– Ярик…
Он тем временем невозмутимо отпивает кофе. Лицо – маска. Ничего не прочесть.
– Яр, – я сажусь напротив и машинально приглаживаю волосы, – мы с Антоном дружим. Если мы с тобой… Если… Не важно, суть в том, что я не могу перестать с ним дружить просто потому, что это кому-то не нравится.
В коридоре звонит домофон, и я бегу, чтобы открыть дверь. Спрашивать, кто это, бесполезно. Вместо ответа услышу только шипение. Так что автоматически жму на кнопку. А сама паникую. Мама? Она бы не стала звонить. Папа? Да и он тоже. А вдруг кто-то из них забыл ключи? Как я объясню, что у меня дома делает парень? Дрожащими руками открываю дверь квартиры и сразу иду в общий коридор, отпирая дверь и там.
Из лифта ко мне шагает молоденькая девушка. В одной руке букет хризантем, в другой она комкает упаковочную бумагу.
– Евгения?
Я киваю, заторможенно разглядывая цветы. Девушка не церемонится, втискивает мне в руки букет и заскакивает обратно в лифт.
Долгие мгновения я стою на месте и смотрю на цветы. Это мои любимые. Потому что похожи на ромашки и всегда напоминают мне о весне. Кто мог об этом знать? Долин?
Я возвращаюсь домой, держа букет на вытянутых руках.
– С праздником, Жень, – вдруг выдает Шмелев.
– Чего?
– Международный женский день. Ты забыла?
– Я забыла, – тихо отвечаю я. – Это ты?
– Это я.
Не хочу выглядеть слишком кинематографично, но на эмоциях роняю букет на пол и влетаю в грудную клетку Ярику, крепко обхватывая его руками.
– Спасибо, – бормочу ему в шею.
– Жень, это просто цветы. Тебе разве до этого не дарили?
– Нет.
– А Долин?
– Заткнись, – выдыхаю я и сильнее сжимаю руки вокруг его грудной клетки.
– Но это еще не все подарки.
Я отстраняюсь и смотрю на загадочную улыбку Ярика. Хмурюсь, не понимая, о чем он.
Шмелев отстраняется, но все еще держит меня за руку. Идет спиной назад по моему коридору. Потом отпускает меня и бежит.
– Ярик! – кричу, смеясь, – ты куда?!
– Угадай! – раздается из моей комнаты.
И когда я забегаю внутрь, то вижу, что он хватает мои «умные» весы и сует их под свою толстовку.
– Вот мой подарок, Гольцман. Это я забираю с собой.
– Ты не в себе?
– О, поверь мне, я очень сильно в себе. Так же сильно, как и ты, пока собираешься на свидание с Долиным.
В ту же секунду вспыхиваю праведным гневом. Почему он решил, что может управлять моей жизнью? Мне что, мамы мало? Как будто я сама по себе недостаточно хорошая.
Пытаюсь отнять весы, но Яр без усилий отбрасывает мои руки от себя.
После недолгой борьбы выкрикиваю:
– Ты сумасшедший, понятно?!
Он все еще смеется и не понимает перемены моего настроения:
– А ты?
– И я тоже, – выдаю максимально зло. – Пошел вон. Забирай весы и все свое самодовольство! Мне это не нужно! Мне руководителей хватает, ясно?!
В секунду Яр бледнеет. Вижу его желваки, которые сначала застывают, а потом отправляются в пляс. Плевать. Кто дал ему право?
Он разворачивается и направляется к выходу. Быстро обувается, не выпуская из рук весы, и уходит, хлопнув дверью.
Я остаюсь стоять в своем белоснежном коридоре, бессильно сжимая кулаки.
Боже. Боже мой. Ну зачем? Я оседаю на пол и давлюсь слезами. Закрываю лицо ладонями и искренне не понимаю – ну зачем я все это натворила?!
Глава 28
Когда мама возвращается домой, лицо у меня все еще припухшее от рыданий, но уже удалось взять себя в руки. Букет хризантем я аккуратно подняла с пола, подрезала стебли и любовно пристроила в вазу из прозрачного стекла. Они пахнут весной и моим сумасшествием.
– Привет, зайка! – говорит она с неизменной улыбкой, когда я выползаю в коридор, чтобы поздороваться.
– Привет, мам. Как командировка?
– Отлично! Даже лучше, чем рассчитывала.
– Поздравляю, – говорю безо всякого энтузиазма.
– Как ты? Не заболела? Выглядишь как-то странно, – она прикладывает ладонь к моему лбу.
Морщусь и убираю ее руку, вспоминая, как сама пыталась измерить температуру Ярику таким же жестом.
– Все в порядке, голова просто болит. Выпила таблетку, сейчас пройдет.
– А что это на тебе? Мы разве не выкинули старые вещи? – цепко оглядывает меня мама.
– Не все.
– Надо выбросить.
Она идет в спальню, чтобы переодеться. Тащусь за ней как привязанная.
– Как твой проект?
– Супер, – говорю мрачно, – просто замечательно.
Мама сарказм не считывает, скидывает строгие брюки и удовлетворенно вздыхает:
– Умничка. Будет автомат?
– Да. Калашникова, – невольно повторяю шутку Шмелева и убиваю те ничтожные крохи хорошего настроения, которые смогла взрастить за последние несколько часов.
Она смеется:
– Если это поможет тебе получить пятерку, мне все равно.
Идет на кухню, я следую за ней и туда. Разглядываю ее идеально гладкие ноги, халат, волосы, которые всегда лежат ровно так, как надо, опровергая все законы физики и наплевав на погодные условия. В груди ворочается что-то неприятное.
