Посмеиваясь, иду в гостиную, нахожу в шкафу большое голубое полотенце. На пороге своей комнаты останавливаюсь:
– Что ты делаешь?
– Убираюсь, – сидит на полу, поджав под себя ноги, – разнервничалась, надо было руки чем-то занять.
Вокруг нее стопками разложены мои вещи, которые до этого были раскиданы по комнате.
– Извини, я придурок. Не хотел, чтобы ты нервничала. Вот, это чистое полотенце. Сейчас дам что-нибудь переодеться.
Женя поднимается, забирает у меня полотенце, прижимает к груди и наблюдает, как я роюсь в своем шкафу. Достаю шорты со шнурком на талии и футболку:
– Годится? Затянешь, чтобы не свалились.
– Спасибо.
– Жень, не бойся, пожалуйста. Я всего лишь дурачусь, – подхожу и нежно обхватываю ладонями ее лицо, – со мной ты всегда в безопасности. Просто мне нравится, как ты краснеешь.
Она кивает, а потом шлепает меня по плечу:
– Довыпендриваешься. Я тоже могу тебя смутить. Посмотрим еще, кому из нас будет более неловко.
– Меня? – ухмыляюсь самонадеянно.
– Тебя, Шмелев.
Гольцман тянется ко мне, и я с готовностью целую ее. Хорошо быть с ней рядом. Так уже естественно. Почему именно с ней так?
Она делает шаг назад и хитро прищуривается:
– Думаешь, тебя невозможно смутить?
– У тебя не выйдет, – несомненно, провоцирую.
Так все искрит между нами, невероятно. Никогда сердце не сбивалось с ритма от одной лишь близости девушки. Кровь не просто циркулирует – несется, блин, галопом.
А особенно мощный фейерверк бьет в ребра, когда Женя выходит из комнаты, но на пороге притормаживает, повернувшись ко мне спиной. Полотенце и вещи кидает на пол, прямо себе под ноги. Берется пальцами за край своей майки и стягивает ее через голову.
– Женя-я-а-а-а, – выдаю на выдохе потрясенно.
Лямка нежно-голубого бюстгальтера, узкая спина, ямочки на пояснице. Это выстрел в голову. Меня словно паралич разбивает. С удивлением отмечаю, как теплеют щеки. Эта дерзкая выходка совершенно выбивает из равновесия.
Гольцман подхватывает свои вещи с пола и стрелой несется в ванную.
– Хулиганка! – кричу ей вслед, и она отзывается почти что дьявольским смехом.
Обожаю. Каждый раз, когда думаю, что уже ее понял, она выкидывает что-то такое, что добавляет новый штришок в ее портрет.
Стараясь не вслушиваться в то, как шумит вода в душе, застилаю постель свежим бельем. У Жени дома всегда так чисто, а у меня здесь бардак повсюду, стыдно, конечно.
Переодеваюсь в треники и футболку, приземляюсь на кровать с ноутбуком. Быстро разбираюсь с новым заказом на таргет. Наконец получается отвлечься от мысли, что Гольцман принимает душ у меня дома. М-да. Выходит, не получилось. Да блин, я же парень, она мне сильно нравится, я влюблен, было бы странно, если бы эта мысль меня не волновала!
Рассерженно щелкаю по тачпаду. Животное я, что ли? И так ее напугал.
– Ярик? – Женя останавливается в дверях.
Распаренная, красивая, некоторые прядки волос мокрые. Глаза огромные. Почему раньше не замечал?
– Я там полку освободил, можешь вещи туда сложить. Ну, если хочешь.
– Спасибо.
– Посмотрим что-нибудь?
– Мне надо материалы к завтрашнему семинару почитать. Тебе, кстати, тоже.
– О, этот поучительный тон! – усмехаюсь, наблюдая за тем, как она раскладывает вещи в моем шкафу.
Кто бы мне о таком рассказал. Я бы послал по определенному адресу, причем в обход. Это глупо, это совершенно на меня не похоже. Нет, конечно, я не какой-то закоренелый холостяк из типичных мелодрам, которые так любит Женя. Мне еще не так много лет. Просто я привык считать, что отношения мне не нужны. Все физические проявления были мне очень приятны, но мне никогда не хотелось обязательств, пусть в нашем возрасте они кажутся пустячными. И еще – до этого я не ревновал так исступленно.
– Ярик? – обращается ко мне Гольцман как будто уже не в первый раз.
– А?
– Я спрашиваю, будешь со мной учить?
– Нет, маленькая, вряд ли сейчас смогу во что-то вчитаться. Ложись рядом, – хлопаю по постели ладонью, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – а я пока поработаю.
Женя цокает языком и закатывает глаза:
– Какой взрослый серьезный мужчина!
– Ложись давай.
И она устраивается рядом вместе со своей огромной тетрадью. Что-то читает в телефоне, делает пометки. Шуршит страницами, листая конспект, беззвучно шевелит губами. Я кладу голову ей на колени и лениво шарюсь в ноутбуке. Добиваю еще один заказ, отписываюсь предыдущим клиентам по результатам. Потом просто лежу, наслаждаюсь Жениным теплом. Хорошо. Очень правильно. Не думаю, что в семнадцать нужно просто лежать рядом друг с другом, занимаясь каждый своим делом, но и мы с ней – не совсем обычные подростки. Мы как будто очень осторожно напитываемся этой близостью, стремимся подлечить друг друга. Как в компьютерной игре: ползунок здоровья становится зеленым.
