Профессор ушел. Вызвал Водолея, запросил его рекомендации, выводы и прогнозы. Получил исчерпывающую информацию, дополнил результатами исследований. Первый шок прошел. Голова работала четко, мысли стали ясными. Время до вечера прошло в калейдоскопе событий. Три семьи, две пары и семь человек потребовали полного сосредоточения моего внимания. В ход пошли уговоры и посулы, но больше всего действовали факты. Люди были напуганы, неизвестность страшит больше всего, а еще то, что мысли престают быть личными, а становятся известны кому-то против твоей воли. Имела место утечка информации в ходе исследований адаптантов и она же стала причиной происшествия, а точнее убийства. Людей удалось успокоить. Только трое из двадцати решили остаться в убежище, для них вакансии нашлись. Остальные вернулись в программу колонизации. Я вызвал профессора.
– Михаил Дмитриевич у Вас в исследовательском отделе происходит утечка информации. У Вас люди давали подписку о неразглашении?
– Давали, но это осталось в прошлом…
– А врачебная тайна осталась там же?
– Да знаю я, – вспылил профессор, – и от кого сплетни расходятся, тоже знаю. Что теперь делать? Не расстреливать же за это.
– Эти сплетни привели к убийству людей и поставили проект под угрозу. Так что я не знаю. Военное положение пока никто не отменял.
– Вы серьезно? – профессор был напуган и даже перешел на «Вы»
– Мне не до шуток, но как поступить я тоже не знаю… пока. Ко мне на беседу этого умника, а там посмотрим.
Профессор выдохнул и покинул кабинет не прощаясь. Через несколько минут за столом сидела заплаканная девица чуть старше двадцати лет. Научный отдел активно пополнялся за счет переселенцев. Я ее уже видел. Все, что я собирался ей сказать, вылетело из головы. Предо мной был ребенок. Глупый, не осознающий последствий своих действий, великовозрастный, но все же ребенок. Мне не пришлось ничего говорить. Это была Даша, та самая Дашка, племянница Старшины. Сейчас она сбивчиво, сквозь слезы, каялась во всех грехах. Я спасал ее однажды из рук каннибалов и уже возвращал в семью. Помнил и о том, что обратно ее грозились не принять. Это я возьму на себя. Возможно когда-нибудь, когда поумнеет ее и примут в штат центра, но сейчас ей предстояло вернуться в общину. Старшина по-прежнему возглавлял артель рыбаков и жил вне города. Вот туда я ее и определил на поруки. Запретил покидать общину в течение трех лет и переговорил со Старшиной по радиостанции. Не смотря ни на что, он был рад, что единственная родная душа нашлась. Обещал мне, что будет присматривать. С Дарьи, больше для острастки, взял подписку о неразглашении. Она и так была ни жива ни мертва от страха и проклинала себя за болтливость и за то, что стала невольной причиной гибели трех человек. На следующий день она покинула убежище с попутной колонной.
Я не стал собирать собрание, а записал видеообращение, которое вечером транслировалось по всем терминалам. В нем я подробно рассказал о том, что произошло, в том числе и с моим сыном. Это возымело действие, никто не сомневался в том, что Алена и я такие же люди, как и все, по поводу сына сочувствовали. Поводов для сочувствия не было. Пока я разбирался с ситуацией и убеждал людей, сам все больше понимал, что ничего из ряда вон выходящего не случилось. Могло быть хуже, гораздо хуже.
Для общения с семьей время нашлось поздно вечером. Я не стал упрекать Алену, за то, что не сообщила мне сразу. Она это сделала не ради себя и все равно чувствовала себя виноватой, пришлось успокаивать. Удалось пообщаться с сыном. Он уже во всю разговаривал и никак не похож был на малыша, делающего только первые шаги в своей жизни. Его черные глаза меня не пугали. На детском лице они выглядели забавно, если при этом он еще и смеялся, то я вообще про них забывал.
Адаптанты с семьями вернулись в общий жилой блок, но предпочли разместиться отдельно. Негативного отношения заметно не было. Была взаимная настороженность. Не всех устраивало иметь по соседству детей, умеющих читать мысли взрослых. Родители адаптантов не забывали о том, что случилось в медицинском блоке и усиленно опекали детей. Была и еще одна причина. Теперь родители использовали возможности своих детей и сторонились тех, кто плохо о них думал. Казалось бы ситуация была под контролем, но я понимал, что это временно. Любое происшествие с участием адаптантов могло стать пусковым механизмом непредсказуемых событий. Хорошим было то, что скоро начнется навигация и состав убежища сменится. Семьи адаптантов уговорили остаться, мотивируя это необходимостью усиленного медицинского контроля. Родители ничего не имели против повышенного интереса со стороны медработников. Им и самим было важно знать как можно больше об особенностях своих детей. Тем более что количество адаптантов позволяло не перегружать их медицинскими процедурами. Негласно была создана программа по изучению их способностей, о которой знало только три человека, включая меня.
