Снова открываю приложение такси. Ну слава богу, минута осталась, судя по карте, тачка стоит уже на ближайшем светофоре. Почему-то я очень нервничаю. Уверен, у Жени что-то случилось. Даже по буквам в мессенджере понял.
Подхожу к дороге и прячу электронку в карман, наскоро затянувшись. Брошу. Скоро брошу окончательно.
– Привет! – звонко здоровается Гольцман, выходя из машины, и наклоняется обратно в салон, – спасибо вам, до свидания. Да, и вам тоже.
Делаю несколько широких шагов и крепко ее обнимаю. Прижимаю к себе так сильно, что она пищит.
– Прости, – ослабляю хватку и нервно улыбаюсь, – просто соскучился.
– Я тоже.
– Ты как?
– В порядке, – стойко улыбается, но тонкими пальцами впивается в переносицу.
– Что-то случилось?
Женя сначала качает головой. Снова улыбается. А потом смотрит мне в глаза и как-то жалобно всхлипывает.
– Маленькая, – снова прижимаю ее к себе.
Она бормочет мне в куртку:
– Да все в порядке. Ничего ужасного не произошло. Просто родители разводятся, мама опять наговорила какой-то фигни.
Глажу ее по волосам, давая возможность высказаться. Но Гольцман замолкает, а я отчетливо понимаю, что у нее на душе есть что-то еще.
Произношу тихо:
– Даже этого достаточно, чтобы расстроиться. Не запрещай себе. Женька, ты не должна быть железной и без единой трещинки. Нормально плакать, переживать, вести себя глупо. Нарушать правила.
Она тихо хмыкает. Как будто ей семьдесят, а я, малолетка, пытаюсь учить ее жизни.
– Я позвонила папе. Спросила, могу ли я жить с ним. Он не ожидал. Сказал «не знаю», потом «надо подумать», и еще – «не уверен, что это хорошая идея». И все называл меня Кнопкой, будто это может все исправить.
За грудиной все тугими узлами закручивается от ее тона. Усталого и бесцветного. Чтоб они все провалились, эти безответственные взрослые. Почему, когда они должны помогать, то всегда только сбегают? Из разговора или из семьи. Не хочу таким стать. Достаточно ли одного только желания? Не знаю. Это только предстоит проверить.
– Наверное, твой отец действительно не ожидал. Мне кажется, вам стоит поговорить еще раз, уже не по телефону. И когда он все обдумает.
– Да. Но мне больно оттого, что ему нужно думать над этим.
Опускаю голову и целую Гольцман в макушку. Конечно, больно. Когда отвергают, всегда больно.
Она едва ощутимо дрожит в моих руках, и я вижу, что она замерзла. Дебил. Устроил допрос. Хоть весна и заявила, наконец, свои права, но мартовские вечера точно не созданы для прогулок.
– Идем, – тяну Женю за руку к подъезду.
– Идем, – соглашается она едва слышно.
В лифте я отхожу к противоположной стене. Мне кажется, Женя сейчас не настроена на физический контакт, поэтому не пытаюсь ее снова обнять. Она молча изучает свои ботинки блеклым взглядом. Руки опустила вдоль тела, пальцами вцепилась в рукава куртки. Только недавно мне казалось, что эта розовая куртка ее портит. Сейчас вынужден признать, что ее ничто не может испортить. Даже вещи, которые так старательно выбирала ее мама.
В квартире Гольцман разувается и как-то потерянно застывает в коридоре. Я нежно касаюсь губами ее щеки.
– Извини, у меня сильный бардак.
– Еще сильнее, чем обычно? – ее лицо смягчается, когда она выдает эту шутку.
Киваю:
– Да, когда Де уехал, я за пять секунд устроил тут свалку.
– Он доехал, кстати? Все в порядке?
– Мне водитель отписался – довез, поселил, проводил. Все хорошо. Думаю, он уже смотрит очередное молодежное шоу на своем планшете.
Женя откидывает голову и смеется. Тихо, но очень искренне. Может, не стоило отпускать деда в дом отдыха, если он так ее радует?
– Персоналу придется потрудиться, чтобы выгнать его на процедуры.
– Да, – подтверждаю серьезно, – скорее всего он забаррикадируется в номере до дня отъезда.
– А еду будут просовывать под дверь?
– Предварительно нарезая тонкими кусочками. Чтобы пролезла.
Гольцман снова отзывается смехом. Звонким и радостным, как колокольчик. Снимаю у нее с плеча рюкзак и кидаю на пол. Помогаю расстегнуть куртку. Спрашиваю:
– Хочешь чего-нибудь? Голодная?
Женя отвечает слишком поспешно:
– Нет, есть не хочу.
– Тогда придется себя пересилить, – хмурюсь и иду на кухню.
Она же совершенно точно не ела после того десерта в кафе. Что за упертая девчонка! Сколько раз надо сказать ей о том, что она красивая, чтобы Гольцман поверила? Чтобы перестала морить себя голодом? Ее отец лучше бы за этим проследил, чем по командировкам разъезжать.
Распахиваю холодильник и задумчиво изучаю полки со стройными рядами лоточков. Сегодня приходила Роза, наготовила на роту солдат, как обычно.
Наугад достаю несколько, открываю крышки, ставлю разогреваться. Женя в это время складывает грязную посуду в посудомойку.
– Эй, что ты делаешь? – пытаюсь поймать ее за руку. – Не нужно, я сам.
– Конечно, Шмелев, ты очень самостоятельный, я не сомневаюсь. Позволь немного тебе помочь, хорошо?
