Дальше день за днём Юджин описывал то, что происходило с ним и Люси, и каждая новая строчка была буквально пропитана страхом, отчаянием и безысходностью… В общем, кончилось у них всё очень плохо: спустя полтора месяца после начала войны у Люси окончательно поехала крыша, она перестала узнавать Юджина, стала злобной и агрессивной, и он, справедливо опасаясь за свою жизнь всё-таки решился на убийство. В один далеко не прекрасный день он вытащил пистолет, с которым уже не расставался ни на секунду, подошёл и выстрелил Люси в голову…
Дальше повествование было рваным и скомканным. Видимо Юджин пытаясь писать часто сбивался, по нескольку раз повторял одно и то же слово, а порой нёс уже откровенную околесицу, не имеющую почти никакого смысла. Он описал, как выволок тело Люси за пределы офиса, не испытывая при этом каких либо сильных эмоций и находясь в странном состоянии отрешённости и спокойствия, чему потом сильно удивлялся, словно всё произошедшее было частью ровного и логически безупречного плана, как казалось ему тогда. Один раз Юджин вскользь упомянул, что по прежнему слышит шёпот в своей голове и отметил, что его всё больше и больше тянет туда, где военные построили свой загадочный объект. Где-то там, на дальнем конце свалки.
–Ты там ни разу не был? – спросила Нора, когда мы дочитали до этого места. – Не видел, что там такое?
–Не, не был, – отрицательно покачал я головой. – Я даже не пойму, про какой дальний конец этой свалки он говорит. Я ведь по самой территории особо не шнырял – ты же сама видела, что там дьявол ногу сломит. Но что-то там есть такое… Загадочное, одним словом.
Обрывался дневник внезапно. Среди уже явной тарабарщины, которую окончательно сбрендивший Юджин продолжал совершенно машинально писать не осознавая, что он делает и зачем, вдруг проскользнули совершенно чётко выраженные фразы. Написанное гласило о том, что он перестал сопротивляться и всё-таки отправляется на тот таинственный зов, идущий с дальнего конца свалки. Написано было предельно чётко и ясно, видимо в минуты просветления, когда сознание Юджина однажды ненадолго вынырнуло из кокона окутавшей его тьмы. Но в дальнейшем, похоже, тьма эта поглотила его окончательно.
–М-да, однако, – произнёс я, вставая и разминая затёкшую спину. – Интересная история, хоть и с печальным концом.
–Похоже, большинство историй, которые так или иначе касаются тех времён, имеют печальный конец, – вставила Нора, то же вставая и беря в руки свои рюкзаки. – Ну что, пошли?
–Да, идём, – кивнул я, навьючивая на себя свою часть поклажи и надев шляпу. – Только… сейчас, подожди секунду.
Я вытащил из гнезда Пип-Боя голодиск, и подойдя к стене засунул маленький плоский прямоугольник в глубокую трещину в бетоне так, что наружу остался торчать лишь крохотный уголок. Отошёл назад и посмотрел на дело своих рук. Удовлетворённо кивнул.
–Пошли, – сказал я Норе и первым двинулся из-под тени перекрытия на залитое солнцем пространство. Моя милая посмотрела на то, что я сделал с голодиском, но ничего не сказала, а лишь молча потянулась следом за мной аккуратно выбирая, куда поставить ногу среди россыпей щебня и кирпичных обломков.
Глава 6
Спустя примерно час мы покинули пределы разрушенного района и снова углубились в редколесье, узкой, шириной чуть меньше мили полосой протянувшееся вдоль заброшенной автострады. Видимо там, наверху кто-то влиятельный решил, что на сегодняшний день приключений на наши с Норой распрекрасные задницы достаточно и предоставил нам совершать наш неблизкий путь в покое и относительной безмятежности, избавив нас до поры-до времени от различных нападок со стороны всяких тварей, населявших пустоши. Мы не стали сильно глубоко забираться в заросли, в которых я ещё издалека приметил силуэты нескольких животных, а именно двухголовых оленей, щиплющих траву и укрывавшихся от дневной жары в тени низкорослых разлапистых деревьев. Пройдя вдоль перелеска ещё примерно с милю мы свернули в сторону, и вот уже в паре миль от нас из солнечного марева вдалеке проступили неясные очертания древнего многоярусного шоссе. Чуть в стороне на фоне холмов возвышались темные силуэты полуразрушенных домов, руины того самого района, где можно было подняться на автостраду. Вот туда-то нам и надо.
