать не могу. Сама посуди, если тобой гордиться, то в школе, например, придется гордо перед всем классом вставать и говорить: «А моя мать — психопат-злодей-генетик. Она планирует стереть с лица земли половину человечества». Согласись, классно звучит.
Она отвернулась и села за письменный стол в кресло:
— Это все Джеб. Его надо винить за то, что он позволил тебе столько о себе возомнить. Распустил тебя вконец!
— А тебя надо винить за изменение моей ДНК. Я про крылья мои говорю, мамаша. Что ты на это мне скажешь?
— Я думала, что человечество себя уничтожает, — отвечает она, и в голосе у нее звенит металл. Я эти интонации прекрасно знаю. По собственному голосу… — Я думала, что кому-то надо принимать решительные меры прежде, чем жизнь на этой планете перестанет быть возможной. Да, ты моя дочь. Но ты еще и маленькая составляющая большой картины мира, только малая величина в большом уравнении. Я думала, что готова на все, лишь бы человечество выжило. Даже если сегодня задуманное мной звучит ужасно, история провозгласит меня спасителем человечества.
Класс! Стоило четырнадцать лет мечтать о встрече с дорогой родительницей, чтобы, в конце концов, обрести полную психичку. Удачный сегодня выдался денек, ничего не скажешь.
— У тебя ярко выраженная мания величия.
Директор махнула рукой флайбоям, подпирающим стенки комнаты:
— Отведите их в предназначенное им помещение. Далее действуйте по инструкции.
89
— Не хочу тебя огорчать еще сильнее, — говорит Тотал, — но твою мамашу я не перевариваю.
Не могу с ним не согласиться. С языка психованых генетиков на обыкновенный английский «предназначенное им помещение» переводится как «мрачный, темный каземат». Для справки: каземат — это именно то место, где мы оказались в здешнем сказочном замке. А если ты, дорогой читатель, составляешь словарь языка психованых генетиков, то еще добавь туда на букву «Д»: «действовать по инструкции». Это означает «приковать к стене цепями, как средневековых узников».
— По крайней мере, с моими родителями не приходится выискивать поводов для подростковых протестов.
Ладно, перехожу ближе к делу. Каземат был огромный. Противоположной стены не видать. Но мы тут совсем одни. И чтобы тем, кто намертво здесь закован в железки, жизнь медом не казалась, высоко на стенах громкоговорители вещают директорские пропагандистские лозунги. Что само по себе — настоящая пытка. Кого хочешь, с ума сведет. Или в могилу…
Понятно, что на цепи в подземелье сидеть никому не охота. Но нам, крылатым и для неба созданным, — просто сущий ад!
И все это сделано по указаниям моей «драгоценной мамочки».
На меня накатила страшная депрессия.
— Ну за что мне такая родительница досталась. Почему она не могла оказаться, как у Клыка например, какой-нибудь нормальной наркоманкой. Или дамочкой легкого поведения, — причитаю я, обхватив голову руками.
— Кстати, о Клыке, — перебивает Надж мое нытье. — Он, наверное, уже летит к нам на выручку.
Луч надежды промелькнул, но тут же погас:
— Может, и летит, если… А знаете, сколько этих если? А. Если наш и-мейл до него дошел. Б. Если он перестал вставать на рога по поводу Ари, в чем я лично сомневаюсь. В. Если они каким-то образом смогут добраться до Европы. Г. Если до Европы они смогут добраться немедленно.
— Макс! — укоризненно смотрит на меня Ангел. — Ты себя накручиваешь. Не усугубляй.
Согласна. Накручиваю и усугубляю. Я полная идиотка и слюнтяйка. Вот останусь одна, тогда и буду плакать над своей горькой судьбиной. А сейчас нечего на ребят эмоции свои выливать.
— Ты права, — говорю я, насилу сдержав слезы. — Простите меня, ребята. Это я так, себя пожалела. А вообще-то я верю, что и-мейл наш прошел. Потому что айтишника лучше нашей Надж на всем белом свете не найти. А раз и-мейл прошел, наш Клык не может не прилететь. Умрет, но примчится быстрее ветра.
Все молчат.
— Ты здорово, Макс, врешь! — одобрительно бросает Надж. — Ставим тебе пятерку.
Я смеюсь:
— В этом деле главное — практика. Но я серьезно. Я, правда, верю, что он прилетит.
— А как они через океан перелетят? — спрашивает Ари. Но не подкалывает, а искренне недоумевает.
Вопрос законный, и, видимо, он пришел в голову не одному Ари. Ангел считает, что они смогут как-нибудь раздобыть билеты. А Надж — что в багажное отделение заберутся.
— А я думаю, они взлетят высоко в небо. Дождутся, когда самолет мимо пролетать будет, прыгнут на него сверху, оседлают и полетят верхом на воздушном лайнере. — Я так удачно передразнила Клыка, уцепившегося за самолет, что стайка моя даже рассмеялась.
И от их смеха как будто даже тьма, хоть немного, да рассеялась, и каменные своды уже не так давят.
Громкоговорители особенно раздражают, когда мозги чистят по-английски. На других языках — еще ничего, а на английском — совершенно невмоготу. Директор, или МУМ (мамаша-убийца-маньячка, как я ее мысленно прозвала), опять поливает нас своим бредом про счастливое грядущее, без пороков и слабостей.
— Какая она все-таки страшная баба, — говорю я.
— Конечно. Такая мамаша тебе даже в страшном сне присниться не могла, — сочувственно кивает головой Надж, и я через силу улыбаюсь:
— Ага. МУМ, мамаша-убийца-маньячка, в списке кандидатов у меня точно не значилась.
В горле снова встает ком и хочется завыть от отчаяния. Но я креплюсь. Пока… Потому что это и вправду непереносимо: всю жизнь мечтать о матери и получить вот такую гадину. И уж совсем тошно от того, что Надж старается меня утешить. Утешать всех — моя роль. А меня только Клык мог когда-то утешить. Но он меня бросил.
Слабый шорох в самом дальнем и темном углу заставил нас всех насторожиться.
— Крысы! — в ужасе шепчет Надж.
Но это не крысы. Из-под сумеречных сводов в отдалении начинает вырисовываться чья-то высокая фигура.
Не сговариваясь, принимаем позицию «к бою». Поскольку позиция «на взлет» в данный момент нам категорически недоступна.
Тишину разрывает голос.
— Макс! — говорит Джеб.
Вот он, завершающий кадр сегодняшнего фильма ужасов.
90
— Какие люди! Вот это встреча! — собрав остатки воли в кулак, я жизнерадостно приветствую Джеба. — И часто ты сюда наведываешься? Обеды здесь классные?
Джеб пододвигается поближе и вступает в пятно света, отбрасываемое тусклой аварийной лампочкой. Он ничуть не изменился. Разве что выглядит чуть более усталым. Все-таки мучить детей даром никому не проходит.
Он одаривает меня своей «фирменной» грустной улыбкой:
— Что я здесь, никому не известно.
В ответ я тоже делаю ему свои «фирменные» круглые глаза:
— Не бойся, я никому не скажу. Твоя тайна останется здесь за семью замками.
— Слыхал, у тебя уже состоялась встреча с директором.