Спрашиваю:
– Ты сегодня дома будешь?
– Нет, вечером встречаемся с тетей Аленой, ее Славка тоже в командировке, так что будем друг друга развлекать. А ты?
– Я с Долиным схожу погулять.
– С Антоном? Он мне нравится, – довольно кивает и наливает в графин воду. – Это свидание?
Я прихожу в бешенство меньше чем за секунду:
– Мам! Сто раз говорила, что мы просто дружим!
– И поэтому вместе идете куда-то восьмого марта.
– А что, друзьям так нельзя?
Мама снисходительно улыбается и нарезает лимон кружочками. Скидывает их в графин и споласкивает руки. Я наблюдаю за этим чуть ли не с откровенной неприязнью. Она будто не замечает. Подходит ближе, берет мокрыми ладонями меня за лицо:
– Зайка, не упирайся так, дай ему шанс. Мальчик из замечательной семьи, хорошо учится, прекрасно к тебе относится. Таких упускать нельзя.
Я подсчитываю комплиментарные прилагательные, которыми мама щедро награждает моего друга, и понимаю, что работают они ровно в противоположную сторону. Мягко освобождаюсь из ее обманчиво ласковой хватки.
Говорю:
– Голова болит. Я полежу пока. В пять уйду.
– Хорошо, зайка.
В дверях я разворачиваюсь:
– Мам, а папа тебя поздравил?
– Ну как будто ты нашего папу не знаешь, – фыркает она, наливая себе воду в высокий стакан, – у него нет выходных и праздников. Вечером пришлет два букета после пятого напоминания от помощника.
Я киваю и ухожу в комнату.
Ложусь на кровать и поворачиваюсь лицом к окну, подтягивая колени к подбородку. Смотрю на серое небо. Вспоминаю, как Ярик обнимал меня со спины. Как испугался кота. Как гладил по спине и как целовал. Горячая слеза выскальзывает из глаза и пересекает переносицу. Сердито тру лицо рукавом старой толстовки. Не буду больше плакать! Не о чем. Ничего ужасного не произошло. Поцеловались, поругались, подумаешь. Мои ожидания – это мои проблемы, верно? Нафантазировала себе какие-то воздушные замки. Как будто не видела армию поклонниц Шмелева и то, что ему глубоко плевать на всех вместе и на каждую в отдельности.
Ненадолго засыпаю, потому что голова и правда болит. Открываю глаза без двадцати минут пять. Проверяю телефон и там, разумеется, ничего. Глупо ждать, что он что-то напишет. Мне же не стоит делать это первой? Я ведь не виновата? Или, наоборот, только я и виновата?
Натягиваю на голову капюшон и опускаю его до самого подбородка. Приглушенно рычу в мягкую ткань. Потом резко срываю ее с себя и швыряю в угол комнаты. Не собираюсь поднимать! Пусть валяется! Пусть вокруг будет такой же бардак, как в моей голове!
Соскакиваю с высокой постели и иду к шкафу, не включая свет. Небо подернуто зарождающимися сумерками, и от этого все вокруг становится загадочным.
Что делать, если вся моя одежда меня бесит? А те несколько вещей, которые мне действительно нравятся, мы покупали вместе с Яриком, и я не хочу их надевать просто из принципа?
Ладно. В итоге натягиваю новые джинсы, топ и клетчатую рубашку, плевать, что это все плотно ассоциируется со Шмелевым. Это теперь мое.
Успеваю быстро подкраситься, и тут звонит домофон. Иду в коридор и сразу открываю.
– Не спросишь, кто это? – мама выглядывает из кухни. Один глаз накрашен, в руках тонкая кисть и круглое зеркало.
– Там шипит все, не разберу ответ в любом случае. Это Долин.
– Надо вызвать мастера починить наш видеодомофон, – вздыхает она.
– Десятый раз уже об этом говоришь, – меланхолично выдаю я и начинаю обуваться.
Мама неодобрительно окидывает меня взглядом. Игнорирую, хоть по привычке внутренне сжимаюсь. Так всегда происходит, когда меня вышибает из роли примерной дочери. Честно говоря, не знаю, что именно случилось, но внутри меня будто сдвинулись какие-то тектонические плиты. Что-то меняется. Не знаю, что конкретно, но отчетливо понимаю, что процесс мне уже не остановить.
Хватаю с вешалки куртку и тороплюсь выйти. Не хочу смотреть, как мама любезничает с Антоном и выразительно смотрит на меня после каждой его фразы. Мол, погляди, какой замечательный (прекрасный, славный, удивительный, по всем фронтам положительный) мальчик. Признаться, я уже порядком устала от того, что все пытаются нас свести.
Успеваю открыть вторую дверь в коридоре до того, как Долин нажимает на звонок.
– Привет, – говорю хмуро.
– Привет! – он чмокает меня в щеку. – Как дела?
– Прекрасно! А у тебя?
– Легкое похмелье. Но в целом я еще в эйфории после победы. Ты не в настроении?
Мы заходим в лифт, и я встаю в угол, прислоняясь спиной к стенам, как будто хочу держаться от друга подальше.
– Сегодня весь день голова болит.
– Почему не сказала? Могли остаться дома.
– С моей мамой? – не могу скрыть сарказма. – Кайф!
– Хочешь, никуда не пойдем?
Его участие сейчас даже раздражает. Ну что за день! Пытаюсь выдохнуть и вместе с воздухом вытолкнуть из себя этот странный негатив: