После катастрофы жители северной провинции выжили. Изначально в общине было около пятисот человек. Когда запасы стали заканчиваться решили идти на север, пока не вышли к реке. К тому времени уже свирепствовал голод. Они оказались не одни. Несколько общин уже занимались рыбной ловлей, но к себе не приняли. Пришлось искать новое место, уходя вверх по течению. В результате осели здесь. Через некоторое время начались набеги. Пострадали в основном те, что ниже по течению, а им удалось откупиться, отдав все запасы рыбы и оружие. Когда набеги прекратились, пришли гонцы от Императора Поднебесной. На этом месте его рассказа я едва удержался от дальнейших расспросов. Из каждой семьи увели по одному человеку в возрасте до двадцати пяти лет. Поставили условие. Пока они будут поставлять им рыбу, с их родственниками ничего не случится. Пришлось соглашаться. С тех пор они регулярно отправляют обозы, иногда получая что-то взамен. О судьбе своих родных ничего не знают.
Его рассказ Водолей транслировал Сомову тоже, Терентьеву оставалось только догадываться о чем идет речь и смотреть по сторонам. По мере рассказа лицо Сомова наливалось злобой. Я посмотрел на него и покачал головой, требуя взять себя в руки. Но и это было еще не все. По утверждению старосты появились японцы, которые ничего не требовали, а только грабили и убивали. Из заявлений следовало, что их поддерживает весь мир, включая Штаты, а Дальний восток теперь принадлежит им. Китай и Россия поплатились за свою несговорчивость и были уничтожены. По рассказу старосты выходило, что войну выиграла Япония и Соединенные Штаты и те, кто в свое время примкнул к ним. Старик еще долго рассуждал о том, кто прав, кто виноват, я его не перебивал. В очередной раз похвалил себя, за то, что несмотря на риск заражения, не стал пренебрегать столь ценным источником информации. Я понимал, что староста говорит только то, о чем ему рассказали и не имеет другой информации.
Для меня было очевидно, что Император Поднебесной – очередной князек местного разлива, который нашел способ пополнять запасы продовольствия. То что он до сих пор не получил заряд свинца – вопрос времени. Мне не нравилось, как обошлись с рыбаками, но вмешиваться без крайней необходимости я не собирался. Относительно японцев сложнее. Я точно знал, что победителей после катастрофы нет, как и такого государства Япония. Скорее всего, речь идет о воинственно настроенной группировке, желающей получить реванш. Возможно это остатки одной из армий или вообще сборная солянка из мародеров и дезертиров, которая решила нагнать жути на крестьян, а потом и сама канула в лету. Если все-таки они повстречаются на нашем пути, пощады не будет.
Только внутри я обратил внимание на то, что мой собеседник далеко не молод. Хотел было поинтересоваться, чем он занимался до катастрофы, но передумал. Какое это теперь имеет значение? Я поблагодарил его за гостеприимство, от предложенной рыбы отказался, за что получил осудительный взгляд со стороны Сомова. Я и сам был не против свежей рыбы, но это было равносильно тому, чтобы обирать нищего. В ответ я, не скупясь, поделился запасами из грузового БТРа. Хотел выдать оружие, но потом передумал. Всех мужчин вооружить не сможем. А наличие нескольких стволов ситуацию не изменит, может только усугубить ее. Ни к чему оно им. Они научились жить без оружия. Пусть временами и оказываются в роли угнетенных, зато живые. Поймал себя на мысли что поменял свое отношение к оружию в корне. Староста благодарил не переставая, на его глазах выступили слезы. Мы поспешили удалиться.
– Расскажешь? – спросил капитан,– ни черта не понял из его болтовни.
– Расскажу.
На вечернем привале рассказывать пришлось всем, кто не был с нами. Большинство согласилось с моими выводами. К вечеру мы проехали несколько таких поселков, но останавливаться не стали, нужно было поторапливаться. С каждым днем вероятность того, что ситуация в убежище усугубится, возрастала. Перед последним броском до Хабаровска решили остановиться. Это едва нас не сгубило. Обстрел из стрелкового оружия шел со стороны Китая. Пару раз пули ударили в броню БТР. Нам он вреда не причинил, но заставил понервничать. Надежда на то, что к убежищу удастся подойти незаметно, рушилась. Едва мы возобновили движение, обстрел прекратился. Для меня это стало сигналом, что маршрут надо менять, иначе рискуем стать хорошей мишенью в очередном прицеле и хорошо, если обычного стрелкового оружия.
