– Прикольный, плотный такой.
– Мама в дютике покупала.
– Кайф, – от обсуждения консилера они так же легко переходят обратно, – такая она в школе пышка была, да? Очки эти еще, такой кринж.
– Не будут они долго вместе.
– Думаешь?
– Да стопудово. Она сейчас снова растолстеет, и привет. Ярик с такими не встречается.
– Да Ярик вообще ни с какими не встречается.
– Ага, – ядовитый смешок, – а с ней-то стал.
– Сбой программы. Такое бывает.
Они хихикают и наконец уходят, снова обсуждая макияж. Я упираюсь лбом в дверь кабинки и всхлипываю. Коекак разгибаюсь, трясущимися руками натягиваю джинсы. Меня колотит так, что воздух вокруг волнами расходится. Лезу в карман и с третьей попытки достаю телефон. Сажусь на унитаз, наплевав на брезгливость. Иначе на ногах не устоять.
Сегодня запостили фотки. Они так сказали. Я просто посмотрю. Просто проверю, какие. Просто. Проверю.
Путем нехитрых манипуляций я нахожу паблик со сплетнями нашего колледжа. И главная звезда на повестке дня там, вот сюрприз, я. Смотрю на фотографии, которые выложили сегодня. Мои школьные, максимально неудачные, я думала, их нигде не осталось, мы об этом позаботились. Мама позаботилась, если быть точной. Я действительно там немного полненькая, с круглыми румяными щеками. Краснеть при первой возможности всегда было любимым приколом моего организма. Дурацкие очки сидят криво, волосы в вечной косе, которая выглядит неопрятно. Кажется, это снимали после физкультуры. Вишенка на торте – кадр, где мне задирают юбку от школьной формы, демонстрируя трусы в розовых сердечках.
Все еще сидя в туалете, я зажимаю рот ладонью, и даже сквозь плотно сжатые пальцы у меня вырывается короткое рыдание. Две слезинки сбегают из правого глаза и падают мне на колено. Я листаю дальше.
Там есть еще фотографии, сделанные уже в колледже, исподтишка. Ракурсы, мягко говоря, не гениальные. Знаете, даже модель можно сфотографировать так, что она выйдет отвратительной толстой метелкой, что уж говорить обо мне. А здесь как будто нарочно старались. Ловили все: прикрытые глаза, по-дурацки поджатые губы, выглянувшую лямку бюстгальтера, как будто это преступление!
У меня в груди происходит что-то страшное. Какая-то бездна образуется так стремительно, что только успевай следить за крушением новой счастливой Жени.
Но я упрямо смотрю дальше. Нахожу фото, где Ярик кормит меня маффином. Подпись гласит «Шмелев откармливает новую девушку, чтобы был повод расстаться».
Есть и фото на сцене, снятое снизу, под коротким платьем видно мое белье. «Очень талантливо отыгрывает шлюху».
Они просто достали все хорошее, что у меня было, издевательски вывернули и выставили в таком свете, что я сама уже не понимаю, где правда, а где ложь.
Меня тошнит. Меня так, мать их, тошнит, что я едва успеваю развернуться и склониться над унитазом. Меня полощет долго и беспощадно. Я дрожащими пальцами собираю волосы, чтобы не испачкать, и отмечаю, что в этот раз мне даже пальцы в рот толкать не пришлось. Какая удача.
Наконец обтираю лицо туалетной бумагой и спускаю воду. Снова воспаленным взглядом впиваюсь в экран телефона. Меня чуть ведет в сторону, и приходится упереться рукой в стену кабинки, чтобы не упасть.
Читаю десятки комментариев. Большинство – анонимные. Торопливо глотаю оскорбления, мажу взглядом по выдуманным именам. И вдруг вижу знакомую аватарку. Это Алина. Мне приходится сосредоточиться и еще раз внимательно вчитаться, чтобы наконец осознать, что она пытается меня защитить.
«Удалите».
«Зачем вы это делаете, это же отвратительно!»
«Просто толпа тупых ревнивых баб, вам самим от себя не противно?»
«Совсем охренели??? Удалите немедленно, это нарушение неприкосновенности частной жизни! С этим в полицию можно идти, идиотки!»
От поста к посту подруга становится все более эмоциональной, и я пытаюсь зацепиться хотя бы за ее поддержку, но этого слишком мало.
Я уже тону и не могу представить, что может выдернуть меня на поверхность. Открываю дверь и вываливаюсь из кабинки к раковинам. Смотрю на себя в зеркало и вижу чистый животный ужас. Он так явно написан на моем лице, что я включаю холодную воду и остервенело пытаюсь стереть его со своей физиономии.
Дальше действую на автопилоте. Просто выхожу из колледжа, прихватив из гардероба куртку. Думаю о том, что, если меня сейчас сфотографируют, у них хватит добротного контента еще на несколько дней. Сумка, кажется, осталась в актовом зале, но мне глубоко плевать. Пишу Долину, что заболела и уехала. Потом отправляю сообщение Ярику, что встречать с репетиции меня не нужно, потому что я уже еду в такси домой. Вру и ему тоже, что заболела. Выключаю телефон и тащусь домой пешком.
В старой школе я пропустила полгода после скандала с фотографиями и моего нервного срыва. Ушла на домашнее обучение. Летом мама забрала мои документы, выкинула все мои вещи. Как раз тогда втроем со стилистом мы полностью обновили гардероб. Вплоть до трусов. Никаких больше розовых сердечек. Я просто соглашалась на все, верила, что с новой одеждой мы покупаем мне новую жизнь. Все лето провела в языковом лагере на Мальте. А в сентябре пошла в колледж, пообещав себе, что со мной больше никогда подобного не случится. Но все вышло гораздо хуже.
