Тит веселит меня, отвешивая бесконечные шуточки, и я искренне начинаю смеяться. Когда добираемся до нужной аудитории, я уже хохочу на весь коридор и, конечно, наслаждаюсь тем, какими обескураженными взглядами меня провожают студенты. Особенно девочки.
Наверняка они все видели. А многие еще и подливали масла в огонь. Так пусть подавятся.
У дверей аудитории мы прощаемся с Антоном. Он берет меня за плечи и целует в щеку. В этот момент чувствую, как Яр сильнее сжимает мои пальцы.
Долин салютует ото лба четырьмя пальцами и говорит:
– На перерыве в столовке?
– На перерыве в столовке, – подтверждает Вадик, серьезно кивая и повторяя его жест.
В дверях мы немного задерживаемся. Чуть подталкиваю Яра в спину и, когда он проходит, быстро спрашиваю у Вадика:
– Сделаешь то, о чем я попросила?
– Уже в работе, Гольцман, не ссы.
Я подмигиваю ему и тоже захожу внутрь, каменея лицом. Теперь нужно сосредоточиться на учебе. Не помню, когда последний раз так наплевательски относилась к лекциям и посещениям. Ярик был прав, мне стоило немного расслабиться, но пускать все на самотек – точно не выход.
Я иду по проходу уверенным шагом и впервые за долгое время сажусь на старое место, рядом с Алиной. Она отвечает мне шокированным взглядом. Я же невозмутимо раскладываю ручки и достаю свою большую тетрадь.
– Что? – наконец интересуюсь, когда мне уже кажется, что ее глаза вот-вот выпадут из орбит.
– Почему ты села со мной?
Я делано равнодушно жму плечами:
– Захотелось.
Алина замолкает и какое-то время конспектирует лекцию. Но все время на меня поглядывает. Я начисто игнорирую, концентрируюсь на материале. И даже когда Ярик стучит меня по спине ручкой, я шиплю ему:
– Занята!
Он едва слышно смеется:
– Ну ты и злючка, Гольцман, я даже соскучился по этому.
– Наслаждайся, – самодовольно бросаю через плечо.
И Тит отзывается радостным хохотом. Тут же осекается и поспешно говорит преподу:
– Виноват! Простите, больше не буду, анекдот вспомнил.
Уже ближе к концу Алина снова наклоняется ко мне и шепчет:
– Жень, я виновата перед тобой. Прости, я не должна была ничего рассказывать Антону.
– Не должна была, – безразлично соглашаюсь я.
– Извини меня.
Я, стараясь скрыть волнение, начинаю бездумно подчеркивать конспект цветными ручками. Когда буду перечитывать, вряд ли разберусь. Снова приподнимаю плечи в знак того, что мне не особенно важно ее раскаяние.
– Мы сможем потом поговорить?
– Поговорили уже, Алин. Здорово, что ты извинилась, мне это важно. И я видела, как ты старалась защитить меня в сети. Но мне нужно время. Окей?
Она нервно запускает руку в волосы, кивает, отвечает совсем уж тихим шепотом:
– Окей.
Мне сразу же становится стыдно. Как обычно. Головой я понимаю, что слишком привыкла быть правильной и всем удобной, но все же волнуюсь.
Приходится сжать зубы до боли и прорвать страницу тетради в нескольких местах, прежде чем я уговариваю себя, что имею право на такое поведение.
Поэтому, когда пара заканчивается, у меня получается без зазрения совести оставить подругу. Наверное, позже мы помиримся. Но сейчас я не готова пускать ее в свой личный доверенный круг. Потому что мое состояние на данный момент сильно зависит не только от моего настроя, но и от людей рядом со мной. Я должна быть в них уверена. Ярик, Тит и Антон – вот мой стопроцентный тыл. А с Харитоновой я разберусь позже.
В столовой Яр приносит мне куриный суп и орлиным взором следит за тем, чтобы я все съела. Первые несколько ложек даются мне тяжело. Как будто мое тело на физиологическом уровне не готово принимать еду. Потому что я не хочу быть толстой, как в школе! Не хочу!!
Но спустя пару минут у меня получается совладать с истерзанной психикой. Уговариваю себя, что это необходимый пункт для того, чтобы папа взял на себя опеку надо мной. Буду мучить себя – прямая дорога мне к маме, где она быстро слепит из меня послушную куклу, на зависть знакомым и коллегам.
Если надо будет, я потом похудею, да ведь? Я знаю, как.
Доедаю суп и, не сдержавшись, бросаю вызывающий взгляд на Шмелева, отодвигая от себя тарелку.
– Доволен? – спрашиваю дерзко, сразу же жалея об этом.
– Доволен, – мягко соглашается он.
Потом он расстегивает рюкзак и кладет передо мной блокнот, в котором каждый день я записывала свои эмоции, чтобы разгрузить мозг. Сразу узнаю яркую обложку и застываю, испуганно втянув голову в плечи. Боже. Откуда он это взял? Он что, все прочел?! Я сама понятия не имею, что там написано, в этом же суть практики! Как он мог?!
– Я не читал, – спокойно поясняет Яр. – Отобрал у твоей мамы. Вот она явно проштудировала от корки до корки.
Я тяжело перевожу дыхание. Моргаю.
Он продолжает:
– Но, когда она воткнула мне его между глаз, я всетаки кое-что увидел. Всего пару фраз, клянусь. Но я все же понял.
