— Он японец по отцу самураю, — кивнула Илта, — потомку обнищавшего рода, переселившегося на Хоккайдо после революции. А его мать — айнка, тоже из рода каких-то тамошних вождей. Акира айнские легенды знал неплохо, всех их богов и духов. Айны медведей почитают за первопредков, а в «бабаган-онгоне» Акира признал Цуриканда-камуя, злого бога, в обличье медведя-людоеда. И понял, что если он сам не отдаст себя в жертву — Цуриканда-камуй нас всех вслед за краснюками растерзает.
— Так это, — спросил Василь, — кто же все-таки этот зверь? Бурятский черный шаман или злой бог айнов? Не может же он быть всеми ими сразу?
— Это ты у шаманов спроси — хмыкнула Илта, — кем он может быть, а кем нет. Разные народы придумывают имена «богу-медведю», а он…просто есть.
— Я уже запутался в этих ваших языческих сувериях, — передернул плечами кержак, — голова пухнет. Может, хватит уже? И так страшно все.
— Может и хватит, — кивнула Илта, — не думай много об этом. Помянем, давай лучше Акиру, который дал нам продолжить путь.
Она сделала крупный глоток ханшина и передала бутылку Василю. Быстро пустеющая бутылка ходила по кругу, пока Илта и ее следопыты справляли поминки по человеку, отдавшему себя в жертву Медвежьему Богу.
— Господи, да что же они так орут? — Наташа с отвращением поморщилась, отворачиваясь от окошка, забранного кованной решеткой.
— Жрать хотят, вот и орут, — меланхолично пожала плечами сидевшая на соседней кровати Василиса — крупная рыхлая деваха, в белом халате, накинутом на голое тело. Под стерильно чистой тканью угадывалось раздувшееся чрево. Кроме Наташи и Василисы в небольшой палате были еще четверо девушек. Двух из них — высокую статную хохлушку и раскосую бурятку, Наташа видела в страшной пещере, где свершалось противоестественное насилие. Первую, как выяснилось звали Аленой, вторую все называли Таней — ее бурятское имя было слишком сложным для запоминания. Василису и еще одну товарку по несчастью Наташа видела впервые, но это не имело особого значения — в темной вонючей пещере, с ними произошло то же самое, что и с Наташей, Аленой и «Таней». Разве что случилось это парой месяцев раньше — поэтому их беременность была уже достаточно заметной. Выглядели пленницы совершенно безучастными ко всему, односложно отвечая на любые Наташины вопросы и, похоже, совершенно смирившиеся со своей участью. И самое страшное — Наташа чувствовала как это безразличие охватывает и ее саму.
Не так она себя вела три дня назад — когда, потеряв сознание в жуткой пещере, очнулась в камере с обитыми войлоком стенами. Жутко болело тело, особенно меж бедер, где все, казалось, превратилось в сплошную рану. Во рту ощущался горький привкус желчи.
В тусклом свете освещавшей камеру лампочки, Наташа увидела несколько кроватей, с которых на нее с сонным любопытством смотрели молодые женщины. Не успела Наташа заговорить с ними, как дверь распахнулась, и в комнату вошли два обезьяноподобных существа, волочащих под руки азиатку. Словно куль с мешком они взвалили ее на оставшуюся свободной кроват. Один из зверолюдов поднял ее веко, второй рывком раздвинул ноги, по-хозяйски запустив туда лапу и что-то внимательно рассматривая. В этих движениях не было ни похоти, ни садистского удовлетворения — уродливые твари просто проверяли состояние подопытного экземпляра. И вот от этого нечеловеческого безразличия, от осознания неправильности, уродливости ситуации, когда подопытное животное меняется с человеком местами, наконец, от недавно пережитого и все еще не оставившего ее страха и унижения в голове у Наташи лопнул какой-то предохранитель. Девушка сама не поняла, когда она, выкрикивая что-то нечленораздельное, повисла на спине уродливой твари, царапаясь и норовя вцепиться ногтями в глаза. В этот момент она сама напоминала дикое зверье из джунглей. Отпрянувшие по углам девушки наблюдали за ней со смешанным чувством страха и любопытства. Откуда-то снизу раздался оглушительный вой и хохот, тут же подхваченный полдюжиной голосов.
Бунт оказался недолгим — что-то острое вонзилось в бедро девушки, перед глазами у нее потемнело и Наташа безвольной грудой упала на пол.
Первое, что она увидела, очнувшись, была безобразная волосатая рожа, с которой заботливым, проникновенным взглядом на нее смотрели глаза Ильи Иванова. За его спиной маячили старые знакомцы — Спартак и Савмак.
— Ай-яй-яй, — укоризненно покачал головой профессор, и Наташа заскрежетала зубами, — как не стыдно, Наташа? Советская девушка, ведет себя как деклассированный элемент из Харбинских трущоб. А еще комсомолка!
— Да пошел ты! — девушка дернулась и с досадой обнаружила, что в очередной раз прикована к кровати. Профессор словно и не заметив ее рывка, продолжал разглагольствовать.
— Вы должны своим примером показывать товарищам настоящую большевистскую выдержку, быть образцом поведения для «хомо новуса», — он благосклонно посмотрел на Спартака и тот в ответ издал некий довольный звук — не то рык, не то хрюканье.