Когда до убежища оставалось километров пятьдесят, я увидел знакомое красноватое зарево на горизонте. Я давно так не матерился, хорошо, что про себя, и никто не слышал. Такое чувство, что помимо информации в мой мозг во время пребывания в капсуле загрузили словарь ненормативной лексики. Это нельзя было ни с чем спутать. Убежище было закрыто куполом защитного поля. Вариантов было всего два. Либо убежище находится в чужих руках вместе с генератором поля и они получили к нему доступ, либо сработала автоматическая защита при разгерметизации. В любом случае, герметичность центральной его части была нарушена. Купол был километра три в диаметре, тем не менее, полностью накрывал убежище. Нам удалось подъехать достаточно близко, но последние километры мы трое, в скафандрах, прошли пешком. Поднялись на крышу одного из уцелевших зданий и стали наблюдать. Меры предосторожности оказались не лишними. По окружности купола стояла боевая техника и она была не нашей. Водолей без труда опознал ее. Это была техника НАТО с одной из баз на территории бывшей Японии. Я облегченно вздохнул, воевать с китайцами не хотелось. Водолей определил их рабочую частоту и какое-то время мы прослушивали перевод переговоров. Рассказы старосты про японцев подтвердились. Техника была американская, но управляли ей японцы. Шло активное обсуждение, сколько дней еще продолжать осаду убежища и как можно выманить людей из него. Прослушки они не боялись, думая, что их канал надежно защищен. Решение пришло само собой.
– Убежище с вами говорит, что вам надо? – Сомов узнал мой голос и посмотрел на меня.
Повисло молчание, потом заговорил старший или его переводчик, не представился. На ломанном русском он пытался объяснить, что они победители и по закону им принадлежит теперь весь Дальний Восток до самой Сибири в качестве контрибуции и компенсации за утрату Родины. В противном случае грозился применить оружие, включая ядерное или химическое. Говоривший явно блефовал. На его угрозы я внимания не обратил, дослушал до конца. Такое ощущение от разговора, как будто окунулся в зловонную лужу, пересилил себя, стараясь не сорваться на оскорбления. Политика есть политика.
– Послушай теперь наши условия,– меня попытались перебить, я не обращал внимания. – Требую, отвести боевую технику, сложить оружие и сдаться либо покинуть территорию суверенного государства. Срок до завтрашнего утра.
В эфире началась истерика. Угрозы, оскорбления, злорадный смех. Отвечать не было смысла, я отключился. Сомов уставился на меня.
– И как ты с ними воевать собрался? Нас всего восемь человек. Их я вижу сотни полторы, не меньше.
– Воевать не будем. Не выполнят условия, пожалеют. На то, что сдадутся, я даже не рассчитываю.
Через час все сидели и слушали мой план, который был проще, чем когда бы то ни было. По прошлому посещению, до катастрофы, я хорошо помнил, что один из аварийных выходов находится на значительном удалении, оставалось только найти его. Задача была непростой, все вокруг изменилось до неузнаваемости. Спасало то, что в моем распоряжении была подробная схема, на которой было обозначено даже то, чего не было на общем плане. Для того чтобы проникнуть в убежище пришлось убирать снег и разбирать завалы, за которыми и обнаружилась герметичная дверь, похожая больше на люк. Система опознавания сработала, как и шлюзы. Мы оказались на минус первом уровне. Включили режим маскировки. Сразу обнаруживать свое присутствие мы не собирались. Пегас направился в комнату дежурной смены. Мы с Ильей в административный блок.
На двери красовалась табличка золотыми буквами на красном фоне: «Президент Дальневосточной Республики». Фамилия не значилась, предполагалось, видимо, что каждый смертный и так должен это знать. Дверь открылась, вышел посетитель. Илья остался снаружи, а я проскользнул внутрь. В небольшом тамбуре был установлен стол, за которым вольготно расположилась ярко накрашенная дама лет тридцати, наверное, секретарша. На едва заметное колебание воздуха она внимания не обратила. Ей вообще ни до чего не было дела. Она была увлечена маникюром. Как назло, ожидание затянулось. За дверью слышался оживленный разговор на повышенных тонах, но выходить никто не спешил. Тогда я решился войти, не заботясь о маскировке. В это время раздался голос из селектора:
– Наташа, кофе нам принеси.
Наташа не торопилась. Какое-то время она продолжала свое занятие, потом тяжело вздохнула и поднялась. Я занял удобное место в углу и ждал, когда она справится с непосильной задачей. Минут через десять, держа поднос в одной руке, она открыла дверь. Помог даме, немного придержал. Она не обратила на это внимание, как и сидящие внутри. Меня покоробило. В воздухе висело облако табачного дыма, вентиляция не справлялась. На столе стояло несколько бутылок коньяка и закуска. Судя по всему, застолье продолжалось не один час, а может быть не первый день. Я не любитель подслушивать чужие разговоры, но другого варианта узнать до утра, что здесь происходит, у меня не было.
Выбрал свободное кресло в углу и расположился в нем. Замер. В кабинете было двое. Когда Наташа поставила поднос на стол, тот, что постарше шлепнул ее по пятой точке и безапеляционно заявил:
– Зайди, когда освобожусь.
– Конечно, котик, – она глупо улыбнулась.
Котику было за пятьдесят. Седина густо украсила его голову. Внешне правильные черты лица симпатии почему-то не вызывали. Он тушей растекся в кресле за столом и был пьян как сапожник. Его собеседник был моложе и лучше держался на ногах, язык почти не заплетался. По дальнейшему разговору я понял, что это правая рука Президента, комендант убежища. Когда секретарша вышла, они продолжили прерванный разговор: