Говорю в трубку с неприкрытым удивлением:
– Серьезно? Шмелев-старший тебе помогает?
– Жень, слушай, это все очень сложно. Когда эта ситуация окончательно уладится, я постараюсь все тебе объяснить, хорошо?
– Ладно. Тогда пока?
– Пока, – и он скидывает.
Я задумчиво смотрю на телефон в своей руке, потом на Яра. Почему-то думаю, что папа не спросил, какое место мы заняли. Улыбаюсь этой мысли – наконец-то мне не нужно рвать жилы, чтобы быть лучшей во всем. Достаточно быть собой.
Ярик выходит ко мне, и я прислоняюсь щекой к его груди, с облегчением вдыхая его запах. Так и стоим, даже не обнимаясь, а просто прильнув друг к другу, как два кусочка пазла.
– Все хорошо? – спрашивает мой Шмелев.
– Все хорошо, – отвечаю, имея в виду не только телефонный разговор.
Глава 54
Открываю глаза и потягиваюсь. Переворачиваюсь на живот, смотрю на солнце за окном. Хорошо. Берусь за телефон, но там пара каких-то левых поздравлений с днем рождения, а от Жени ничего. Странно, обычно она в это время уже встает. Шарю взглядом по полу в поисках одежды, но вчера Гольцман была у меня, все прибрала. Улыбаюсь, вспоминая, как она ворчала и раскладывала все стопочками вокруг себя. Сидела на полу, поджав под себя ноги, а вокруг – мои шмотки. Все как в первый раз, вроде не так уж давно, но все совсем иначе. Женя другая. Более мягкая, менее зажатая. Не такая агрессивно высокомерная. Уже моя. Любимая.
И все-таки почему она мне еще не написала?
Вздохнув, нехотя вылезаю из постели и тащусь к шкафу. С трудом нахожу спортивные штаны и футболку. Когда все разложено по полочкам, как-то тяжелее становится искать собственные вещи. Но мне нравится, конечно. Возмущаюсь просто для порядка.
Иду на кухню, где меня встречает Де.
– С днем рождения, космонавт, – говорит он радостно, но с некоторой напускной сварливостью.
– Каждый год называешь меня космонавтом, – улыбаюсь.
– Не нравится прикол? День космонавтики же.
– Очень нравится, Де. А еще больше нравится, как ты познаешь молодежный сленг.
Он отмахивается:
– Да тебя ж без словарика не поймешь. Еще хоть Женя тебя переучивает, а так один кринж, а не речь.
Тут уж я хохочу в голос и, наклонившись вперед, быстро целую деда в сухую щеку.
Он отвечает мне удивленным взглядом, но возмущенно произносит:
– Умылся бы сначала! Давай, я чайник ставлю.
Все еще посмеиваясь, иду в ванную. Знаю, что дед меня любит. Мы привыкли спорить, нам так комфортно. В конце концов, я долго был озлобленным подростком, и Де нашел ко мне подход именно в этой пикировке. Только с Гольцман я учусь показывать свои эмоции, тут всем сложно перестроиться. Еще слишком рано. И так мы стартанули с места в карьер, сам в шоке от того, как все закрутилось.
Когда выхожу, не удосужившись толком вытереться, в дверь звонят. Может, Женя? Иду открывать, пальцами подбирая воду с подбородка. Но на пороге стоит отец. Поднимает ладони вверх и улыбается:
– Видишь? В этот раз не стал открывать своими ключами. Покорно жду.
– Очень ценю, пап, – ворчу я и ухожу на кухню.
Уж с ним мы про объятия и поцелуи давно забыли, а разуется как-нибудь сам. Хотя градус напряжения наших отношений значительно снизился.
– С днем рождения, Ярик, – говорит он мне в спину.
– Спасибо, пап.
– Я не знал, что подарить, так что денег перекинул, выбери что-нибудь сам, – он идет за мной.
Но удержаться от колкости очень сложно, хоть в моем голосе и нет прежней агрессии:
– Так у меня, получается, каждый месяц день рождения?
– Не артачься. Своди на эти деньги Женю на свидание, если не хочешь на себя тратить.
– Вы меня утомляете, – сурово замечает Де, – сядьте и пейте идиотский чай, я туда травок успокоительных положил.
– Надеюсь, легальных? – уточняю ангельским тоном.
Дед шваркает об стол красивый шоколадный торт:
– Нет, всю ночь закладки по району искал!
Мы с отцом синхронно фыркаем от смеха и, о чудо, весело переглядываемся. С этого момента атмосфера значительно теплеет. Все-таки дед всегда знал, как с нами справиться. Шутками, актерской игрой в немощного старика или строгостью. Мы мирно пьем чай, и я спрашиваю:
– Как там Ленин?
Папа откидывается на стул и улыбается:
– Так у него можешь поинтересоваться. Знаю, что вы теперь нормально общаетесь.
– Просто веду светскую беседу.
– Или пытаешься выведать подробности, которых не знаешь? Да нормально он. Все почти порешали. Разведутся без крови, за Женю воевать не станут.
Я осторожно уточняю:
– А между вами как?
– Ну, враждовать и разносить в перестрелках город не будем, если ты об этом. Все в порядке. Настолько, насколько сейчас может быть.
– Ладно, – сдаюсь наконец, – я рад.
– Я тоже.
– Подождите, – вдруг вскидывается дед тревожно, прикладывая ладонь к груди.
– Что такое, пап? Сердце? Болит что-то?
– Де? – суечусь я рядом, пытаясь заглянуть деду в глаза. – Все нормально?
– Проверьте новости, – трагично скрипит он.
– Зачем?
– Да все медведи в лесу из-за вас, идиотов, передохли. Или вулкан какой проснулся. Сто лет не видел, чтоб вы друг с другом соглашались.