Она мягко отстраняет меня и продолжает убираться. Стыдно? Вроде бы да. Но скорее приятно. Женская забота для меня в новинку. Мама давно от нас ушла, а от Розы я старательно дистанцируюсь, мне претит сама мысль, что ее услуги оплачивает отец.
Пячусь к столу и как завороженный наблюдаю, как Гольцман легко находит нужные предметы. Каким-то образом понимает, где лежат кастрюли, а где – тарелки. Находит моющее средство и ловко протирает плиту и столешницу. Не хочу быть сексистом, но у женщин это что, в крови?
Микроволновка издает звуковой сигнал, заставляя вынырнуть из размышлений. Женя опережает меня, сама извлекает лотки и раскладывает еду по тарелкам. Заглядывает в холодильник, достает овощи и быстро нарезает.
– Это полезно, – поясняет, оглядываясь через плечо.
– И низкокалорийно?
Она нехотя кивает, на этот раз не глядя на меня:
– И это тоже.
Мы ужинаем молча, только бросаем друг на друга странные взгляды. Я думаю о том, как вышло, что я с разбега влюбился в эту девочку, которую терпеть не мог. Познакомил с дедом, спал у нее дома, а теперь вот привел к себе и позволил захватить кухню. А еще наслаждаюсь тем, как она ест. С аппетитом. А не так, как будто еда – это ее злейший враг. Интересно, а Гольцман о чем думает?
– Очень вкусно, – хвалит Женя с энтузиазмом, – ваша Роза просто молодец.
– Спорить не буду.
– Ярик, а твой отец, ты про него не рассказывал. Вы общаетесь?
Давлюсь куском мяса и натужно кашляю, Женя испуганно вскакивает на ноги.
– Нормально, живой, – выдаю хрипло.
– Точно?
– Нет, не точно. Если свалюсь замертво, вызывай скорую и делай искусственное дыхание.
– Рот в рот?
– О да.
Гольцман смеется и указывает на меня вилкой:
– Хорошая попытка съехать с разговора. Но все же? Если тебе неприятно, настаивать не буду.
– Да нечего рассказывать. Мама ушла, когда мне было девять. А папа – еще через четыре года. У него другая семья. Жена, дочка. Варя, – произнося ее имя, морщусь, – очень способная. Отец вечно выдает бесящие подробности. В какой сад пошла, как английский учит, как на лыжи встала.
– Лыжи?
– Скажи? Робот, а не ребенок.
– Ты ее видел?
– Нет. Только на фото.
Женя кивает и смотрит в тарелку. Дальше спрашивать не решается. Я только рад.
Мой телефон на столе начинает вибрировать, и я вздрагиваю. Отец. Почуял, что ли? Но это, конечно, не так, он просто хочет узнать про деда. Замечая, что и Гольцман скользнула взглядом по экрану, я принимаю вызов.
– Да?
– Ярик, привет, как ты? – спрашивает отец под аккомпанемент детского заливистого смеха.
– Лучше всех. Дед доехал, все нормально. Если он тебе не отвечает, значит, либо вредничает, либо уже уснул под телек.
– Ладно. Хорошо. Я волновался.
Я хмыкаю:
– Ну так не волнуйся. Будь с семьей.
И скидываю. Ни секунды больше не желаю слушать отзвуки чужой счастливой жизни.
Смотрю на Женю и ловлю укоризну в ее взгляде. Ну и пусть. Может быть, она скоро чуть лучше поймет мои эмоции. Хотя сейчас я не вижу в ней злости. Только смирение и тихую грусть. Отец собирается ее оставить, разве она не хочет разрушить весь этот мир? Мне хотелось именно этого. Смотрю, как она скребет вилкой по тарелке, как перекладывает еду с места на место. И постепенно до меня доходит. Пока я наказываю всех вокруг меня, Женя слишком занята тем, что наказывает себя.
Глава 44
Когда заканчиваем с едой, Женя так же ловко отстраняет меня и прибирается на кухне. Запускает посудомойку и прислоняется к ней бедром. Складывает руки на груди и улыбается. Спрашивает:
– Что?
Понимаю, что пялюсь на нее совершенно беззастенчиво и что она меня на этом поймала, но прекратить не в силах.
Качаю головой:
– Просто смотрю.
– Перестань.
– Почему?
– Ярик, ты меня смущаешь! – она прикладывает ладошки к щекам, и я смеюсь.
– Ладно.
Гольцман краснеет еще сильнее и сдавленно выдает:
– Что «ладно»? Ты же глаз не сводишь!
– Хочу смотреть на свою девушку, – пожимаю плечами, – что такого?
– Боже, теперь спрашивать еще более неловко, – бормочет она.
– Спрашивать о чем?
– Я просто… Я хотела сходить в душ, если это удобно, – она сбивается и дальше тараторит на предельной скорости, – чтобы завтра нормально выглядеть. И еще я взяла запасную футболку на завтра, но забыла, что нужно в чем-то спать. Сможешь дать мне что-нибудь?
Серьезно киваю, а потом не справляюсь с собой и начинаю улыбаться как последний идиот.
– Ужасно, Ярик, я и так вся горю, можешь так не улыбаться, пожалуйста!
Не нахожу ничего лучше, кроме как переспросить, понизив голос:
– Горишь?
– Ты просто невыносим!
Она срывается с места и бежит в мою комнату. Я же громко хохочу. Дурак, что с меня взять. Пользуюсь тем, что я на своей территории, но Гольцман слишком красива, когда стесняется. Румяные щеки, блеск в глазах, губы чуть приоткрыты, ловит ими воздух. Не смог отказать себе в удовольствии ее смутить.