Из кинотеатра выходим молча. Я погружен в себя, да и Тит непривычно тих. Пока идем к остановке, напряженно думаю. Женю и Долина я потерял из вида, но вряд ли они сильно задержатся. Я надеюсь. Я, черт, так на это надеюсь! Нам с Гольцман точно нужен один автобус, а вот Антону? Надо как-то притормозить и дождаться ее. Потому что если я уеду и не увижу, что они расходятся, то у меня башка треснет. Просто расколется на две части, отвечаю. Когда начинаю обеспокоенно крутить головой, Тит спрашивает:
– Ничего не хочешь рассказать?
Бурчу:
– Нет. Не знаю. Пока не хочу.
– Ну, я подожду.
Вадик мне улыбается, и я вижу в этом какую-то поддержку. Становится немного спокойнее.
Он легко толкает меня кулаком в плечо и говорит:
– Вышли они. За нами идут.
Подавленно молчу. Чувствую себя дебилом. А еще – как-то очень уязвимо. Эта эмоция для меня тоже непривычна. Я избегаю ситуаций, в которых ощущаю себя слабым. Знал бы, сюда тоже не сунулся бы.
Наверное, все дело в том, что Гольцман – ведьма. Она столько раз называла меня идиотом, что я реально им стал. Но остановиться я уже не в силах, по крайней мере сегодня. Замедляю шаг, и Тит без слов подстраивается. К автобусной остановке мы подходим одновременно, все вчетвером. Поэтому я прекрасно слышу, как Долин говорит:
– Так поздно уже, давай я тебя провожу, малышка.
Стараюсь сдержаться и не среагировать слишком агрессивно на то, как он называет Женю. Поэтому свой голос слышу со стороны, и только на середине фразы понимаю, что это реально я открыл рот и говорю:
– Я сам ее провожу.
Три пары удивленных глаз устремляются на меня синхронно. Но больше всех шокирован я сам. Приехали. Сначала я перестаю владеть руками, которые вечно тянутся к Гольцман, а теперь еще и слова вылетают из моего рта без всякого контроля. У какого врача надо провериться?
– Ты? – переспрашивает Антон недоверчиво.
Киваю и обращаюсь уже к Жене:
– Я тебя провожу. Мы же рядом живем.
– Малышка, – Долин тянет ее за рукав в сторону и, понижая голос, втолковывает что-то неразборчиво.
Тит закусывает губу и иронично приподнимает брови. Веселится, сволочь. А еще друг.
Я неловко повожу плечами и смотрю на Женю. Вдруг откажется? Тогда Антон поедет с нами, и всю дорогу я буду любоваться их милым общением, стараясь не пришибить обоих.
Но Гольцман отчего-то раздражается на друга и повышает голос:
– Доля, я не маленькая, да и он не маньяк. Да, я уверена. Езжай домой, вон твой автобус уже ползет.
Антон качает головой, смотрит на меня с какой-то досадой и совершенно точно – с неприязнью. Но отвечает:
– Как хочешь. Напиши, как будешь дома, ладно?
– Обещаю. Все, беги.
Он наклоняется и целует ее в щеку. Снова кидает на меня однозначно недоброжелательный взгляд и уезжает. Тут я наконец с облегчением выдыхаю.
– А вон моя тачка подъехала, – говорит Тит.
– Ты на такси?
Он криво улыбается:
– Да, папа вину заглаживал, теперь до скончания веков могу на бизнес-классе гонять.
Жмем друг другу руки, Вадик посылает Гольцман воздушный поцелуй и идет к машине. На ходу кричит мне:
– До завтра, Пчелкин!
Вот же скотина. Это детское прозвище он вспоминает, когда хочет меня поддеть. Давно перестало злить на самом деле, скорее веселит, но перед Женей мне почему-то неудобно.
Она фыркает и трет нос, явно стараясь скрыть улыбку.
Прикусываю щеки изнутри и жду, когда она справится с приступом смешливости.
Гольцман убирает руку от лица и кивает в сторону дороги:
– Наш автобус, – а потом сдавленным от смеха голосом добавляет, – Пчелкин.
– Жендос, – стараюсь говорить угрожающе, но на самом деле даже рад, что Тит закинул перед уходом эту шуточку.
Иначе атмосфера между нами была бы еще более неловкой.
Автобус почти пуст, так что мы идем в хвост и садимся рядом. Она у окна, я у прохода.
– Как тебе фильм? – спрашиваю, глядя перед собой.
Повернуться к Гольцман пока не могу. Хватает и того, что меня трясет от близости к ней.
– Я слишком нервничала, – честно отвечает она, – особо за ним не следила. Да и не люблю ужастики, если честно. А тебе? Понравился?
– Я тоже не сильно внимательно смотрел, – своей откровенностью она как будто выманивает и мою. – И тоже не фанат хорроров. Я больше по боевикам. И супергеройское кино обожаю.
– Выходит, не особенно удачный поход в кино у нас с тобой вышел.
К концу фразы мое сердце радостно сжимается. Может быть, хочу видеть в ней больше, чем Женя изначально вкладывает. Но как минимум это значит, что ей не понравилось держаться с Долиным за руки. А это уже не самый плохой результат. И мне очень нравится, как из ее уст звучит вот это «у нас с тобой». Как будто между нами что-то есть. Что-то значимое. А не только дурацкий проект, завязанный на противостоянии.
Наконец поворачиваюсь и смотрю на Гольцман. Красивая. Но вся какая-то слишком тонкая, слишком нервная. В этот момент мне нестерпимо хочется вдохнуть в нее чуть больше жизни. Желательно, посредством дыхания рот в рот.
Ой, ну и деби-и-ил.
– В конце недели сходим с тобой на боевик. Тебе понравится, – улыбаюсь я.
Женя скользит взглядом от моих губ к ямочке на щеке, потом обратно, затем к глазам. Говорит с каким-то вызовом:
– Посмотрим, Шмелев. Удиви меня.
– А это сложно?
– Что?
– Удивить тебя. Сложно?
Пару секунд Женя думает. Глядит в окно. Я же смотрю, как на ее коже отражается свет придорожных фонарей. В груди все как-то сжимается и замирает, как если бы я слишком сильно раскачался на качелях.
– Думаю, нет. Ты меня часто удивляешь. Когда ведешь себя как нормальный человек. А потом снова удивляешь, перевоплощаясь в придурка. Человек-сюрприз, в общем. Так что нет. Тебе будет несложно.
Медленно киваю. Потом еще и еще раз. Даже странно, что она так прямо говорит о некоторых вещах. Раньше мы только кусали друг друга, даже не пытались вести нормальный диалог. Может, в этом все дело? Я никогда по-настоящему на нее не смотрел.
– Ничего, что ты так поздно приедешь домой?
– Ничего. Мама, наверное, сама еще не вернулась.
– Она много работает?
– Катастрофически.
– А папа?
– Все время в командировках. Не помню уже, когда он был дома дольше трех дней, – она усмехается, но вижу, что ей совсем не весело. – А у тебя?
– Что у меня?
– С кем ты живешь?
В этот момент я почти себя ломаю, но все же отвечаю ей:
– С дедом.
Наверное, Гольцман понимает, что ступает на тонкий лед, поэтому замолкает. Больше ни о чем не спрашивает.
Я достаю из кармана кейс с наушниками и протягиваю ей один:
– Кажется, время для второй песни.
Задумчиво листаю плейлист, выбирая трек. Громко хмыкаю, когда вижу то, что мне нужно. Да, это идеально подходит. Включаю. И разворачиваюсь к ней вполоборота, упираясь плечом в спинку сиденья, пока в наушниках играет «Именно я, я должен сейчас с тобой быть, а не вот этот лох, что тебя ведет с собой за руку».
Слежу за тем, как меняется ее лицо, как она поворачивается ко мне и смотрит своими кукольными глазами с немым вопросом. Но я слишком запутался в собственных мыслях и эмоциях, чтобы дать ей что-то, кроме спорных намеков.
И, пока я впитываю ощущения от нашей близости, меня оглушает догадка. Я хочу ее поцеловать.
Глава 19
В пятницу утром сижу в ближайшей к колледжу кофейне. Жду Шмелева. До этого мы пили кофе в «аквариуме», но меня начало серьезно напрягать всеобщее внимание к нам. Поэтому я попросила сменить локацию для утренних встреч. Тут по крайней мере нет девчонок, которые пускают слюни на Яра и недоумевающе разглядывают меня. Как будто искренне не верят, что я чем-то могу его заинтересовать. Хотя бы как человек, не говоря уже о чем-то ином.
Между нами все очень странно. После того, как Ярик проводил меня до дома, все запуталось еще сильнее. Сначала он ожидаемо отстранился. Снова вел себя как полный придурок. Весь следующий день мы бесконечно ругались, стоило только взглядами встретиться. А вечером он мне написал, и мы проговорили полночи. Просто обо всем, и ни разу не поспорили. Как будто мы лучшие друзья.
Так мы и продолжили. То срываясь на необоснованную агрессию, то болтая ночи напролет. А еще – он больше меня не касался. Как будто специально сторонился. Как будто я могу его отравить, если он дотронется до моей кожи. Наверное, это должно было все упростить, но на деле только все усугубляет. Между нами растет какое-то именно физическое напряжение.
Стеклянная дверь открывается, и в кофейню заходит Шмелев. Помещение небольшое, поэтому он сразу видит меня за столиком в углу. Когда встречаемся взглядами, оба ненадолго замираем. Что за эмоции нами овладевают, никто из нас понять не в состоянии.
– Ты всегда опаздываешь, – говорю сварливо, когда он садится, – твой кофе остыл.
– А твой?
Я перевожу взгляд на свою кружку и понимаю, что даже не отпила. Пенка наверху не тронута.
– Выходит, что тоже.
– Ну, значит, мы не обожжемся.
Такими странными фразами сопровождается все наше общение. Никак не могу понять – это я хочу слышать в них нечто большее? Или Яр действительно вкладывает в свои слова особенный смысл?
Задвигаю ненужные мысли подальше. Говорю:
– Взяла тебе флэт уайт.
– Спасибо. Подожди минутку, выберу что-нибудь поесть, не успел позавтракать.
Он отходит и возвращается с круассаном с красной рыбой. Выглядит так аппетитно, что я сглатываю. С утра съела вареное яйцо, и на этом все.
– Вкусно? – спрашиваю, когда Яр откусывает приличный кусок.
С набитым ртом он кивает и протягивает круассан мне. Отрицательно мотаю головой. Яр не сдается:
– Да брось, попробуй.
Не отрывая взгляда от его серых глаз, я чуть подаюсь вперед и аккуратно откусываю кусочек. Есть что-то будоражащее в том, что я ем из его рук. Лицо Яра тоже меняется. Будь я чуть более опытной или, может быть, просто постарше – я бы точно поняла, что он сейчас чувствует. Пока только вижу эмоцию, распознать которую не могу.