Я растерянно замираю на светофоре и пытаюсь понять, куда мне дальше идти. В голове так шумит, я совсем не могу сосредоточиться. Конечно, знаю дорогу домой, но обычно езжу на автобусе, а сейчас все вокруг как в тумане. Пропускаю зеленый, а потом еще раз.
Когда я уже готова разрыдаться, ко мне подходит девушка. Она выше и, кажется, старше меня. Не уверена, но, скорее всего, она наблюдает за мной уже несколько минут. Убирает от лица короткие светлые волосы и участливо, но цепко смотрит мне в глаза:
– Вам помочь?
Я качаю головой и чувствую, как дрожит нижняя губа. Очевидно, выгляжу не очень уверенно. Тогда девушка вздыхает, берет меня под локоть и переходит на ты:
– На ту сторону нужно? Ты дорогу переходить боишься?
– На ту, – отвечаю я и жалобно всхлипываю.
Прислоняю кулак к губам и позволяю перевести себя по переходу.
– У тебя случилось что-то? Обидели? – девушка наклоняется, чтобы снова пытливо заглянуть мне в глаза, когда мы уже стоим на тротуаре.
Беспомощно молчу. Если сейчас открою рот, то либо позорно разрыдаюсь, либо выложу все незнакомому человеку, что, на мой взгляд, не лучше. Кажется, она понимает, поэтому смягчает тон:
– Меня Света зовут. Света Манкова. Честное слово, я не маньячила, давай домой тебя провожу. Тебя как зовут?
– Женя, – с усилием проталкиваю через одеревеневшее горло.
– Ну вот, уже познакомились, считай, лучшие подружки. Где живешь?
Я послушно называю адрес этой странной незнакомой девчонке. Чувствую к ней необъяснимую симпатию, а может, просто так устала и растерялась, что очень хочу передать кому-то ответственность хотя бы за дорогу до дома.
И Света действительно ведет меня по нужному адресу. По пути рассказывает бесконечные истории о себе, своих друзьях, о волейболе, которым занимается. То и дело смеется своим же шуткам, запрокинув голову. Смех у нее громкий, искренний и какой-то щедрый. Если поначалу я слушаю девушку невнимательно, скорее, как радио, то к концу уже сама хохочу над выходками какого-то неведомого Миши Попова из ее компании. Удивительным образом она заслоняет своей энергетикой всю ту грязь, что я о себе прочитала. Хотя бы ненадолго.
У подъезда я аккуратно высвобождаю свою руку из ее хватки.
– Мы пришли. Спасибо большое, Света.
– Да не за что, – она отмахивается и достает телефон, – скажи свой номер.
Диктую цифры, а уже потом спохватываюсь:
– А зачем?
– Ну, обокрасть тебя хочу, ясно зачем! Шучу, расслабься. Я тебе смайлик в мессенджер кинула, – она поворачивает смартфон экраном ко мне, – напиши, как дойдешь, окей? Я немного повернута на безопасности растерянных девочек.
Последнюю фразу выдает так серьезно, что аж голос звенит. Я киваю. Улыбаюсь ей и захожу в подъезд. Повезло, что у меня дурацкая привычка оставлять ключи в кармане куртки, а то пришлось бы идти за запасным комплектом к соседям, а я сейчас совсем не настроена даже на минимальное общение. Отдала странной смешливой Свете Манковой все свои скрытые резервы.
Дома раздеваюсь, скидывая куртку прямо на пол. Мама на работе, папа с нами больше не живет, меня окутывает спасительная тишина. Рекс выходит в коридор так же безмолвно, всем своим видом намекая, что он будет молчать, но взамен и от меня потребует услугу.
Волочусь на кухню, где сыплю коту корм, промахиваясь мимо миски. Выпиваю стакан воды, а потом тут же наклоняюсь над раковиной и нажимаю пальцами на корень языка. Меня снова рвет. Голова гудит. Но напряжение, тем не менее, отпускает. Чувствую странное удовольствие от того, как саднит горло. Старательно споласкиваю раковину, умываюсь и проверяю кухонные шкафчики. Где-то здесь должно быть, у мамы всегда есть запас, я же знаю. Вот оно. Достаю початую бутылку вина и делаю глоток прямо из горлышка.
«Я немного повернута на безопасности растерянных девочек».
Она была ко мне добра, и игнорировать эту фразу мне не хочется. Включаю телефон и пишу Свете, что дошла домой.
Вижу, что пачками летят сообщения от Ярика и от Антона. Не вчитываясь, пишу обоим одну фразу: «Я ок, ложусь спать». И включаю авиарежим.
Делаю еще два глотка вина, передергиваю плечами. Прикрыв глаза, слежу за тем, как теплеет в пустом желудке. Убираю бутылку на место и иду к себе.
Там в одежде залезаю под одеяло и наконец проваливаюсь в неприятное липкое беспамятство.
Как будто издалека слышу, как хлопает входная дверь. Глаза не открываю и только глубже заползаю под одеяло. Это мама, конечно, больше некому. Не хочу сейчас с ней разговаривать и не готова еще выныривать из своей спасительной полудремы.
– Зайка, ты дома? – кричит она из коридора.