– И снова все лучшее тем, кто придет позже, – заявил ОН, отлично повторяя легкое негодование, с каким я напоминал о задачах экспедиции, и первым ступил на планету.
– Запустить киберпчелу, – приказал я челноку.
Крохотный дрон-разведчик вылетел из открывшейся в стене соты. Продолговатый цилиндр лишь отдаленно походил на земную пчелу, но был столь же неутомим и трудолюбив. Киберпчела обогнала ЕГО, и мне стало не так обидно замыкать шествие.
– Можете дать им имена, – ученые проекта умели сдерживать рвущееся изнутри ликование, но тот маленький лохматый человечек лопался от гордости, – Изначально мы назначаем ваши имена. Допустим, Марк-Два, Светлана-Два, Петр-Два.
– Как известно Петр Второй кончил хуже Первого Петра, – сумничал кто-то из нас, но обширные знания истории не произвели эффекта. Остальные слушали ученого.
– Если не желаете делиться именем, называйте как хочется, руководство не возражает. Важно установить связь, и вам лучше сделать это самостоятельно. Представляю вашему вниманию цифрового двойника человека, ЦДЧ – передовую разработку проекта «Заслон».
Он что-то набрал на планшете, датчики, прикрепленные к нашим шеям, замигали ярмарочными огнями, и лаборатория замерцала: нить-точка-фигура.
– Как вам давно известно, успешную трансформацию обеспечивает цифровая преемственность и целостность, технические инструменты инженерного анализа и исходные данные для создания цифрового двойника. Виртуальной копией человека занимаются многие научные центры, но именно нашему проекту удалось воплотить в жизнь давнюю мечту. Мы сотворили полное подобие, не просто голограмму или дополненную реальность, но физическое воплощение двойника посредством переноса сознания живого человека. В ваши тела вживлен генератор электромагнитного поля, Iot-датчики, позволяющие двойнику сохранять форму и относительную плотность, что поможет вам в исследованиях и позволит человечеству выйти на новый уровень развития.
Ученый говорил много, слегка подпрыгивая от волнения. Двойники вырастали из точек и произносили первые слова нашими голосам. Большинство из собравшихся радовалось, они выдумывали прозвища и хвастали друг перед другом, как дети, получившие долгожданного щенка или котенка в подарок на день рождения. Для меня ОН остался ИМ. Я слушал ученого и не смотрел на близнеца, вперившего в меня взгляд.
– В свободное время прошу вас также использовать двойников, чтобы связь крепла. Каждый из них полноценная версия сознания отобранных проектом сотрудников из разных отделов. В основном, конечно, из исследовательских групп, отправляющихся в глубины океана или в космические экспедиции. Среди вас есть инженеры, медики, космобиологи, пилоты челноков, дизайнеры планетарных баз, мы старались максимально использовать ресурсы проекта. Двойники создавались с конкретными целями: помочь нам расширить горизонты, шагнуть дальше, нырнуть глубже. Они соответствуют основным критерием проекта, идеологии и чистоте помыслов. Никаких эмоциональных и интеллектуальных отклонений. Слепок психики – наиболее сложная часть разработки, и исходники должны обладать стабильностью поведения, прогнозируемостью в принятии решений. Ни глубоких привязанностей, ни травм детства, ни прочих обожаемых простыми людьми триггерных точек. Перед вами совершенные вы. Лучшее от идеального.
Сложно привязаться к лучшей версии себя, не так ли? Но проект по праву мог гордиться. Цифровая трансформация не противоречила этическим нормам, не спорила с эфемерным, мучавшим некоторые гениальные умы, голосом совести. Никого не клонировали, значит, не играли в создателей. Не возводили на пьедестал Искусственный Интеллект, ведь интеллект у Цифровых двойников напрямую зависел от носителя и не функционировал без него. Следовательно, вопрос о «боге из машины» вроде как закрывался, так и не открывшись. И в то же время, возможная опасность для исследователей далеких планет сводилась к минимуму, мы посылали вперед свои неуязвимые версии, а сами шагали по проторенным дорогам.
И все-таки на Проксиме что-то произошло. Сигнал носителя и двойника пропал. Причем сперва исчез сигнал носителя и лишь спустя некоторое время – цифровой копии. После появился один, стабильный, носитель снова обозначился в системе проекта.
Проксима отличалась своеобразной красотой. Я не сразу пришел к такому выводу, но было в ней странное очарование. Возможно, сыграли роль детские воспоминания. Мне не хватало привкуса соли в воздухе, чтобы полностью воссоздать вокруг пляж, поднять из черного песка дедов гараж и провести колею от электромотоцикла вдоль барханов. Но сам песок… Два солнца преодолели большую часть небосклона, третье выходило из-за гряды по левую руку. Здешнее небо отливало сталью, дрожало маревом и вполне могло сойти за море, каким оно бывало в пасмурный день. Только море волновалось над головой, а я тонул в жаре и пыли, и кожа под респиратором чесалась. ОН, естественно, дискомфорта не испытывал.
– По данным киберпчелы, база за теми холмами, – объявил ОН.
В отличие от меня, ему не нужна обработка сведений от киберпчелы через программу челнока. ОН понимал дрон без слов. Зато использовал слова не правильно, равнодушно, что ли.
