– Спасибо, – прошептала она, и, отпустив руку Егора, схватила свою сумку с кресла. А затем выбежала за дверь, из-за которой уже начались доноситься голоса возвращающихся в «клетки» сотрудников. Егор же не тронулся с места и продолжил молча смотреть в коридор.
Два месяца спустя.
– Не верится, что ты все-таки уезжаешь, – Денис стоял на перроне в конце очереди, ожидавшей открытия дверей вагона. – Как же я буду без тебя?
Егор посмотрел на уже бывшего соседа, все еще не понимая, шутит он сейчас или говорит серьезно.
– Ты же к своей новой девушке переезжаешь. Значит, все к лучшему. Сэкономишь на оплате квартиры.
– Егор, ты неисправим, – улыбнулся Денис, но только губами, в мимике глаз читалась грусть. – У меня-то все хорошо будет. А вот как ты там один?
– Ты же знаешь, что я удаленно все собеседования прошел, так что на работу в «Заслоне» меня уже ждут. Пока перекантуюсь в хостеле, а там найду постоянную квартиру. Цены в Питере ниже, так что денег, полученных при увольнении, мне на первое время хватит.
– Да уж… После того скандала, вообще, непонятно, что будет с «Astrexa», Мискалькова хоть и сменили, но отмываться они еще долго будут.
– Поэтому и программистов им теперь столько не нужно, заказов немного, инвесторы не хотят вкладываться в компанию, которая строила бизнес на украденной программе. А снова работать тестировщиком я не хочу.
Егор обернулся, почувствовав движение за спиной. Он увидел, что двери «Сапсана» открылись и проводник начал проверять билеты.
Егор протянул руку другу, показывая, что разговор закончен, но вместо пожатия, Денис вдруг обнял его. Странно, но в этот момент Егору не захотелось отстраниться, как это было обычно при чужих прикосновениях. А даже, наоборот, он впервые обнял бывшего соседа в ответ. Но, будто коря себя за слабость, почти сразу отстранился. Не говоря ни слова, он кивнул Денису и повернулся к дверям «Сапсана», чувствуя, как вместе с единственным другом уходит куда-то в прошлое его московская жизнь.
Виновных в сбое тогда так и не нашли. Полное отключение, как и два года назад, привело к потере вводных данных. Да и Милана, видимо, успела после изменения в коде откатить систему в старую версию. По крайней мере, Егор бы сделал так, чтобы скрыть следы. Сигнал ушел с буквой «З» вместо «тройки», но изменений в отправке никто не увидел. А что система получила, отследить уже было нельзя – нейросеть полностью вышла из строя. Восстановить можно было лишь предыдущую версию. Этим и попробовал заняться Мискальков, пытаясь спасти проект, от которого стремительно отказывались потенциальные клиенты. Но вскоре пришла весть о его увольнении. Официальная версия гласила, что он не справился со своими обязанностями. Но в коридорах шепотом говорили, что до инвесторов дошла информация, будто алгоритм был украден, и настоящий разработчик внес в систему специальный код отключения, который и ввел кто-то из сотрудников в день запуска. Имя неизвестного так и не выяснили. Увольнение Миланы, конечно, вызвало много слухов. Но слухи не равно доказательства.
Через пару минут, уже сев в поезд, Егор еще раз вспомнил тот день. Как Милана убежала в коридор, а он вместо того, чтобы звать на помощь, аккуратно оторвал остатки скотча с запястий и сел за свой компьютер. Когда кто-то из программистов вбежал в «клетку», Егор спросил, что случилось, продолжая медленно и глубоко дышать, чтобы успокоиться и попытаться изобразить на лице нужные эмоции. Коллега взволнованно рассказал подробности, но, не услышав ответных вопросов, тут же поинтересовался, а куда же делась Милана.
– У нее произошло несчастье с матерью, – ответил Егор. – Еще утром зашла в отдел кадров и уволилась. Закрыла задачи и уехала, пока мы были на собрании.
«Ложь, – подумал Егор, сидя в поезде, – кажется, у меня получается все лучше и лучше». Коллега тогда ему поверил, как и сегодня Денис, считавший, что в Питере его никто не ждет. Егор достал телефон из кармана и открыл чат в Телеграме.
«Я уже в поезде», – написал он.
Сообщение было прочитано почти сразу и через несколько секунд появился ответ: «Хорошо. Буду ждать на перроне, как договаривались». Егор посмотрел на часы: до отправления оставалось десять минут. Достаточно, чтобы выйти, догнать Дениса, спрятаться назад в свою клетку. Разум говорил, что уезжать в Питер глупость. А вот что-то другое внутри кричало: «Ты все делаешь правильно». Захотелось вновь убедиться, что он ничего не упустил. Егор пролистал чат до самого верха, и в который уже раз перечитал пришедшее полтора месяца назад сообщение: «Привет! Это Милана».
Алексей Котаев. «Человеческая оболочка: от/с/чет»
Глава 1Черный свет
МакКрей… Такое имя я унаследовал от предков. И не только имя. Я рожден в железной коробке, летящей через бескрайние просторы космоса. В ней же и умру. Мой отец, дед, прадед, все они были рождены на этом корабле. Тут же и встретили свой последний час. Перед лицом крутятся картинки с далекой, невиданной планеты, на которой я никогда не был. Красивое голубое небо. Ах, небо… Увидеть бы его в живую хоть раз. А не эту черноту.