После прочтения дневника покойного бедняги Юджина на душе оставался какой-то неприятный осадок, какая-то хмарь, серая, мутная тяжесть. Нора правильно сказала, что от всех этих историй, связанных так или иначе с временами, вплотную последующими за ядерной атакой, буквально веет несказанной тоской и отчаянием. Лучше не думать обо всём этом. Было и прошло, ничего уже не изменишь. Прежний мир, построенный той, довоенной цивилизацией изжил себя полностью в том виде, в котором существовал. Хотя до последних дней и пытался отчаянно сохранить видимость сказочного изобилия, достатка, успешности, величия… И неизбежно пришёл к тому, к чему он пришёл – сгорел в жарком пламени ядерных вспышек, был безжалостно распылён на атомы и рассыпался в прах. Не о чем тосковать и грустить, всё идет так, как оно и должно идти. Я ни о чём не жалею и не страдаю бессмысленной ностальгией по той, прежней жизни, что была до войны, как бы дико сейчас мои слова не звучали. Вы можете мне не верить, можете сказать что, мол, всё ты врёшь Нейтан, кривишь душой… Но нет, всё это истинная правда. Нынешний мир, возникший, выросший и укрепившийся на пропитанных радиацией обугленных руинах того, старого мира, при всей своей дикости, неустроенности и порой просто шокирующей жестокости намного честней. В нём несравнимо меньше той двуличности, лицемерия и алчности, повсеместно царивших и властвовавших прежде. А люди… что ж, то громадное количество людей, погибших в той, последней войне действительно по человечески жаль, не скрою, но мало ли гибло народу во все времена? Вся история человечества – это непрекращающаяся череда кровопролитий, войны всех со всеми, ради чего угодно, будь то природные ресурсы, грязные политические игры или религиозные догмы. Да, воистину – война никогда не меняется… Погружённый в свои мысли я как-то прозевал тот момент, когда Нора незаметно отстала от меня на несколько шагов и остановилась. Почувствовав отсутствие жены рядом, а точнее поняв, что больше не слышу её шагов позади себя я остановился и повернулся. А развернувшись увидел, что Нора стоит и внимательно смотрит куда-то в сторону руин, к которым лежал наш путь.
Развалины эти самые на тот момент были чуть в стороне, левее того места, где находились мы с Норой, и что бы добраться до них нам нужно было пройти примерно половину мили прямо, держа направление на далёкие холмы, затем обогнуть небольшое, всё сплошь заросшее осокой и камышом болотце, из затянутых ряской недр которого раздавалось переливчатое несмолкаемое кваканье лягушек, и только потом уже повернуть к руинам. Кстати, лягушки – это очень хороший признак и сейчас объясню почему: дело в том, что если в каком-нибудь водоёме – озере, прудике или болотце, не важно в общем, водятся лягушки, то это значит, что там нет поганых мутантов. К примеру рогатых жаб-клыкарей, русалок или Болотных Монстров во всём их мерзком многообразии. Дело в том, что все эти мутанты, предпочитающие водную среду обитания очень быстро выводят буквально под корень всю живность, имеющую несчастье проживать там, где по той или иной причине завелась любая подобная нечисть. Все перечисленные мной мутанты имеют несколько особенностей, их объединяющих, так сказать основные черты «характера» и, соответственно, поведения.
В отличие от сухопутных мутантов, которых можно повстречать в пустоши, и среди которых тоже порой попадаются весьма я бы сказал любопытные экземпляры, не лишённые рассудка и зачатков интеллекта, все эти «болотные» и «озёрные» жители крайне тупы, горазды жрать всё подряд, до ужаса агрессивны и совершенно не поддаются никакой дрессировке. Поэтому вы никогда не встретите ни в одном бродячем зверинце или цирке, что кочуют порой по пустошам между поселениями ни Болотников, а тем более их так называемых «королей», ни жаб-клыкарей, плюющих на пару десятков футов кислотой, что запросто разъедает до дыр листы железа с палец толщиной, ни русалок, чьё «пение» на частоте ультразвука вызывает у людей потерю ориентации в пространстве, упадок сил, подавление воли к сопротивлению и галлюцинации. Во, вспомнил – как раз не так давно я сам, разыскивая по контракту с агентством Валентайн одного пропавшего в районе заброшенного консервного завода человека, наткнулся в тех краях на обугленные останки повозок, вокруг которых в беспорядке лежали на земле окровавленные тела убитых артистов и работников такого вот бродячего цирка. Видимо, несчастные артисты попали в лапы какой-то серьёзной банде рейдеров в ходе своих, ставших для них весьма неудачными и по сути последними «гастролей». М-да, жалко циркачей, что тут скажешь. Не повезло им тогда, ох как крупно не повезло…
Так вот, увидев, что моя ненаглядная жена стоит, внимательно смотрит на развалины домов до которых уже рукой подать, и потихо-о-оньку так сдвигает приклад «Раптора» к своему плечу, а лицо у неё такое прямо всё серьёзное и взгляд настороженный, я в свою очередь забеспокоился не на шутку и повернулся в ту сторону пытаясь понять, что же её там так заинтересовало и насторожило. Опасность? Хм… Не вижу…
–Что там, милая? – спросил я наконец, так и не разглядев ничего подозрительного. – Что ты там увидела?
Несколько секунд Нора молчала по прежнему вглядываясь вдаль, после чего нехотя ответила:
–Не знаю… Не уверена – вроде мелькнуло что-то среди развалин. Силуэт какой-то… Вон там, в одном из окон.
Я снова вгляделся, до рези в глазах напрягая зрение, шаря взглядом по пустым и тёмным на фоне освещённых дневным светом стен оконным проёмам. Опять ничего толком не разглядел, и плюнув на это неблагодарное занятие полез в рюкзак за биноклем.
–Так… Сейчас глянем, погоди, – бормотал я, выуживая из недр рюкзака бинокль, упакованный в потёртый и поцарапанный к