Тихий смех, даже скорее смешок раздался вновь, заставив Илту вспомнить все ее сны. Впрочем, этот смех, пусть и полный едкой насмешки, все-таки не казался злобным, как в ее видениях Мечита. До боли в глаза вглядываясь в ночную тьму, Илта сумела различить, как в полосе света отбрасываемом луной на ночной лес, что-то мелькнуло, тут же исчезнув в ночной тьме. И снова негромкий смех.
— Госпожа Сато, — голос Вани раздавшийся у нее почти под ухом показался ей почти криком, — Я посмотрел, там все порядке. Я еще…
— Тихо, — прошипела Илта, обернувшись к парню, — отойди к дому.
Сама Илта вынула из кобуры маузер и, крадущимися шагами скользнула в ночную тьму.
— Госпожа Илта, я с вами, — раздался позади нее голос уже метнувшегося за ней гурана.
— Нет! — Илта едва сдержалась, чтобы не выкрикнуть, — не смей! Иди в дом!
Она кралась меж высоких зарослей, осторожно ступая по высокой траве и держа маузер наготове. Левая рука привычно лежала на рукояти охотничьего ножа, в любой момент готовясь выхватить его из ножен и метнуть в противника. Однако что-то подсказывало Илте, что тот, кто смеется в ночи не испугается ни холодной стали, ни пули. Губы Илты шептали мантры, шаманские заклинания от недобрых духов. Делала она это скорей для успокоения — чутье ей подсказывало, что того кого она выслеживает не прогнать так легко.
Она осторожно раздвинула ветви кустов и шагнула на небольшую поляну, надежно укрытую густыми зарослями. Луна, доселе прятавшаяся за тучами, вышла, залив поляну ярким светом и Илта замерла на краю, не желая выходить на освещенную местность.
Мелодичный, довольно приятный смех, разнесся по поляне.
— Не бойся меня, шаманка с юга, — послышался насмешливый женский голос, — я не причиню тебе вреда. Женщинам меня надо даже меньше боятся, чем тебя.
Илта холодно усмехнулась, не спеша выходить из тени и всматриваясь в заросли по ту сторону поляны. На нее вновь набежали тени — луну опять закрыли тучи.
— Кто ты? — негромко спросила она.
— Я думала, ты догадалась, — вновь смех, подобный журчанию лесного родника, — тебе надо больше верить своим людям.
— Синильга?
Что-то шевельнулось во тьме, тень, еще более черная, чем окружающие ее тени, странный силуэт, слабо напоминающий женскую фигуру.
— Так меня звали, — что-то неуловимое простым взглядом переместилось во мраке, — давно, когда еще твои предки пришли в земли лесных людей.
— Мои предки? — Илта усмехнулась, — ты ошиблась, их тут не было. Я не русская.
— Это неважно, — куноити словно наяву увидела, как ее невидимая собеседница небрежно отмахивается, — вы все пришельцы тут. Но у таких как я много имен — некоторые ты знаешь, другие известны твоим спутникам.
— Зачем тебе Ваня? — резко спросила Илта.
— Мне? — собеседница Илты звонко расхохоталась, — мне не нужен никто. Я не в ответе за те небылицы, что сочинили обо мне за пару веков. Это я нужна всем. Я бы не стала являться твоему мальчику, если бы он сам не хотел этого.
— Он хотел увидеть тебя? — спросила Илта, — с чего ты взяла?
— Не меня, нет, — снова смех, — но та к кому стремится его сердце, ему недоступна.
— Кто же это? — спросила Илта.
— Не лукавь сама с собой, шаманка с юга, — рассмеялась Синильга, — ты и сама прекрасно знаешь, по кому тоскует полукровка.
Илта медленно кивнула: да, она знала. Знала, еще там, у фанзы на берегу Амура, когда сидела у костра с тремя следопытами, вспоминая о былых рейдах. Молодой парень, русо-бурято-эвенк, ушедший в леса, после того, как красные партизаны вырезали его семью — знал ли он вообще женскую любовь? Илта еще там у костра читала восхищение в глазах парня: перед ее красотой, отвагой, даже ее решительной жесткостью. Для молодого таежного охотника, Илта, уже повидавшая пол-Азии, побывавшая во дворце самого тэнно казалась существом из иного мира, прекрасным и удивительным — мудрено ли, что он втрескался в нее по уши.
И что самое неприятное — мало что могло быть более некстати сейчас.
— К тем, кто мается тоской и безответной любовью, прихожу я, — продолжала тем временем Синильга, — Одинокие зовут меня. Страдающие зовут меня. Жаждущие зовут меня. Они все хотят видеть меня, хотя и не подозревают об этом. И я прихожу к ним в том обличье, что они желают видеть.
— И видят они его перед смертью, — съязвила Илта, — говори как есть Синильга.
— Ты думаешь, он доживет хотя бы дотуда куда вы идете? — на этот раз в голосе из тьмы не слышалось и тени насмешки, — тем, кто живет в мире грез, трудно приходится в мире живых. Особенно в тайге!
Темнота зашевелилась и на поляну выступил ночной призрак. Илта жадно впилась в лицо легендарной Девы. Узкие темные глаза, красиво очерченные губы, нежная кожа. Стройную фигуру забирал шаманский кафтан — самасик, украшенный бахромой, покрытый бесчисленными вышивками, изображавшими духов-помощников шамана — как и немногочисленные подвески из металла. Змея, ящерица, лягушка, беркут, конь, медведь. Самая большая подвеска изображает лодка с веслами — основное средство передвижения между мирам. Черные косы девушки убраны под шапку — лэрбэки, напоминающую шлем, с которого свисают длинные ленты — символ змея-помощника эвенкийских шаманов.