— У них и так перед глазами вечно дурной пример, — продолжал доктор, — вон полюбуйтесь на их собратьев, — он кивнул куда-то вбок и Наташа невольно проследила за ним взглядом.
Ее кровать стояла чуть ли не вплотную у стены, в которой, примерно на уровне ее головы, располагалось окошко, закрытое решеткой. За ней виднелся очередной темный провал, слабо освещавшийся от лампочки в палате. Вдали, средь мрака мерцали иные прямоугольные окошки, за которыми пару раз мелькнули чьи-то испуганные лица. Наташа сообразила, что это комнаты других пленниц. Всю скальную толщу усеивали пещеры, располагавшимися ярусами друг над другом, словно огромные соты. Где-то эти пещеры расширили, где-то заложили камнями, в верхних ярусах обустроили палаты с пленницами, служебные помещения, лаборатории. А вот внизу…
Что-то шевельнулось во мраке, блеснули красные глаза и послышалось злобное урчание. Наташа вскрикнула, увидев как в падающий на землю прямоугольник света, шагает очередное чудовище. Очередной представитель обезьянолюдей был на удивление малошерстным — только редкие пучки волос покрывали черную кожу, да с головы свисали грязные пакли. Широкая грудная клетка, мощные мускулы, сильные ноги — существо это выглядело вполне как человек, только что очень физически развитый… Наташа неожиданно поймала себя на мысли, что если бы не клочки шерсти, этот мускулистый торс вполне мог бы привлечь ее интерес. Затем на перевела взгляд выше — и все подобные мысли разом сгинули, уступив место страху и омерзению.
Даже обезьяны, насиловавшие ее внизу, не выглядели столь безобразными. Толстые губы, две дыры вместо носа, мясистые бугры на лице. Выпученные темные глаза немигающе уставились на Наташу, губы раздвинулись, обнажая крепкие острые зубы, и тварь оглушительно взревела. Этот рев подхватили сразу несколько голосов из тьмы, в которой заметались неясные тени.
— Что, хороши красавцы? — усмехнулся доктор, привычным движением разводя ноги девушки, чтобы вставить очередную стеклянную трубку. Та дернулась от болезненного проникновения, но больше не сопротивлялась: во-первых, бесполезно, а во-вторых — она еще не отошла от увиденого.
— Это мои первые создания, — с гордостью произнес профессор, — первый блин, как и полагается, комом. Эксперименты начались еще во время моей работы во Французской Гвинее — было заключено соглашение между советским правительством и Французской Республикой. За сотню франков негры соглашались быть донорами спермы для самок обезьян. И потомство было, но — такое, какое вы видите перед собой: более-менее человеческая внешность, но совершенно звериный разум. Сколько я не бился, не пытался добиться лучших результатов — бесполезно. Но я говорил с тамошними колдунами и они рассказали мне кое-что весьма подособившее мне в исследованиях. У них там есть свои ритуалы, обряды «смешения крови», жертвы Царю обезьян. Во всех этих суевериях обнаружилась масса интересного и это мне помогло, когда я…
Он замолчал, вынимая зонд и доставая из ящичка большой шприц. Однако Наташа и так уже поняла, о чем речь. Секрет преображения профессора Иванова был замешан не только на его научных достижениях, но еще и на темных секретах Черной Африки. Соединенные со всей мощью советской науки и тайными знаниями монгольских шаманов, семена, посеянные в душных джунглях, дали обильные всходы в забайкальской тайге.
— Мне пришлось уехать оттуда, — с сожалением произнес Иванов, — местные власти и так косо смотрели на мои исследования. Но с десяток моих созданий я вывез на советском сухогрузе. Двое подохло в дороге, зато остальных восемь я привез в СССР. Их спермой я оплодотворял и женщин и самок обезьян, смотрел, что получится, заставлял скрещиваться в самых разных комбинациях. Хорошо еще, что половая зрелость у них наступает много быстрее, чем у людей. В общем, рано или поздно мне удалось вывести то, что ты видела на плацу.
Он прервался, чтобы всадить шприц в бедро Наташи и та невольно вскрикнула. Внизу в ответ послышалось басовитое ворчание. Доктор, словно и не заметив, что его пациентке больно, продолжал болтать. Похоже, у него не часто тут находились новые уши, перед которыми он мог похвастаться своими достижениями. Наташа, с ее медицинским образованием, была для «товарища Иванова» настоящим кладом.
— Да вот так вот, Наташа, — рассуждал он, — методом проб и ошибок, я добился успеха. Но время от времени среди моих подопечных рождаются и такие безмозглые уроды. Эти на человека похожи хотя бы телом, в других камерах встречается совсем жуть. Приходится их изолировать. От них тоже есть польза — хороший семенной фонд, резерв для дальнейшего оплодотворения. Также на них можно ставить опыты, какие мне не позволят проводить на более развитых особях.
Говоря все это, доктор взял, наконец, все анализы, убрал образцы в ящичек и выпрямился.
— Ну, вот и славно, — произнес он, — вроде пока все в норме. Забыл сказать — обычно наши подопытные беременеют с первого раза. Забавно, но эти…сущности, с которыми имеет дело товарищ Сагаев, кажется, придают семени особую витальную силу. Так что поздравляю — очень скоро, я полагаю, вы познаете все радости материнства.