до фазы самоликвидации, Гайдар делал только одно – он непрерывно сокращал и сокращал оборотные средства предприятий. И ещё, и ещё, и ещё … Промышленность должна была умереть. И был назван срок, к которому она должна умереть. Примерно к концу октября 1992 года. И Гайдар не думал о том, кем он будет дальше, что будет дальше. Он доводил дело до взрыва. Он как бы был в этом смысле, как это ни странно, бросовой фигурой. Ко мне приходили представители всякой высокой аналитики, совсем высокой, как партийной, так и комитетской, в больших чинах и, тоскливо глядя на мой кабинет, в котором тогда не было никаких защитных устройств и который был открыт для записывания кем угодно, чего угодно, вздыхали и начинали говорить, в течение нескольких часов рассказывая мне что-то. Это был их дар мне за то, что я написал книгу «Постперестройка». Никто больше никакую книгу в защиту того проекта, которому они служили много лет, не написал. Они говорили, говорили, говорили, я записывал. Были интереснейшие записи, запомнились мне на всю жизнь. Потом приходил какой-нибудь другой представитель. Ничего меня не спрашивали, никаких контактов со мной не устанавливали. Однажды в конце второй или третьей беседы я вдруг сдуру или с отчаяния, положение было уже критическое, спросил одного из них, грубо и резко, когда он уже уходил: «А демократы – это кто?» Он вздрогнул, остановился, ещё раз с тоской посмотрел на мои стены и все причиндалы, что стояли у меня на столе, понял, что записано будет всё, что сказано, какой-нибудь враждебной третьей силой. Такого рода люди, они и под кроватью у себя ищут записывающие устройства, имеют к этому основания. Никаких записывающих устройств у меня не было, но такие люди всегда чего-то такого боятся. Они так воспитаны. И невнятно сказал: «Броара». «Нет. Четче. Вы скажите или не говорите». Он вздохнул, ещё раз оглядел комнату (я никогда не забуду эту мизансцену) и сказал: «Бросовая агентура». И ушел. С этого момента я начал спрашивать каждого. Ко мне приходит очередной посланец этого мира, в очередной раз смотрит вокруг – комнату, потолок, стены – в очередной раз, вздохнув, рассказывает, начинает уходить. Я уже специально говорю: «А демократы – это кто?» Смотрит на меня, опять оглядывает мой скудный кабинет, вздыхает, опять невнятно бормочет. «Нет. Четко». «Бросовая агентура». И так раз пять. В конце концов, можно считать, что люди, ко мне приходившие, были конспирологами, при исполнении государственных обязанностей высоких таких, каких в постсоветское время просто не было. А, во-вторых, через какое-то время всё сказал сам Б.Н. Ельцин. Сказал и никто не услышал – кто такие были (люди) это правительства? Ушел с поста, поздоровел, говорит: «Это были камикадзе. Они были обречены». «А Вы им про это сказали?» «Зачем? Они же должны были работать!» И это записано, это уже не фольклор аналитический, которым я перед этим занимался. Это факт. Он фактически рассказывает о том, о чем говорили мне эти собеседники. Это генерация первой волны, которая должна была спалить, выжечь из сознания навсегда идею демократии, разорить опору этой демократии – средний класс, убрав всё это. Организовать полный взрыв, исполнить все действия по деструкции и отойти в сторону. Кто же должен был прийти после них? Все знали и по всем кабинетам постоянно шептались, кто именно: Скоков, Скоков, Скоков, Скоков, Скоков … Ни о чем другом не говорили. Все выполняли те глупости, которые говорил Гайдар, и шептали, что всё это до конца октября. А потом произошли две вещи. Первая вещь заключалась в том, что остановить все производства и бросить население в полную беду, в коллапс в разрушающейся стране, что было недопустимой авантюрой. И не имея никакой симпатии к Гайдару и всему, что он делал, мы отчетливо понимали, что на эту авантюру идти нельзя. Поэтому, через какое-то время руководителя Центрального банка Матюхина, который был готов на эту авантюру, сменил другой известный руководитель, который руководил этой организацией в советский период – Виктор Геращенко, который начал делать только одно: печатать, печатать и печатать деньги. Разжимая пальцы, которые Гайдар стиснул на горле у промышленности. И не допуская взрыва. Я помню, что началось! Боже мой, как же это так! Мы же хотели кончить эту промышленность к сентябрю. А она ещё дышит! Этого нельзя допустить! И т.д., и т.п. А второе, что произошло в этот период – как чертик из табакерки вылез Клинтон. Тот самый Билл Клинтон, который потом правил США два срока. Его на горизонте не было до этого. Он вылез мгновенно. А поскольку он был представителем Демократической партии и политически очень талантливым человеком. Разрушительный, но талант. Он начал набирать обороты стремительно. Началась дикая паника, потому что все ждали Буша. И всем нужен был тандем Буш-Скоков. И Гайдар только подводил к этому тандему, только этим занимался. Приход Скокова и отставка Ельцина планировались на начало ноября, 5-6 ноября 1992 года. Но когда началась вся чехарда с Клинтоном … Я помню, как наши демократы, им надо было плясать от радости: не какой-то там республиканец-цереушник, а демократ приходит. Как они выли, что Клинтон – агент КГБ, негодяй … Как они хотели Буша! Потому что всё было подстроено под Буша. А когда в начале ноября оказалось, что Клинтон выбран, Буш уходит, и одна сборщица средств для Клинтона, по совместительству очень известная американская актриса, напившись в стельку, орала директору ЦРУ Р. Гейтсу: «Ты, вонючая немецкая свинья, убирайся в свой фатерланд!» Такие там были уровни конфликтов между элитами. И вот когда выбрался Клинтон, то всё изменилось. Во-первых, Ельцин понял, что он в седле, что он может проводить политику, он – не промежуточная фигура. Во-вторых, никакого ЧП 6-го ноября не было, оно было отменено. Считалось, что в этот день коммунистов чуть ли не за решетку засадят. Возникнет центристская диктатура. А ничего этого не произошло. В-третьих, Ельцин начал отодвигать Скокова. Но Скоков-то понимал, что у него все карты на руках. Тогда Ельцин сделал то единственное, что он мог сделать. Он должен был отодвинуть Скокова, но для этого вначале он должен был пожертвовать Гайдаром. И он его выкинул. И договорился с Черномырдиным и всей группой, что за ним стояла. Но и это не помогло, потому что рейтинговое голосование на пост премьера после отставки Гайдара выиграл Скоков. Тогда Ельцин своей волей вместо Скокова назначил Черномырдина. И тут же создал комиссию Гор-Черномырдин. Вот с этого момента он оказался в седле по-настоящему. Там уже никаким Гайдаром не пахло. Начался черномырдинский этап, совсем другой, по другим схемам. Американская высокая номенклатура, экономическая и политическая построила интерфейс с высокой советской номенклатурой. Возник новый альянс. Не Скоков-Буш, а Черномырдин-Гор. И этот альянс держался очень устойчиво. Его пытались скинуть. Первый раз Ельцин запланировал свой переворот, по типу указа 1400, на март. Тогда же он вывел Скокова из Совета безопасности, потому что против переворота выступили против Скоков, Руцкой, Зорькин и Хасбулатов. Потом возник указ 1400, потом пытались построить отношения не со Скоковым уже, а со Сосковцом. Потом возник Лебедь. И, наконец, к моменту, когда Клинтон ушел в небытие, а пришел Буш, возник Путин. И в этом некая общая большая игра, малюсеньким элементиком которой был Егор Гайдар. Если рассматривать его в этом контексте (в другом контексте я не могу его рассматривать), то для меня очень оглушительно звучат тоскливые фразы моих собеседников, о которых я говорил выше. Я не хочу, чтобы это было воспринято буквально, как некая попытка что-то дискредитировать, я пытаюсь размышлять. А люди, которые много знают, понимают, что есть, что добавить к этим размышлениям. Особую роль ныне покойного Головкова, и вообще внутреннее содержание этой команды, которое отнюдь не сводится к тому, чтобы она декларировала. Я думаю, что многие могли бы поразмышлять вместе со мной. Многие из тех, кто был рядом с Гайдаром, и в каком-то смысле, на уровне флюидов, знают даже больше, чем я. Но они боятся. А зря.
* * *
Бялый: Сначала о том, почему вдруг все загорелись экономическими реформами в СССР. И за рубежом, и в самой стране. Если говорить о зарубежных интересах, то там уже с 70-х годов начались разговоры очень высокостатусных фигур о том, что мировая экономика слишком нехорошо разделена. Примерно треть её оказывается вне рынка. Капитализм, рынок – это всегда экспансия. А наличие соцлагеря препятствует этой экспансии. Как мне в 1994 году на одной международной встрече сказал один западный экономист, что уже в самом начале 80-х годов появились разговоры о том, что «нужно соцлагерь вскрывать как консервную банку». Без этого у капитализма, у нормальной мировой, глобальной экономики будущего нет. Это западный взгляд. И политическое вскрытие СССР, как мы знаем, началось уже в 1986 году. События в Алма-Ате. И далее – везде. А рассуждения об экономических реформах в СССР исходили, прежде всего, из некоторых неотменяемых тенденций. Первая тенденция заключалась в том, что славянское население СССР увеличивается крайне медленно, неславянское растет очень быстро. Практически все республики дотируются союзным центром, фактически Россией. Горько говорилось, что у нас «империя наоборот» – не центр эксплуатирует окраины, а окраины эксплуатируют центр. И при таком демографическом тренде оказывается, что Россия обречена всё более и более нищать, работать на то, чтобы повышать дотации для окраин. На 1985 год из всех союзных республик положительное сальдо по ВНП было у России и Азербайджана за счет нефтегазового комплекса. Все остальные были с отрицательным сальдо, их дотировали. И вот именно тогда так называемая «русская партия» в советском, российском руководстве начала говорить о том, что нужно каким-то образом отделяться от окраин, освободиться от обременения финансирования окраин. Освободиться от такой парадоксальной имперскости наоборот. Одновременно, даже раньше, в том числе через систему коммуникаций, установленную, прежде всего, с Европой (я имею в виду австрийский Институт системного анализа, коммуникации по линии связи с Римским клубом и т.д.) начали поступать примерно такие сигналы … Я не могу назвать источники, потому что я говорю о разговорах с высокостатусными людьми, которые практически были в эпицентре процессов и которые ещё живы, ещё действуют, и я не имею права их называть. Поэтому я буду говорить, что было высказано такое мнение в очень утвердительном ключе. Сигналы были следующие: ребята, у вас заткнулась модернизация, технологическое отставание в СССР нарастает. Вы глядите, что происходит в Китае – они начали реформы сравнительно недавно и начинают переходить к технологическим укладам второго уровня. От низких индустриальных технологий они рвутся к достаточно высоким технологиям. Если вы не успеете провести форсированную модернизацию и занять место в промежутке между высокими технологиями Запада и низкими технологиями Китая, то у вас в мире вообще никакого места не будет. И не будет очень скоро. Для этого мы готовы вам помочь на следующих условиях: мы вам даем технологии, включая строительство заводов, как мы строили Тольятти и ряд других заводов, мы вам даем инвестиции под это, вы в обмен гарантируете нам широкие поставки сырья для европейской экономики. Но естественное условие, чтобы это могло как-