О результатах своего рейда я смог доложить Совету только через три дня. Реакция была неоднозначной. Удивил профессор:
– Константин Сергеевич, Вы не считаете, что решения о расширении программы должны приниматься Советом? – подчеркнуто официально заявил он.
– Такая возможность предусмотрена самим проектом, если есть возражения, я готов их выслушать, – я старался держать себя в руках.
– Вы не думали о реакции людей, переживших катастрофу в отношении тех, по чьей вине она состоялась? – не унимался профессор.
– Я прекрасно знаю, по чьей вине произошла катастрофа, но в интересах проекта, думаю, надо признать, что это был компьютерный сбой, не углубляясь в причины этого сбоя. Никто специально не хотел наносить ядерный удар и не имел злого умысла. Имела место недальновидность и халатность.
– Как у Вас все просто. Компьютерный сбой, халатность, а то, что весь мир в руинах и мы третий год под землей, это так, чья-то небрежность. Я считаю, виновные должны за это ответить, – профессор разошелся.
– Если бы это была только их вина, то имел бы место двусторонний конфликт и последствия были бы куда менее катастрофичны. Во всяком случае, если не мы, то другие государства, имели бы шанс справиться с этими последствиями. Мы же имеем массовое применение всех запасов оружия, к которым удалось получить доступ компьютерным системам, вышедшим из под контроля, а так же ответные удары, не подчиненные им. Я думаю, что все уже ответили сполна. Эту страницу истории пора перевернуть. Если назначить виноватых, они не смогут интегрироваться в новое общество, так или нет?
– Вот и хорошо. Это будет достойным наказанием.
– Профессор, не вы ли говорили о том, что ценность цивилизации в ее многообразии?
– Да, я, но я не вижу большой заслуги американцев в достижениях цивилизации. Они только и смогли, что создать условия и переманить к себе лучшие умы. А потом рассорить весь мир, диктуя свои правила, что в конечном итоге закончилось катастрофой. Не стоит забывать и о том, как они обошлись с коренным населением Америки, и о том, что до середины прошлого века там процветало рабство и все признаки геноцида по расовому признаку. Нет такой национальности – американец, и никогда не было.
– Я частично с вами согласен, но не станете же вы отрицать необходимость разнообразия генофонда? Я думаю, что исторически им пришлось пройти развитие от первобытнообщинного до постиндустриального общества всего за триста неполных лет. Вдумайтесь. Это государство было моложе Санкт-Петербурга, который был не самым древним в России. Этот опыт, в том числе и негативный, может быть нам полезен. Не стоит так же забывать про высадку на Луну, исследования космоса и Марса. Это их вклад в нашу программу.
На этот раз профессор молчал долго, возразить ему было нечего. Потом перешел на личности:
– Теперь я понимаю, почему именно Вас Виталий Семенович выбрал в качестве заместителя и руководителя проекта на Земле. Вы – космополит.
В этом слове мне нравилась только первая его часть. Наверное, это было так. Я точно не был ура-патриотом раньше, а сейчас, в новых условиях и подавно. Для меня имело значение только одно. Есть глобальная задача и ее нужно выполнять. Как никто другой, я знал, что не бывает хороших или плохих национальностей, есть люди, которые создают эти представления. В этом у меня была возможность убедиться в иностранном легионе. Если для реализации проекта нужно будет собрать людей со всех континентов, я это сделаю. В глубине души я надеялся, что так когда-нибудь и будет.
– Вера, национальности, государства – это то, что объединяет людей в группы и разделяет в глобальном масштабе. Если мы не преодолеем это, то придем к тому же результату. Я не призываю забыть про свои корни или изменить веру, но мы должны создать то, что может объединить людей, не смотря на все разногласия. Этот проект – наш последний шанс. Если мы начнем историю со старых счетов, то проект обречен.
– Пожалуй, я с Вами соглашусь, Вы умеете убеждать, – сдался профессор.
– Я вообще не понимаю предмета спора, – вмешался Аркадий Борисович. -Американцы и раньше были не договороспособны. С ними договариваться – себя не уважать. Где хоть одна цифра из тех, которые вы запрашивали? Они считают, что сейчас находятся в более выгодном положении, но помощи не предлагают. Когда дела станут совсем плохи – появятся, а мы добрые, мы возьмем, а они примутся за старое. И, поверьте мне, старых счетов не спишут. Вспомните мои слова.
– Достоверно это не известно. Могут быть разные причины. А принципиальные вопросы лучше решать сейчас и приходить к единому пониманию или компромиссу. У них выбор не из легких. Это тоже нужно понимать. Но вставать в позу и отказываться от новых анклавов глупо. Нас, действительно, осталось слишком мало. Возражения против присоединения китайцев, европейцев и прочих будут? Я думаю, что скоро этот вопрос возникнет.
– Я не против, – сказал профессор.
– Тоже не возражаю, – высказался комендант.
Комендант ушел, а профессор остался. Я был весь во внимании.