По дыханию и движениям понимаю, что Гольцман уже закончила. Но я не реагирую, жду. Хочется, чтобы сама позвала.
Она медлит, потому что, видимо, стесняется.
– Ярик, – наконец окликает она тихо, практически еле слышно, – поцелуешь?
В момент я отбрасываю ноут и перекручиваюсь, чтобы встать на колени рядом с Женей, оказавшись лицом к лицу.
– Думал, ты не попросишь.
– А почему я должна просить?
Резко подаюсь вперед и целую. Может быть, чуть грубее, чем хотел. Крепко ее обнимаю. Она трясется, я дрожу, сталкиваемся зубами, но чувства неловкости нет. Нам очень хочется гладить друг друга, трогать. Я изо всех сил стараюсь не позволять себе лишнего. Но блин, это моя любимая девушка, в моей постели, как мне держать себя в руках?! Голова сейчас взорвется. Или сердце пробьет грудную клетку. Каждое движение губ – на разрыв. Вот-вот – и сдохну просто от того, как мне хорошо.
– Ярик, Ярик, – зовет Женя тихо, отстраняясь, – погоди, пожалуйста.
– Да, извини, – голос хрипнет, – прости, больше не буду.
Гольцман улыбается мягко, нежно, ведет кончиками пальцев по моему лицу:
– Нет, все в порядке. Просто иногда такой пожар, я не справляюсь.
Сердце щемит. Я не могу ее обидеть. Никогда бы не смог. Нужно быть аккуратнее, больше заботиться о ней, она такая хрупкая.
Перехватываю ее руки и крепко сжимаю. Говорю:
– Я понял. Все хорошо.
И мы ложимся рядом, много болтаем. Обсуждаем все подряд. Это не менее круто. Узнавать Женю еще лучше – самый настоящий кайф. И когда она меня слушает, старается дать свою оценку или просто смеется моим шуткам, все это просто чудесно. Нормально? Чу-дес-но. Как эти слова вообще в моей голове всплывают? Влюбленный дебил.
Так незаметно и засыпаем.
Глава 45
А на следующий день мы приезжаем в колледж вместе, и все становится еще хуже. Я думал, что интерес к Жене и нашим отношениям будет угасать с каждым днем. Но на деле выходит иначе. Охочие до крови гиены скалятся из-за каждого угла. Перешептываются, обсуждают. И беспрестанно, как говорит Тит, постят в чат новые подробности. При упоминании об этом внутри все закипает. Волна гнева накрывает с головой, и я уже не понимаю, ничего не понимаю. Мне нужно это читать? Нужно снова выискивать тех, кто льет грязь в идиотских пабликах? Я этим не унижу Гольцман?
Фоново я все время сильно тревожусь, особенно когда мы в колледже. Дома у нас все хорошо, тем более что Женя остается у меня еще на несколько дней, пока дед не возвращается из санатория. Разумеется, она в пух и прах ругается с мамой. Я, не сдержавшись, подсмотрел пару ее сообщений и еле договорился со своей агрессией. Мать такое писать не должна. Так уничижительно, так жестоко. Лучше уж полный игнор, который успешно практикует моя родительница.
Гольцман всего семнадцать, и по-хорошему ее мама могла бы ее просто забрать. Но она этого почему-то не делает. Может, слишком занята собственными переживаниями по поводу развода? Или готовит что-то посерьезнее? Стараюсь убедить себя, что она не вселенское зло, просто женщина, которая не может сделать ничего по-настоящему плохого, иначе моя голова взорвется от переживаний.
Еще одна головная боль – это социолог. Когда первый раз приходим на его пару, взявшись за руки, он одаривает нас таким выразительным взглядом, что Женя дышать перестает. Мы уже три раза меняли концепцию работы, а Гольцман все равно недовольна. В качестве компромисса она теперь в очередной раз перелопачивает теорию, а я сочиняю текст для опросника. Кто знал, что в итоге мы все равно к этому придем? Другое дело, что теперь Женя считает это недостаточно эффективным для работы на пятерку.
– Другое дело – эксперименты над людьми, да? – ласково поддеваю я, пока мы с ней сидим в кафе перед парами.
Теперь с этого начинаем каждый свой день. Хорошая традиция, мне нравится. А вот в колледж ходить теперь совсем не хочется, таскаюсь ради нее только.
– Яр! Ты зачем меня драконишь? – смотрит серьезно из-под ресниц.
Ауч. Наверное, не стоило так говорить, Женя ведь действительно волнуется.
– Не переживай, пожалуйста, так сильно. Это просто проект.
– Это экзамен.
Я закатываю глаза и отпиваю кофе. Гольцман молча смотрит, потом теплеет взглядом и берет меня за руку:
– Вообще-то это проект, из-за которого мы с тобой вместе.
– Рада, что была неправа?
– В смысле?
– Так ты хотела, чтобы мы с тобой подружились, – веселюсь я, – не делай вид, что не помнишь.
– А ты все время собираешься мне об этом напоминать?
– Конечно! До конца жизни, – тянусь через стол и чмокаю ее в нос.
– Завтра встретимся с папой?
– А он опять перенесет? Можно сразу прикидывать другие планы?
– Ярик, не язви, мне очень за это неудобно. Он обещал, что не перенесет.
– Конечно, встретимся, – соглашаюсь легко, – уже давно пора. Как с мамой?
Женя поджимает губы и сосредоточенно листает ежедневник. Всегда так делает, когда не хочет отвечать. Водит пальцем по страницам, что-то подчеркивает фиолетовым маркером.