Костюм был богатым, причудливо раскрашенным, но что-то в нем показалось Илте странным. Краски темные, словно расплывшиеся.
Синильга небрежно махнула рукой и несколько капель упало на лицо Илты. Теперь было понятно — костюм шаманки был насквозь мокрым.
— Успела приодеться, после того как показалась Ване, — усмехнулась Илта, стараясь побороть тревогу, — он говорит, на воде на тебе было меньше одежды.
— На воде, — Синильга усмехнулась в ответ, — я же говорю, что мужчинам я показываюсь иначе, чем женщинам. Особенно тем, кто сам идет ко мне.
— А если я не отпущу? — с вызовом сказала Илта. Дева пожала плечами.
— Ты сама знаешь, что он только внесет разлад меж вас. Я же, перед тем как отправить его в царство Хирги, сделаю его счастливым.
— Ты же понимаешь, что я не просто так решила с тобой поговорить, — продолжала Синильга, — и не просто так ты пошла на мой зов, в ночную чащу. Тот, кому служим мы обе, хочет, чтобы ты дошла до Черного Колодца. Но путь этот опасен и не все, кто вышел с тобой с юга вернется обратно. Не все…
— А кто? — резко спросила Илта, — если я отправлю кого-то в Читу прямо сейчас.
— Он умрет, — покачала головой шаманка, — все вы умрете, если повернете обратно. Господин наш Харги и сам не может сказать, кто из твоих спутников дойдет до Хара-Худаг, а кто найдет смерть по дороге. Но Гончая должна добраться до логова Мечита. Поэтому я и была послана сюда. Смерть уже идет за вами, те, кто служат Небесной Обезьяне сами не ведая того, готовятся отправить вас в царство Харги.
Она говорила и Илта, застыв, словно каменная статуя, внимала словам ночного духа. Взор куноити словно проницал сквозь ночную тьму и густые заросли, созерцая речную гладь, залитую лунным светом. И Илта видела, как к острову причаливает большая лодка, с которой сходят на берег вооруженные люди в хорошо знакомой ей форме, с красной звездой на фуражке. Сейчас она видела — это не маскировка. Слишком уж характерным было выражение их лиц, слишком знакомый фанатичный огонь горел в маленьких глазках командира, ведущего отряд вглубь острова.
Илта очнулась, словно стряхивая наваждение, снова оказываясь на поляне.
— Ты можешь успеть, — сказала Синильга, — если поторопишься. Господин наш Харги не хочет, чтобы вы погибли здесь, но и он не может дать что-то даром. И за помощь сегодня придется заплатить свою цену.
При этих словах лицо Синильги исказилось в жуткой улыбке, обнажившей зубы восставшей из мертвых шаманки — белые, острые клыки. Лицо Синильги смазалось, поплыло, нос и рот вытянулись в зубастый железный клюв. Богатые одеяния сгинули — теперь тело лесного духа покрывали густые черные волосы. Упругие груди отвисли к самому пупу, пальцы скрючились, на них появились острые когти. Желтым огнем блеснули глаза, и здесь оставшиеся раскосыми.
Лютый холод на мгновение охватил Илту и Синильга исчезла во тьме, оставив после себя лишь горстку снежинок вспорхнувших в воздухе. Илта подставила ладонь и несколько снежинок упали на нее, исчезая на глазах. Но тая, они превращались не в воду — на ладони молодой женщины виднелись капли крови, казавшейся черной в лунном свете. Илта провела рукой по лицу, куда упали капли воды с одеяния Синильги — и на ладони отсылался кровавый след. Илта вновь помотала головой и, сунув маузер в кобуру, побежала к избе.
Василь Свицкий спал на лежаке, обмотав, на всякий случай, вокруг руки ремень от винтовки. На лице украинца блуждала рассеянная улыбка: ему снились родные Карпаты и густые леса Волыни, тесные улочки старого Львова и гуцульские села.
Эти приятные сновидения были прерваны жестким тычком в бок.
— Просыпайся, — прошипел у него над ухом знакомый голос, — вставай же ну.
Свицкий недовольно разлепил глаза и увидел стоявшую над ним Илту с карабином-пистолетом наготове. Лицо ее было встревожено, губы сомкнулись в тонкую линию.
— Вставай, — повторила она, — и остальных поднимай, в темпе.
— Что такое? — подкинулся рядом Мирских.
— Уходить надо, вот что! — сказала Илта, — буди остальных. И чтобы быстро, но тихо!
— Ваня где? — спросил кержак.
— Не знаю, — замялась Илта. Когда она вернулась, гурана на месте не было. Илта несколько раз позвала его, но без ответа, а устраивать поиски не было времени.
— Что вообще происходит? — спросил Юрий.
— Красные на острове, — выдохнула Илта, — будут здесь минут через десять.
Два раза повторять ей не пришлось, тем более, что проснулись уже все следопыты. Каждый подхватывал оружие и выскальзывал за дверь, стараясь не выходить на освещенные луной участки. Последним выходил финн, замешкавшийся на выходе. Илта уже хотела на него прикрикнуть, но затем увидела, что Матти растапливает печку.
— Пусть думают, что в доме есть кто, — пояснил он, выскальзывая за порог. Илта кивнула