– Какие это холмы? – возмутился я, – Это хребет дьявола! Он раскидал трухлявые кости нам назло.
– К чему эта информация? – ОН кидал вопросы, не оборачиваясь. Мы давно пришли к такой манере общения.
– Красиво. Тревожно. Интересно, – пояснил я, – Но куда уж тебе…
База служила отправной точкой терраформирования планеты. Небольшой пузырь, полный мягкого земного света, зеленой травы, белых корпусов и аллеей из саженцев. Все базы походили друг на друга. На Проксиме терраформирование планировали провести в три долгосрочных этапа на разных участках, но пока одинокая база пряталась в тени холмов.
ОН спустился к базе первым. Еще бы, ОН же не шел, скользил себе вниз, не потел, не оставлял следов, не дышал через душащий намордник. Я бежал следом, ноги вязли в песке, и я вспомнил, что в детстве боялся зыбунов. Зыбучих песков. Насмотрелся старых фильмов про археологов-шпионов и с замирающим сердцем бродил по пляжу, страшась и надеясь встретиться с неверной, вязкой смертью. На пляже зыбунов не оказалось, но Проксима наверняка припрятала парочку сюрпризов. Я чувствовал, как она задержала дыхание в предвкушении.
– Ты была как оазис в пустыне,
Ты мерцала стыдливой звездой,
Ты Луной зажглась золотой,
И тебе недоступной богине,
Отдавал я мечту за мечтой,
– услышал я голос двойника и чуть не споткнулся. Я не знал этих строк. Откуда он мог их вытащить? Поэтичность сбила дыхание, куда сильнее бега, опереться было не на кого, мерцающее тело двойника служило подобием присутствия. Но я заметил, что с очередным появлением он становился все более осязаемым, а на Проксиме и вовсе получил телесность. Он даже рванулся подхватить меня, но вовремя опомнился и сказал:
– Бальмонт, поэт-символист. Стихотворение «Оазис», мне показалось, оно подходит. Разве база не напоминает оазис в бесплодной пустыне? «Я решился в желании смелом по кремнистой дороге идти и не медлить нигде на пути. Ты казалась мне высшим пределом, за который нельзя перейти.»
– Да замолчи ты! – разозлился я. Он послушно замолк. «Вот так! Пусть знает свое место», – бесился я, спускаясь к базе.
За прозрачной стеной пузыря работала система орошения. Трава тянулась к воде, я тянулся к воде и к влажному чистому воздуху. Я сорвал респиратор, едва оказавшись внутри. Над головой крутилась голографическая эмблема «Заслона». Где бы мы не странствовали, оказывались дома. В куполах, утверждавших Земное во Вселенной.
– Дрон засек движение, – двойник не тратил время на побочные мысли, как я и распорядился. Но что за поэтичное отклонение от цели сбило меня с ног? «Надо будет отправить отчет наблюдателям проекта. Пусть объясняют, каким образом он получил информацию не из меня. Поэт-символист, тоже мне».
Из ближайшего корпуса, по периметру которого цвели то ли фиалки, то ли анютины глазки, в цветах я не разбирался, вышел человек. Помахал нам, пошел навстречу.
– Одет с иголочки, – заметил я, – не запылился.
Форма проекта сидела на исследователе идеально, не придраться.
– Улыбается. И цвет лица свежий какой. Совсем не выходит погулять, – решил я, – отсиживается, вместо того, чтобы данные собирать.
«Я бы тоже отсиживался, чем шляться в респираторе», – подумал я, и громко поприветствовал исследователя.
– Добро пожаловать на Проксиму, брат! – ответил он, но руки не подал, – Денис Соколов, космогеолог.
«Брат!» – усмехнулся я, – «Что с людьми творят эти планеты!»
– Александр Беляков, пилот челнока, космическая оборона.
– Решили прислать смену посерьезней? – Денис Соколов улыбался искренне, зубы его блестели ярче любого из солнц Проксимы.
– Сигнал пропал. Выслали меня, – в моей улыбке скрипел песок.
– А это? – Денис прищурившись, посмотрел на двойника. Тот стоял в стороне.
– ОН. Могу отключить, – сказал я.
– Не Александр-Два? – заметил Соколов.
– Ни в коем случае.
– Не стоит отключать. Он действует согласно программе, как и все мы. Пройдемте в столовую, угощу вас кофе.
– Я бы хотел сперва ознакомиться с вашими исследованиями.
– Обязательно! Но давайте сначала кофе, а? Я как раз собирался приготовить себе чашечку. Я привез с собой с Земли фарфоровый сервиз, семейная реликвия. Пожалуйста, позвольте мне побыть радушным хозяином, я столько времени провел один.
Столовая располагалась в дальнем корпусе, мы шли как раз по аллее саженцев. Деревца, тонкие и чахлые, чувствовали себя неуютно на террасформированном участке земли. Они молили о заботе вялыми листьями, но космогеолог скорее всего больше времени уделял грунту, чем всходам над ним.
– У вас сигнал пропал, – напомнил я Соколову.
– Я упал, ударился головой. Вы же знаете, что сотрясение обрывает связь. Мой двойник, – Соколов покосился на цифровую копию, шагающую справа от меня, – просуществовал пару минут прежде, чем исчезнуть. Я очнулся, его уже нет.