Ярик тянется ко мне и заправляет мне за ухо светлую прядь. Я нервно облизываю губы и жду, что он скажет. Назовет сумасшедшей? Заявит, что мне нужен врач? Бросит меня? Я ко всему готова. Мне так стыдно, что аж кожа горит.
– Маленькая, я так сильно тебя люблю, – тут я воровато оглядываюсь, чтобы удостовериться, что парни нас не слышат, и он продолжает, – и мне очень больно было узнать, что ты себя мучаешь. Что мне нужно сделать, чтобы это не повторилось?
Я сглатываю и думаю о том, что голова моя сейчас абсолютно пуста. Что нужно сделать? Не знаю. Вернуться во времени года на четыре назад? Или провести мне лоботомию?
Выдавливаю из себя едва слышно:
– Папа ищет психолога.
– Все будет хорошо. Это не просто слова. Я все для этого сделаю. Я рядом, – Шмелев наклоняется и целует меня в губы.
Так легко, будто боится мне навредить даже самой маленькой эмоцией. Я прикрываю глаза и киваю.
Что именно он прочел? Пространные размышления? Или описание ощущений? Что это были за строки? Я говорила там, что мне нужно держать себя в форме, или описывала, как саднит горло, когда тебя рвет недавним обедом?
– Гольцман, – вдруг взволнованно зовет меня Тит.
И я поворачиваюсь к нему, отбрасывая в сторону свои душевные метания:
– Да?
– Кажется, нашел. Я знаю, чей это паблик.
Глава 51
Сосредотачиваясь, усаживаюсь рядом с Вадиком перед его ноутом. Смотрю в монитор, но все вкладки свернуты. Тогда я перевожу вопросительный взгляд на него.
– Смотри, – начинает он и сразу же замолкает.
– Тит, – произносит Ярик строго, интонацией подгоняя друга.
– Да, сори. Короче, пабликов три.
Не сдержавшись, я в шоке округляю глаза:
– Три?! Я видела только один.
– Скорее всего, самый жесткий. В общем, один из них собирает сплетни всех студентов колледжа, это такое большое болото, его админит чувак из группы Долина.
– Чего? – встревает Антон удивленно.
– Того, – Ктитарев разворачивает ноут к себе, быстро открывает страницу парня, которого я действительно иногда видела рядом с Долей, – вот, Воронцов Андрей, знаешь такого?
Антон сжимает зубы до выступивших желваков и мрачно отвечает:
– Знаю.
– Ну он-то самый безобидный. Просто, особо не разбираясь, постит всякую фигню, которую предлагают такие же дураки, как и он. Дальше. Второй паблик самый жесткий. Его, наверное, ты и видела. Там малолетние идиотки, которые по нашему Пчелкину умирают, вообразили себя папарацци. Там свой админ. Пчелиная матка. Такой вот каламбур. Все фотки собирала, что-то сама копала и подписи якобы саркастичные выдумывала. Вика Язова, – тут Вадик выразительно хмыкает, – знакома?
Ощутимая дрожь отвращения катится от затылка ниже, приводя в движение плечи. Меня передергивает. Вот же стерва.
Ярик закрывает лицо ладонями и шумно переводит дыхание. Потом хватает меня за руку, стискивает до боли.
– Жень, прости!
– Яр, все в порядке. Не за что извиняться.
Он снова закрывается руками и неразборчиво бормочет матерные ругательства. Я морщусь. Опять поворачиваюсь к Титу:
– А третий?
– А третий недавно создали. Никаких подписей, только фотки, – парень смущается, отводит взгляд в сторону, но потом прямо смотрит мне в глаза и поясняет, – старые, школьные. И Язова с Воронцовым радостно это все репостили.
– Кто там админ? – спрашиваю, в очередной раз выпрямляя спину, как будто это самое важное в жизни.
Тит снова поворачивает ноутбук к себе, быстро скользит по тачпаду. Разворачивает экран ко мне. Фотографию на аватарке я знаю. Она стоит у мамы во всех мессенджерах и социальных сетях.
Я прикусываю губу и будто глохну. Весь мир ощущается как сквозь толстый слой ваты. Моя душа съеживается и забивается в самый дальний уголок сознания. Наверное, чтобы оградить себя от потрясения. Потрясения ли? Разве я не понимала, что мама хочет воспользоваться моей слабостью и вернуть себе контроль над моей жизнью? Когда только это стало для нее так важно? Все эти годы она незаметно поддавливала. Я должна была посещать миллион секций, получать хорошие оценки, быть популярной. С последним в школе откровенно не заладилось. После скандала с фотографиями давление стало более ощутимым. Я не заметила, как мама стала руководить каждым моим шагом, мне было не до того. Дрейфовала, как медуза, просто подчиняясь течению. Может, ей окончательно сорвало крышу после того, как папа настоял на разводе? Захотела вернуть себе контроль хотя бы над чем-то. А тут так совпало, что именно в этот момент я начала отрываться от нее. Так?
Осоловевшим взглядом я обвожу лица ребят. Как поразному и все же удивительно похоже читается шок в их глазах!
Открываю рот и говорю совсем не то, что собиралась:
– Это хоть сложно было узнать? Не хочу думать, что моя мать совсем уж идиотка. Она же юрист. Неужели не понимала?
– Юрист, но не хакер же, – тихо отвечает Ктитарев.
Шмелев по привычке запускает руку в волосы: