Здесь я, наконец, смеюсь. Подаюсь назад и беру ее лицо в ладони:
– Гольцман, я останусь, спасибо. Мне правда не хочется сейчас куда-то ехать.
Она мечется по моему лицу испуганным взглядом, как будто жалеет о своем предложении. Но сказанного не воротишь, а я не собираюсь упускать свою удачу. Кажется, критический момент слабости прошел, и ко мне потихоньку возвращается моя отбитая уверенность в себе. Пусть иногда напускная.
– Я сейчас постелю тебе.
– Рано еще, – я убираю ладони, и она отшатывается, а я делаю вид, что не заметил, – может, посмотрим кино?
Женя задумчиво трет нос, глядя на меня из-под ресниц.
А я закидываю локти на стул позади себя и говорю с фирменной усмешкой:
– Обещаю, приставать не буду.
– Еще бы ты попробовал, – ворчит она, поднимаясь.
Тут я чувствую, что момент откровенности между нами пока закрыт. Я снова придурок, она снова высокомерная заучка. Как будто бы нам так проще, особенно после того, как показали друг другу больше, чем хотели.
– А если бы попробовал? – я поднимаюсь вслед за ней.
– Мечтай, Шмелев!
– Попкорн у тебя в доме есть, Гольцман?
Привычно отгораживаясь друг от друга фамилиями и насмешками, мы можем быстро подлечиться, подумать о том, что сказали, в этом поле нам безопаснее. Я это понимаю как-то смутно, на уровне ощущений. И даже так меня потряхивает от восторга. Я остаюсь тут. У Жени. И впереди еще несколько часов, только наших. И, может быть, я смогу снова ее поцеловать. Хотя, конечно, этого делать не стоит. Мы и так уже достаточно запутались.
– Попкорн? – фыркает она. – Еще бы про пончики спросил.
– А что плохого в пончиках?
– Ну, начинается!
– А может, пиццу закажем?
– Ярик, ты совсем сдурел?! – Женя оборачивается ко мне в коридоре. – Ты меня что, плохо знаешь?
– Жень, – я аккуратно беру ее за кисть.
Она смотрит хмуро, готовая к очередному выпаду.
А я вдруг спрашиваю:
– Сколько ты весишь?
– Сорок пять, – выдает она то ли с гордостью, то ли с вызовом.
Я со свистом втягиваю в себя воздух и выпаливаю агрессивно:
– Ты ненормальная?! Совсем с ума съехала?!
– Да что не так опять?
– Ты себя убить хочешь?
– Шмелев, я маленького роста, ты по себе не меряй. Зачем вообще спросил?! Мой вес – не твоя забота!
Я порывисто ее обнимаю, потому что понимаю, что если мы продолжим ругаться, то взрыв неминуем. Глажу ее по волосам и бормочу:
– Извини. Конечно, не моя. Извини, Жень.
А сам понимаю, что теперь не только ее вес – моя забота. Теперь Женя Гольцман маниакально заботит меня – от макушки и до кончиков пальцев.
Глава 26
Я направляюсь в гостиную, чтобы включить телевизор, но за моей спиной Ярик, не задерживаясь, прямиком идет в мою спальню.
– Эй! – от возмущения мой голос звучит как-то приглушенно. – Ты куда?
– К тебе в комнату, – обезоруживающе откровенно.
– Я не разрешала! Шмелев!
Но он уже заходит, включает свет, уверенно направляется к постели.
– Тут даже телевизора нет.
– Но ноутбук ведь есть? – разворачивается и смотрит насмешливо.
– Я что, тебе какой-то странный чай заварила? Откуда столько наглости?
– Я просто быстро восстанавливаюсь. Как Россомаха. О, посмотрим Россомаху?
– Чем тебя гостиная не устраивает?
– Жень, без обид, ваша квартира стерильно чистая. Мне в ней находиться страшно. А в этой комнате хотя бы ощущается присутствие человека.
Он хватается за толстовку и стягивает ее через голову. Футболка задирается, и я отвожу глаза. Не хочу смотреть. Что мне до его идеального тела.
Шмелев заваливается на мое бежевое покрывало и закидывает руки за голову. Смотрит на меня, улыбаясь. Задерживаюсь взглядом на его ямочках. Потом, против воли – на выступающих тазовых косточках. Некстати начинаю соображать – как же они называются? Пока пытаюсь вспомнить, понимаю, что до сих пор пялюсь именно туда. Смаргиваю и отвожу взгляд.
Бормочу:
– Я сейчас. что-нибудь принесу. Ты голодный?
На Ярика даже не смотрю, боюсь, что он просто уничтожит меня своими смешливыми серыми глазами.
– Я голодный, Жень. А ты? – говорит он тихо.
Тон такой двусмысленный и чувственный, что я готова прямо сейчас сгореть на месте. Сам пусть убирает пепел с белоснежного ковра и объясняет маме, куда делась ее дочь.
Я была бы не против такого исхода, тогда не пришлось бы шумно сглатывать и неуклюже пятиться в коридор. Ну что за каракатица? Хотя что за сравнение? Может, надо было сказать «что за рак»? Они ведь ходят задом? Боже мой, Женя, боже.
Только что здесь была сознательная девушка, а вот вместо нее девчонка с горошиной вместо мозга. И что изменилось? Ярик снял кофту и улегся на твою постель. Потрясающе.
Рассерженно хлопаю кухонными шкафчиками, мысленно себя распекая. Так нельзя. Завтра он снова закроется, а я что буду делать? Страдать от неразделенной любви? Подсчитывать его новых девушек? Спорить с ним до потери пульса на каждой паре?
Упираюсь ладонями в столешницу и склоняю голову. Очевидно, что мы сильно запутались. Я понятия не имею, что делать дальше. А без четкого плана мне всегда было сложно. Да ладно план, мне бы хоть в пространстве сориентироваться!
Прикладываю пальцы правой руки ко лбу, зажмуриваюсь. Заставляю мозг работать. Яр меня поцеловал. Так? Так. Он этого точно хотел. Так? Так. Значит, я ему нравлюсь? Так? Нет, тут уже никаких гарантий. Он ревнует меня к Долину? Так? Снова тонкий лед, это может быть что угодно, собственнические чувства или личная неприязнь.
Господи, я же Антону так и не ответила. Хлопаю себя по карманам. Кажется, оставила телефон в спальне.
Ладно, для начала нужно сосредоточиться на простейшей задаче. Я делаю несколько бутербродов, достаю из холодильника пачку сока И, как ни странно, отыскиваю в шкафу попкорн. Наверное, его покупала мама. Или я в приступе какого-то помешательства. Интересно, у попкорна есть срок годности? Засовываю бумажный пакетик в микроволновку. Надеюсь, им по крайней мере невозможно отравиться. Расставляю все на сером подносе и медленно иду в комнату.
На пороге ненадолго останавливаюсь. Застываю взглядом на Ярике, который задремал. Видимо, я долго возилась на кухне. Сон поверхностный, ресницы подрагивают, и грудная клетка движется как-то беспокойно. Он очень красивый. Отрицать это просто глупо. Чуть заостренный нос, этот яркий изгиб губ, родинка на левой щеке. Каков был шанс не влюбиться?
От внезапности и простоты этой мысли меня даже ведет в сторону. Поднос в моих руках опасно накреняется.
– Черт! – шиплю сквозь зубы, пытаясь удержать равновесие.
Ярик распахивает глаза, по-кошачьи грациозно соскакивает с постели и оказывается рядом со мной. Одной рукой поддерживает поднос, второй берет меня за локоть:
– Порядок?
– Да, – стараюсь вернуть себе независимый вид.
Он забирает из моих рук еду и несет на кровать. Аккуратно пристраивает поднос на покрывало и оборачивается:
– Это даже мило, насколько ты иногда неловкая.
– Долин утверждает, что я травмоопасная, – бесхитростно сообщаю я и тут же жалею.
Ну что за дура! А еще отличница. Совсем мозги ссохлись.
Яр, конечно, застывает. Лицо как будто коркой льда покрыто. А в глазах, наоборот, что-то горячее. Как будто раскаленный металл, а не радужка.
Он же злится! Я правильно понимаю?
– Я, – говорю, откашливаясь, – нашла попкорн.
– Супер, – отвечает он сухо.
– Что будем смотреть? Хочешь выбрать?
– Нет. Твой же дом.
Заставляю себя двинуться вперед. Подхватываю с полки ноутбук, сажусь на постель, поджав под себя ноги.
– Давай, как ты там говорил, про Россомаху? – нерешительно склоняюсь над клавиатурой. – Как называется?
– Логан, – подсказывает Яр и опускается рядом.
Слава богу. А то я думала, он так и останется стоять, кипя от плохо сдерживаемой злости.
Я двигаю к нему ноутбук:
– Найди, пожалуйста.
Шмелев включает фильм, устраивается поудобнее, подложив под спину подушку. Кажется, оттаивает. С аппетитом ест бутерброды. Заставляет и меня перекусить. Снова кормит с рук. И опять я едва сдерживаю дрожь, когда, подавшись вперед, откусываю бутерброд, задевая губами его пальцы.
Попкорн я тоже ем. Второй раз за день. Кажется, позже мне придется за это расплачиваться. Но, конечно, не при Ярике. Да и вообще сейчас об этом совсем не хочется думать.
Он берет сок и вопросительно смотрит на меня.
Говорю:
– Стаканы не поместились на поднос. Принести?
– Не нужно, – он пьет, и я вижу, как двигается его кадык. Странно, что такие обычные физиологические процессы могут казаться такими волнующими. Так и хочется протянуть руку к его шее. Он темненький, и кожа у него смуглая, я помню, что на ощупь удивительно теплая, почти горячая.
– Жень, – он улыбается и указывает подбородком на монитор.
Точно. Фильм. Смутившись оттого, что он меня поймал, в сотый раз за день краснею.
Яр протягивает мне пачку сока. Почти бездумно я прикладываю ее к губам.
– Да, без стаканов даже лучше, – задумчиво тянет он.
Когда доедаем, Ярик опускает поднос на пол рядом с кроватью. Какое-то время искоса на меня поглядывает. А я на него. В комнате темно, нас подсвечивает только ноутбук.
И в какой-то момент Шмелев откидывает руку и тихо говорит:
– Иди сюда.
Такая простая фраза кажется сейчас слишком интимной. К тому же произносит он ее чуть севшим голосом. Я медлю, но все же заползаю ему под бок. Боже мой. Он такой горячий, я сейчас умру. Может быть, у него температура? Я прикладываю пальцы к его лбу.
– Что ты делаешь?
– Ничего. Показалось, что ты горишь.
– Я горю, Жень, – шепчет он мне в волосы.
– Перестань.
– Гореть?
– Смущать меня, – я возмущенно ерзаю, пытаясь отодвинуться, хотя совсем этого не хочу.
Яр без усилий подтягивает меня обратно.