– А ты не помнишь?
– В смысле?
– Не помнишь, из-за чего первый раз сцепились?
Я озадаченно хмурюсь, а она улыбается почти торжествующе. Сама берет меня за руку и тянет вперед. Говорит:
– Подумай, Шмелев. Может, что придет на ум.
– Ты меня заинтриговала.
– Ага. Прикинь, заучка и такое умеет! – явно троллит меня, смотрит весело.
Качаю головой и тоже не сдерживаю улыбки. Не знал я раньше, что она может быть такой. Смешной, иногда дерзкой, проницательной, очень нежной, такой манящей и до одури красивой. Желанной. Я, наверное, умом тронулся. И понять не могу, когда это произошло.
– Куда мы идем? – прерывает мои размышления Женя.
– Давай сначала к деду зайдем, Тит писал, что он волнуется.
– Давно не был дома?
– Давненько, – уклончиво отвечаю я.
До моего дома доходим пешком. Живем мы не так уж далеко, да и проветриться нам обоим не мешает. По большей части молчим. Оба перевариваем какие-то свои мысли. Я думаю в основном о том, что хочу выдернуть Гольцман из того стерильного ада, в котором она живет. Как это сделать – я даже примерно не представляю. Но точно знаю, что дома с матерью ей плохо.
– Что она тебе сказала? – вырывается у меня как будто против воли, когда мы уже почти подходим к моему дому. Немного не дотерпел.
– Яр, я бы не хотела говорить.
– Что-то обо мне?
Вопрос эгоистичный, но мне необходимо знать. Боюсь, что Женя заупрямится, но она все же отвечает:
– О тебе в том числе. Но преимущественно обо мне.
Черты ее лица делаются жесткими, зубы сжимаются, взгляд становится злым и болезненным. Тут, наверное, мне бы заткнуться, но я зачем-то снова открываю рот:
– Было что-то о том, что мы ночевали вместе?
– Было и такое. Яр, честное слово, – Гольцман поджимает губы, – не хочу об этом вспоминать. Потом, ладно?
– Ладно, – на этот раз соглашаюсь легко, испытывая угрызения совести за то, что надавил.
И снова чувствую оголтелую, безумную злость на эту женщину. В голове тысяча предположений, что она могла сказать моей Жене, одно хуже другого.
От удивления громко хмыкаю и качаю головой. Моей Жене. Присвоил, значит, уже. И сам от себя скрыл.
– Ты чего? – с подозрением интересуется она, когда заходим в лифт. – Какой этаж?
– Десятый.
Гольцман жмет кнопку и смотрит на меня. Воздух вокруг нас густеет. Кажется, напряжение между нами можно руками брать и по карманам распихивать.
Двери закрываются и как будто тем самым обрезают поводки у моих демонов. Двигаюсь вперед, не отрывая взгляда от Жени. Она сглатывает, пятится, пока не упирается спиной в стенку лифта.
– Ярик, – выдает сдавленным шепотом.
Конец фразы я уже хватаю губами и нетерпеливо втягиваю в себя. Мое имя, произнесенное ее голосом, юркает мне в рот и тут же всасывается в кровь. Забываю, кто я такой и что тут делаю. Целую Женю. И понимаю, что в эту секунду это мой единственный смысл жизни.
Когда она резко отстраняется и подныривает под моей рукой, я теряюсь. Она стоит в коридоре, я все еще в лифте. Смотрю на нее мутным взглядом. Растерянно сую руки в карманы куртки и нащупываю электронную сигарету. Ого. Когда последний раз я курил? Вчера? За то время, что мы были вместе, о никотине я даже не вспомнил. Более того, и мой организм тоже не подал ни единого знака.
Ошарашенный, я наконец тоже выхожу в коридор. Работает дурацкое обещание, которое я дал себе, кажется, вечность назад? Или я просто так сильно сфокусировался на Жене, что забыл обо всем? Хорошо ли это?
Непослушной рукой достаю из кармана ключи и открываю общую дверь, а потом, как в тумане, и свою квартиру.
– Приперся, блудный попугай?! – в ту же секунду кричит из комнаты дед.
– Де, я не один!
Слышу, как слишком бодро и поспешно он собирает себя с кресла и выплывает в коридор.
Тяну за собой Женю, и она наконец переступает порог. Смотрит на деда испуганно. Закидываю руку ей на плечо, потом нахожу ладонью шею и коротко сжимаю. Даю понять, что я рядом.
– Епрст, – выдает Де скороговоркой, когда видит Гольцман, – какая красивая!
Женя издает тихий смешок и говорит:
– Здравствуйте! Вы тоже очень привлекательны.
– Все, Ярик, уходи, – скрипит дед, облокачиваясь на трость, – ты тут лишний.
Я фыркаю и скидываю ботинки:
– Мечтай! Она моя, Де.
Он смеется, а я поворачиваюсь к Жене. Как раз чтобы поймать ее удивленный взгляд. Приподнимает брови и одними губами переспрашивает «моя?». Пожимаю плечами и самодовольно усмехаюсь. А разве нет?
Глава 35
Втроем идем на кухню. Дед почти не опирается на трость, передвигается ловко. Я посмеиваюсь. Этот старик умеет притворяться, когда нужно. Как только в квартире появляется хорошенькая девушка – вот, пожалуйста, самый бодрый в мире человек.
– Как вас зовут, барышня? – спрашивает медовым голоском, отставляя в сторону свою палку и порхая по кухне как мальчишка.
Я, не сдерживаясь, смеюсь в голос. Очень радостно видеть его таким. Гольцман стреляет в мою сторону глазами и охотно включается в игру:
– Женя. А вас?
– Иннокентий Петрович, – он берет ее за руку и касается кисти сухими губами.
– Де, – с притворным возмущением забираю Женькину руку, – ты прям при мне постыдился бы!
– Видите, Женя, как он вас ревнует! А притворялся, что грозный и все ему нипочем.
Она смеется. Очень искренне. Невольно любуюсь, как она щурится и чуть откидывает голову назад. Русый хвост качается из стороны в сторону, поддаюсь порыву и ловлю его кончиками пальцев, перебираю легко. Улыбаюсь Жене. Наконец вижу, что она расслабилась и забыла про свою мать. Пусть и ненадолго. Мы садимся пить чай, и Де травит свои любимые байки, рассказывает про свое детство, а потом про мое. Понизив голос, в красках описывает, как мне на катке руку порезали лезвием конька. Женя послушно ахает, удивленно округляет глаза. Хватает меня за ладонь и изучает тонкие белые шрамы на пальцах.
– Еще немного, и пришивать пришлось бы.
– Де, не пугай, не так уж страшно было.
– Тебе, может, и нет, – он отпивает чай и довольно причмокивает, – а я чуть богу душу не отдал, когда ты весь в крови домой явился.
– Ярик, какой кошмар!
– Да прекратите вы.
Она поглаживает мои отметины и обеспокоенно заглядывает в глаза. Как будто это прямо сейчас случилось.
– Хорошая девочка, – доверительно сообщает дед, когда Женя, отстояв свое право на уборку, моет кружки.
Улыбаюсь, но отмахиваюсь со стандартным приколом:
– Скажи мне что-нибудь, что я не знаю.
– Любит тебя, – дед смотрит на мое вытянутое от удивления лицо и удовлетворенно добавляет, – вот, этого ты не знал.
Я хмурюсь, перевожу взгляд на Женю. Она беспечно споласкивает любимую кружку деда. Он говорит:
– Милая барышня, приходите к нам еще. В любое время. А сейчас я вынужден откланяться, немного устал, сами понимаете, старый человек.
– Де, – ворчу я, – ты чего врубил литературный стиль девятнадцатого века? Как будто не ты недавно выучил из интернета слово «душный».
Он пожимает плечами:
– Не хотел пугать твою девочку. Ярик, не душни.
И с достоинством покидает кухню, снова опираясь на трость и изредка натужно кряхтя. Я задумчиво смотрю ему вслед. Смеюсь над его актерской игрой, а тем временем снова и снова прокручиваю в голове то, что он сказал. Звучит как бред. Наверное, он просто утрировал то, что увидел. Конечно, мы с ней нравимся друг другу. Но так, чтобы… Запускаю руку в волосы и отрешенно навожу там очередной беспорядок. Не замечаю, что Де уже скрылся за поворотом коридора, а Женя выключила воду, облокотилась на столешницу и пристально меня изучает.
– Что? – спрашиваю ее серьезно, когда возвращаюсь в реальность.
– О чем задумался?
– О том, как сделаю тебя в «Мортал комбат».
Подхожу и кладу ладони ей на талию. Гольцман медлит, потом поднимает голову и смотрит мне в глаза:
– Дед у тебя замечательный.
– А то!
– А как он нас вдвоем оставил, – она радостно хихикает.
– Когда с ним живешь, он не всегда такой классный.
– Ты просто предвзято к нему относишься, – говорит строго, но вижу, что дразнит меня.
Ведет руками по моим плечам, обнимает за шею.
Я больше не улыбаюсь, смотрю почти хмуро. Спрашиваю:
– Все хорошо?
Смертельно хочется ее поцеловать, но я не двигаюсь, как будто в этом есть особый кайф. К тому же я сначала действительно хочу услышать ответ на свой вопрос.
Женя кивает:
– Да. Спасибо.
– За что?
– За то, что ты рядом.
– Дурочка ты, Жень, – чуть смещаю руки, подныривая под ее футболку, и нащупываю свои любимые ямочки.
Наклоняюсь ниже и нежно целую. Стараюсь передать то, что сказать словами пока не могу. Хочу, чтобы она почувствовала, как стала мне дорога по какой-то неведомой причине. Может, на самом деле это началось немного раньше. Раньше, чем я успел заметить.
Целоваться прекращаем только тогда, когда у Гольцман в кармане джинсов вибрирует телефон. Честно говоря, я уже ненавижу этот звук. Это тупое жужжание плотно ассоциируется с неприятностями.
Она двумя пальцами вытаскивает смартфон и демонстрирует мне экран с надписью «мама». Устало пожимает плечами.
– Не отвечай.
– Как-то это неправильно, Яр. Она, наверное, волнуется.
Подавляю волну агрессии, стараюсь быть спокойным:
– Да, волнуется, Жень. Сильно переживает, что ты вырвалась из-под ее контроля.
– Ярик…
– Ну что? Жень, ты не видишь, как она тебя прогибает? Ни миллиметра твоей жизни не хочет оставить без своего участия. Оценки, одежда, друзья. Я глубже даже лезть не хочу. Про вес она тебе тоже внушила?
– Ярик, – произносит она уже строже, – это все-таки моя мама.
Запрокидываю голову и шумно выдыхаю сквозь сцепленные намертво зубы. Это будет сложнее, чем я думал.
– Вспомни, что она тебе говорила.
– Что?
– Вот сейчас, когда вы ругались? Не прошу мне пересказывать, повтори в своей голове. Похоже на любовь и искреннее беспокойство?