Гольцман сводит брови, между ними залегает горестная морщинка. Я брякнул наугад, но, похоже, она действительно воспроизводит в голове их последний диалог. Смешная моя Женька, к каждому шагу относится так серьезно, как будто это самый важный экзамен. То, что она вспоминает, ей не нравится. И я рискую снова чуть надавить:
– Не бери трубку. Пойдем к Титу, он добряк, он точно тебя развеселит. Развеешься, а вечером все равно придешь домой. Ничего криминального.
Женя смотрит на меня. Сбрасывает звонок. Показывает телефон.
И просит:
– Ты теперь не уходи, Ярик. Я тебе верю.
Обхватывает меня руками и крепко прижимается к груди, в которой такие американские горки, каких я в жизни не видел.
– Покажешь мне свою комнату? – спрашивает Гольцман.
Я отстраняюсь и удивленно приподнимаю брови. Двусмысленная улыбка растягивает губы. Она непонимающе хмурится. Скользит взглядом к моим щекам – знаю, что смотрит на ямочки. А потом вдруг прыскает.
– Извини! Прозвучало двусмысленно.
Продолжая улыбаться, сжимаю ее талию:
– Я бы даже сказал, что прозвучало вполне определенно.
– Ярик! – протягивает руку и щиплет меня за нос.
– Ай!
– Просто хочу посмотреть, где ты живешь.
Целую ее в щеку и тяну за собой, взяв за руку. Сам улыбаюсь. Мне приятно, что ей хочется знать все про меня. И истории деда она, кажется, слушала с неподдельным интересом. В коридоре притормаживаю, предупреждаю:
– У меня бардак.
– Ничего, я переживу.
– Нет, Жень, – ловлю ее взгляд, – там правда прям бардак. Как в моей голове. Мне так комфортно. На контрасте с твоей стерильной квартирой это будет выглядеть еще хуже, чем есть на самом деле.
– Перестань называть мою квартиру стерильной.
– Да, кстати, я кое-что заметил, – улыбаюсь и прикусываю щеку изнутри, намеренно растягивая паузу.
Гольцман смотрит на меня с подозрением. Прищуривается. Хочет улыбнуться, но из последних сил держится. В полумраке коридора выглядит загадочной и очень красивой. Но какой-то надломленной, и это, если честно, меня очень беспокоит. Отодвигаю эту мысль и говорю:
– У тебя в углу валялась толстовка, – прикладываю свободную ладонь к щеке в притворном ужасе, – причем очень долго. И ты так ее и не подняла. Не свернула аккуратно и не положила на четко обозначенное место в шкафу.
Женя наконец смеется. Кладет руку мне на грудь и отталкивает, но одновременно поясняет неожиданно честно:
– Мне тоже вдруг захотелось бардака. Швырнула ее в угол и почувствовала, как мне стало легче.
Больше я ничего не говорю, толкаю дверь в свою комнату и зажигаю свет. Чувствую себя при этом достаточно уязвимо. Неловко переступаю на месте, смотрю за ее реакцией. Женя внимательно всматривается в окружающую обстановку. Изучает вещи, которые валяются на полу и на стуле. Медленно двигается вперед, скользит взглядом по постели, которую я, слава богу, умудрился застелить, кончиками пальцев касается моего стола, рассматривает фотки на стене. На них преимущественно мы с Титом. В разных возрастах, от десяти до семнадцати. Пара фоток с дедом, листок с графиком таргета, приклеенный к стене скотчем.
– Что это?
– Я подрабатываю. Таргет. Просто заметки для себя.
Смотрит удивленно, но молчит, продолжает изучать. Подходит к ноутбуку, касается тачпада, поворачивается ко мне.
Спрашиваю:
– Что? Тебе пароль сдать?
Женя смущается:
– Нет, конечно.
Я тоже чувствую себя неловко. Кажется, вопрос вышел резковатым. Поэтому подхожу и быстро набираю пароль. Тут же думаю, что зря. Когда экран загорается, там открыта страница Гольцман в соцсети. Я резко захлопываю крышку ноутбука, но уже, конечно, поздно.
– Ну да, смотрел, – признаю я свое поражение.
– Мне приятно, – отвечает она тихо.
Что удивительно, осмотр не прекращает. Ну да, ей же надо все делать на сто процентов и до конца. Поэтому Гольцман огибает стол, идет вдоль подоконника, бросая взгляд на улицу, переступает через какую-то мою футболку на полу. Черт, как же стыдно. Ну что ж, это я. Пусть принимает или… или что?
И тут она наклоняется, подбирает с пола тетрадь, куда я записывал свои эмоции по поводу нашего с ней проекта. Это ей точно читать не стоит. Подлетаю к Жене и выдергиваю компромат из ее рук. Прячу за спину.
– Это личное.
– Дневник? – выразительно изгибает она бровь.
Кажется, помнит мой ядовитый сарказм, когда доказывал ей, что это не мой стиль. Выходит, не обо всем можно судить вот так резко и сразу. Я сжимаю тонкую бумагу в пальцах. Умру, если она прочитает хоть слово.
Понимаю, что пауза затянулась, и выпаливаю поспешно:
– Нет!
– Как скажешь.
Женя пожимает плечами, еще раз обводит комнату взглядом. Как следователь, который только что провел обыск и хочет убедиться, что ничего не упустил. Не могу понять, о чем она думает. Мы с ней и правда очень разные. Вдруг ее это отпугнуло?
Женя возвращается к ноутбуку и спрашивает:
– Расскажешь мне? Про таргет. В общих чертах я и сама знаю, но интересно, чем именно ты занимаешься.
Она поддевает пальцем крышку. Ноут еще не «уснул», так что как раз успеваю прочитать всплывающее сообщение.
Виктория Язова: Яричек, мы в караоке собираемся с девочками! Подъедешь? Ты мне должен!
Ох. Как же не вовремя. Только недавно я бравировал тем, что мне никто не названивает, в отличие от Долина. Только я забыл, что мне обычно не звонят, а пишут. Девчонкам почему-то так проще.
– Ну что, Яричек, – голос Гольцман звенит, – поедешь?
– Жень.
– Ну, ты ведь задолжал! – она протягивает руку и открывает наш с Викой диалог.
А там все еще хуже. Жесткий флирт, обсуждение встреч, фотки.
– Женька, – зову тихо.
– Отстань.
Она дуется, а мне одновременно неловко, страшно и смешно. Гольцман ревнует! Значит, я точно ей нравлюсь. Как будто мне мало других подтверждений от нее.
Беру ее за руку и удерживаю, хотя она и пытается вырваться.
Говорю примирительно:
– Жень, это все глупости.
– Да, как же.
– Гольцман, ну же! Ну хочешь, посмотри на даты. С тех пор, как мы с тобой общаемся, никаких бабочек-однодневок не было.
– Общаемся? – ее глаза агрессивно сужаются. – И что это за общение такое, Яр?
Набегался, зверек? Добро пожаловать в капкан. Отвечай честно или будь добр умереть с честью.
Глава 36
– А как, по-твоему, это называется? Я тебя с дедом познакомил.
Кажется, он пытается юлить из последних сил. Но я не позволяю. Складываю руки на груди и говорю жестко:
– Не знаю. Яр, скажи мне сам.
– Да блин, мне что, на одно колено встать, чтобы ты поняла? – от безысходности он снова злится.
– Господи, да что ты говоришь такое?
Машинально подаюсь назад, увеличивая дистанцию между нами. В глазах Ярика мелькает какая-то эмоция, похожая на страх. Он запускает руку в волосы и отворачивается. Делает пару нервных шагов. В этот момент я думаю, что он похож на зверя, которого что-то беспокоит, но он никак не может этого объяснить. Только расхаживает по вольеру и огрызается. Внутренне я почти сдаюсь, мне хочется его успокоить, погладить по вздыбившейся шерсти, приласкать. Но я держусь. Так ничего не получится. Шмелев должен хотя бы сам себе признаться, что что-то ко мне чувствует. А не начисто это игнорировать. Можно, конечно, целоваться до скончания веков, называя это общением. А мне что делать? По крупицам собирать его слова, которые он не успел отследить? Когда говорил, что я ему нравлюсь, или когда сказал деду «моя». И гадать, шутка это, не шутка?
Делаю шаг навстречу и мягко произношу:
– Не надо вставать на одно колено, Яр. Достаточно пары слов.
Он поворачивается и устремляет на меня какой-то мученический взгляд. И молчит. Молчит. Молчит.
Господи, как же ему сложно. Черт, да мне ведь тоже нелегко! Мне нужно хоть на что-то опереться!
От обиды у меня начинает подрагивать нижняя губа. С досадой ее прикусываю, делаю пару глубоких вдохов. Как-то враз ослабев, устало развожу руками.
– Я домой пойду. Ты мне, пожалуйста, не пиши, пока не поймешь, что у нас с тобой за «общение».
В ответ вновь красноречивое молчание. Выхожу в коридор, быстро одеваюсь, а у порога не выдерживаю и ядовито говорю:
– Удачно съездить в караоке, Яричек.
Хлопаю дверью и тут же ругаю себя за этот жест. Что за театральность? Там же дед его, он наверняка услышал. Обязательно надо было закончить на истерической ноте? Да и не хотела я совсем уходить! Надеюсь, что Шмелев пойдет за мной, как в прошлый раз, но этого не происходит. Приезжает лифт, я нажимаю кнопку первого этажа и прислоняюсь к стене. Опускаю голову, касаясь подбородком своего свитшота. Не надо было мне уходить. Видела же, как ему сложно. Надо было попробовать поговорить еще. Взбесилась просто из-за этих сообщений идиотских. В караоке. Сколько им лет вообще, что за предложение тупое! Моя мама ходит в караоке с тетей Аленой, это логично. А что там делают девочкибабочки, поют Аллегрову? Это просто смешно.
Выхожу из подъезда и неловко замираю. Ну и что теперь, идти домой? До чего тупая ситуация! Вытаскиваю из кармана телефон, верчу его в пальцах. Позвонить маме? Позвонить Ярику? Почему я вечно должна делать то, чего ждут от меня другие?
Просто голова взрывается. Ладно, если уж вышла, нужно двигаться. Хотя бы по инерции. Делаю несколько шагов и снова останавливаюсь. Боже, как тяжело быть подростком, хоть кто-нибудь об этом знает?!
Снова начинаю идти. За спиной открывается дверь подъезда. Слышу, но решаю не оборачиваться. Если не буду смотреть, то и не расстроюсь. Но тут кто-то налетает сзади и порывисто обнимает меня со спины. Ярик! Выдыхаю с тихим всхлипом – какое же облегчение! Зажмуриваюсь и чувствую, как сердце тарахтит, будто слетевший с катушек мотор. Шмелев опускает лицо и касается носом моей шеи. Втягивает воздух. Тихонько, как будто старается, чтобы я не заметила.