Стоит только оторваться от панели на стене, что показывает мне далекий, невиданный мир, как я упираюсь в окно каюты. Толстое стекло ограждает меня от необъятного пространства капитанского мостика. А перед мостиком космос. Чернота. Лишь мелкие светящиеся точки дико кружатся в танце, прямо перед единственным иллюминатором корабля. Этот свет, странный, безжизненный, проникает в каждую щель нашего корабля, светит черным, не дает расслабиться. Даже через полуразбитое космической пылью стекло и паутину трещин не дает покоя эта бескрайняя чернота.
– ИСП, включи теплый дневной свет, – обратился я к ботовому компьютеру, что имеет привычку лезть в дела каждого члена экипажа, но только не здесь.
ИСП опять мне не ответила, лишь зажгла яркие лампы над головой, раскрасив пространство в светло желтые тона. Каюта капитана и так была теплой и уютной, но этот мертвый свет, что пробивается через окно, он портит все.
Как же я ненавижу этот космос. Все это бесконечное путешествие…
Я тут самый молодой член экипажа. Винсент МакКрей. С гордостью произношу свою фамилию сам себе. Потому что по ней обращаются только к моему отцу. Великие МакКреи – великие капитаны «звездной колониальной экспедиции». Или «межзвездной»? Впрочем, какая мне разница… я-то среди звезд, так что будет «звездной».
Мы в пути уже одну тысячу восемьдесят пять лет, и я и представить не могу, насколько это много. Мне всего шестнадцать, я хочу не этого. Не этой бескрайней черноты. Вновь поймав взглядом картинки на экране, я понимаю, что хочу туда! К голубому небу, солнцу, что не выжигает глаза как сварка, мечтаю оказаться не в запертой коробке. Это не то место, в котором я должен быть.
– Винсент! – раздался голос отца сразу после шипения затвора двери в каюте.
– Что, пап?
Ну вот, он опять неодобрительно на меня смотрит. Я знаю в чем дело. – Простите, капитан МакКрей. Чем могу быть полезен?
– Закончил?
– Так точно! Глава про интегралы пройдена, все задания из приложения решены!
– Хорошо… Собирайся, тебе пора на дежурство.
– Пап, – я вновь нарываюсь на неодобрительное выражение лица. Отец любит субординацию, и даже сейчас он хочет ей следовать. – Зачем мне все это?
– Затем, что ты задаешь такие глупые вопросы.
– Я не понял.
– И вот поэтому тоже. Сколько тебе там? Шестнадцать?
– Семнадцать.
– А мне пятьдесят два. Пройдет еще семь лет, и ты займешь мое место. Потом еще десять и у тебя появиться свой сын…
– Да, ты это уже говорил!
– А ты, видимо, плохо слушал! Ты станешь капитаном! Тебя готовят быть капитаном. Но каким капитаном ты станешь – зависит от того, что ты из себя представляешь. Чем больше знаний, тем шире кругозор. Тем больше пространство для маневра.
– Какого маневра, пап?
– Стекло видишь? – отец ткнул пальцем на окно, что вело на мостик. – Расскажи все, что про него знаешь.
– Стекло, с добавлением свинца, высокая закалка.
– Нахрена в нем свинец?
– Защита от гамма-излучения, очевидно…
Старик высунулся на мостик, окинув его взглядом. Это его стекло не давало мне покоя. Мы только что разговаривали о жизни, а тут стекло.
– Льюис! – крикнул отец в кучу персонала, что суетилась у приборов перед вращающимся за окном космосом.
– Да, Капитан? – ответили снизу.
– Расскажи все, что знаешь об этом стекле!
– Оно прозрачное, сэр. Твердое… Закаленное.
– А главное?
– Не знаю, сэр. Может, нужно, чтобы следить за нами и нашей работой?
– Да нахрена вы мне сдались все… – бухтел мой старик, возвращаясь в комнату.
Я не выдержал. – Ну так и что?
– А ты сам то не понял?
– Ну он назвал больше всего.
– А главного не назвал. Почему?
– Кругозор?
– Именно. Все, хватит фамильярничать! Приступай к работе.
– Подожди, так это все было так просто? Ну вот то, что я это знаю, а Льюис – нет. В этом весь смысл обучения?
– Да.
– В таких мелочах?
– Да.
– Так это же просто!
– Если ломать парадигму для тебя просто, то я очень рад.
Отец опять говорит непонятными для меня словами. Он вообще не жалеет своего сына. Хотя, я немного слукавил. Я больше клон, чем сын. Люди в условиях космической радиации и искусственной гравитации утратили возможность нормально размножаться. Меня вырастили из набора ДНК, из которого выращивали всех МакКреев. С одной стороны – удобно, знаешь, чего ждать в будущем. С другой – тоска, я смотрю на отца, как на отражение себя в старости. А это удручает.
Я родился в пластиковом мешке, взращенный механизмом, что должен был быть задействован только на подлете к планете системы Проксима Центавра. Как, в принципе, и все здесь. Мы все еще образуем пары, как это было принято нашими далекими предками, воспитываем детей, не меняя численность населения. Мирно, спокойно и тесно. Нас тут сорок два человека, половина из которых – старики, как мой батя. Другая половина – молодняк, типа меня. Ну и еще двое – это старики долгожители, редкость, но бывает.