Я шумно выдыхаю, прикрыв глаза. А потом смеюсь.
Легко толкаю его в плечо:
– Ну да! Тебе же, блин, сто шестьдесят!
И в этот момент слышу музыку. Замираю, прислушиваясь. Потом ошалело улыбаюсь как последний идиот. Я знаю эту песню, я сам ей ее показал.
С улицы гремит: «Ты хочешь романтики? Выходи из дома, так давно знакомы наши галактики, идем гулять!».
Сдерживаться нет никаких сил, я в пару шагов достигаю окна, распахиваю створку и выглядываю. Там Тит, держит над головой большую колонку. Долин изо всех сил взбалтывает бутылку шампанского и орет:
– Теперь большой, Пчелкин, тебе уже можно!
Я даже не пытаюсь злиться, что Ктитарев, идиот, сдал ему этот свой прикол. Вместо этого, улыбаясь, смотрю на Женю. Она складывает руки рупором и кричит:
– Яри-и-ик! Выходи-и-и! У нас подарки!
Перегибаюсь через подоконник чуть сильнее и повышаю голос:
– И все?
– Нет, еще я люблю тебя!
И она звонко смеется, подхватывая с земли связку шариков.
– Женечка! – кричит Де, наваливаясь на меня сбоку. – Здравствуй!
– Ой, здрасьте! Как вы?
– Блин, может хватит орать из окна? – пытаюсь возмутиться, но мне так тепло от всего происходящего, что с губ срывается добрый смешок.
Папа, не выдержав, тоже напирает сзади, выглядывая на улицу.
– Так, разойдитесь, Шмелевы-старшие, – говорю строго. – Меня ждут друзья и любимая девушка.
– Звучит очень театрально, – отец пристально изучает всю компанию под моим окном.
Трек там уже сменился, и я знаю, что после задорного проигрыша сразу начнется матерный текст. Поэтому со смехом наблюдаю, как ребята судорожно пытаются переключить песню.
Не дожидаясь исхода, быстро переодеваюсь и выхожу на улицу. Гольцман с разбегу влетает мне в грудь, на пару секунд вышибая из легких весь воздух. Крепко обхватываю ее руками и опускаю нос в ее волосы.
– С днем рождения, Ярик!
Я снова вдыхаю и жмурюсь от удовольствия.
– Спасибо, Жендос.
Она вспыхивает и бьет меня кулачком в плечо:
– Издеваешься?! Сто лет меня так не называл!
– Это я любя, – произношу тихо.
– Ага, рассказывай, Шмелев.
Я чуть отстраняюсь и целую ее в лоб:
– Красиво бесишься, Гольцман, не могу отказать себе в удовольствии.
– Ну ты и дурачина.
– А то, – отвечаю самодовольно, как будто это самая большая в мире заслуга.
– Пчелкины, ну что вы там? Мы отмечать идем? – вопит Вадик с колонкой наперевес.
Долин тоже вопросительно разводит руками, а потом угрожающе наставляет на меня бутылку шампанского.
– Эй, Антох, не убей, – я жестом показываю ему, чтобы сбил прицел. – Идем, конечно. Дайте минутку.
– Ну, начинается!
– Да хорош, Тит, дай я пока к колонке подрублюсь.
Парни отвлекаются, и я снова поворачиваюсь к Жене. Говорю чуть взволнованно, вспоминая то, что крутил в голове вчера перед сном:
– Ты как-то мне сказала, что нужно вспомнить, почему мы начали ругаться.
– Ну? – отвечает настороженно.
– Кажется, я вспомнил. Точнее, это было не сложно. Сложнее было понять, – начинаю путаться и стараюсь снова попасть в нужную колею, – в общем, я тогда подошел к тебе и позвал на тусовку в парк. А ты меня отбрила. Очень высокомерно, как мне тогда показалось. Сказала, что не говоришь на дебильском языке.
Женька смеется, а потом качает головой:
– Я просто слышала, как ты объяснял кому-то, что нужно позвать на вечеринку всех девчонок, включая самых отбитых отличниц, потому что они иногда самые горячие. Решила, что ты это обо мне, и что ты, конечно, последний идиот.
Я пристыженно киваю:
– Я просто понтовался, Жень. Какую-то фигню нес, очки себе набивал, вот и все. А к тебе подошел, потому что ты мне понравилась. А ты так меня слила, что я обиделся смертельно. Вот и начался наш затяжной конфликт. Мы потом и сами забыли, в чем суть.
– Суть была в том, Ярик, что два дурака сразу влюбились, – шепчет Гольцман мне на ухо и целует в шею, от чего по коже бегут ощутимые мурашки.
– Все, Пчелкины, вы меня достали! У нас программа на твое совершеннолетие заготовлена вообще-то! – снова орет Ктитарев, пускаясь в комический танец под репчик из колонки.
Долин хохочет, сгибаясь пополам:
– Вадик, а ты в КВН не хочешь поиграть?
– Ну-у-у нет, ты меня не завербуешь, сектант! – не останавливаясь, отвечает Тит.
Мы смеемся, и я снова крепко сжимаю Женю в объятиях. Это действительно мое совершеннолетие, а рядом со мной лучшие люди.
– Папа отпустил?
– Отпустил, – отзывается она.
– Надолго?
– С тобой надолго, – бормочет мне в грудь, – он тебе доверяет. Но сказал, что позвонит.
Я серьезно киваю. Это меня не пугает. Меня теперь, кажется, ничего не может напугать. Кроме, разве что, защиты проекта по социологии, которая уже совсем скоро. Но Жене я об этом лишний раз не напоминаю, а то снова слетит с катушек. Конечно, образно. Она теперь гораздо спокойнее. Занимается с психологом, учится быть собой. Я очень ею горжусь.