* * *
Хроника: 17 марта 1991 года в Советском Союзе прошел всесоюзный референдум о сохранении СССР. Вопрос референдума: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных, суверенных республик, в которых в полной мере будут гарантироваться права и свободы человека любой национальности».
* * *
Зампредседателя Центризбиркома Головко: Итак, наша страна, советский народ пережил впервые в своей истории такую крупную политическую акцию как референдум, как опрос народа по коренному вопросу нашей жизни – быть ли нашему Союзу обновленным. И сегодня мы уже можем говорить о результатах проведенной работы. В референдуме приняли участие более 185 млн. советских людей. Они были внесены в списки как избиратели и из этого числа ровно 80 % населения приняли участие в референдуме. Из них 76,4 % высказались в пользу Союза, т.е. сказали «да».
* * *
Из интервью Сергея Васильева журналу «Forbes» 2 марта 2010 года: В марте (1991 года) был большой семинар в Париже. Его организовал либеральный политик Ален Мадлен, который был потом премьером. «Французский Гайдар». И были почти все: и Гайдар и Глазьев, и Машиц ... И когда мы ехали в автобусе, Петя (Авен) подсел и говорит: пора думать о правительстве. Павлов сейчас обделается, на место его посадят Вольского, он должен либерализовать цены, а потом, чувствую, придется заступать нам. (Сергей Васильев: В 1991-1994 годах – руководитель Рабочего центра экономических реформ при правительстве РФ)
* * *
Новиков: К прозвучавшему здесь мемуарному свидетельству Сергея Васильева можно относиться двумя способами. Первый: как к лестничному остроумию. Вот, спустя много лет, кто-то говорит, что его друг предвидел попадание в правительство ещё весной 91-го года. Второй способ отношения: как к чему-то серьезному. И для серьезного отношения основания есть. Начнем с того, что этих слов ни сам Авен, ни те, кто в этом разговоре участвовали, не опровергли. Если это так, то мы может считать, что действительно весной 91-го года Петр Авен рассматривал возможность попадания членов той команды в высшие правительственные сферы. И если это так, то на чем строилась тогдашняя уверенность Петра Олеговича? Эта уверенность покоилась на том, что некая линия, которую олицетворяют собой Павлов, Вольский и другие деятели подобного типа, провалится. И провалившись, исчерпав себя, вместо неё будет востребована иная линия, олицетворенная Авеном, Гайдаром и прочими. А почему условная линия Павлова-Вольского должна провалиться? Начнем с того, что Павлов и Вольский, при всех своих личностных масштабах, клановых противоречиях и всём прочим, не советисты-реставраторы. Это не Лигачев. Это сторонники проведения госкапиталистических реформ в СССР. Госкапитализма по китайскому образцу. А в случае Вольского – может быть, чуть более вестернизированного. Начиная с конца 90-го года было видно, как все группы, ориентированные на госкапитализм, на своего рода китайский путь для СССР, начинают последовательно проваливаться. Первым провалился Рыжков. Дальше на его месте оказывается Павлов, который начинает проседать с первых шагов. По формальной логике Вольский действительно мог быть следующим премьером. Линия на создание госкапитализма, условная линия Рыжкова-Павлова-Вольского, – её и торпедировали, и она сама проваливалась во многом по объективным причинам. Уже таковы были масштабы политического и экономического кризиса в СССР, что у этой линии не было ни времени, ни ресурсов для спокойной реализации. Но эту линию и торпедировали внешние и внутренние силы. Внешние силы боялись, что реформирование СССР на основе госкапитализма приведет к его нежелательному усилению. С внутренними силами всё сложнее. Совершенно очевидно, что Горбачев уже видел в Рыжкове своего политического конкурента. В Павлове его он видел меньше: и масштаб личности Павлова, его возможности были намного меньше, чем Рыжкова. Но, тем не менее, Горбачев видел Павлова также политическим конкурентом. Безусловно, линия на госкапитализм, предполагавшая сохранение СССР, торпедировали те, кто хотел глубоких трансформаций СССР, его развала уже не на либеральных, а на глубоко антилиберальных основаниях. В первую очередь, это то, что называют «русской партией». Видимо, Петр Авен эту конъюнктуру хорошо чувствовал. Он человек тонкий, умный, с юных лет привыкший к пребыванию если не во властных, то околовластных коридорах. Видимо на этом была основана его тогдашняя уверенность, что «дальше заступать нам». Единственно, интересная деталь, что Авен в этой фразе говорит, что Вольский либерализует цены. Т.е. самого неприятного и политически самоубийственного члены команды Гайдара всё-таки хотели для себя избежать.
* * *
Кургинян: Если говорить о Новоогаревском процессе, то, может быть, было бы интересным затронуть наряду с другими его аспектами аспект исторический. Перед тем, как перейти к нему, надо сказать, что это был самый опасный из всех, которые происходили в этот период. В ходе этого процесса борьба Горбачева с Ельциным, наконец, приобрела такую форму (вот это я знаю точно), что было принято решение, что надо выбивать из-под Ельцина стул с помощью введения в статус союзных республик Татарстана, Башкирии и всех автономных республик Российской Федерации, и дальше придания конфедеративного статуса. Тогда, мол, Российская Федерация тоже ослабнет, Ельцин испугается и с ним можно будет строить другой баланс отношений. Иначе говоря, в Новоогаревском процессе в распыл могло быть пущено всё, не было бы даже Российской Федерации в её усеченном виде. И не факт, что часть ГКЧП, Крючков и другие, не понимали, чем чревато дальнейшее развитие Новоогаревского процесса, что оно ещё опаснее, чем ельцинский процесс. Ельцин освободится от республик, но схватится зубами и руками за власть в Российской Федерации и никому её не отдаст. И это пространство каким-то образом сохранится как плацдарм для будущего восстановления. А если дать Горбачеву доделать дело, то страна будет пущена в распыл полностью, раз и навсегда и необратимо. Поэтому новоогаревский процесс опаснее всего, но он не нов. Это не то, что люди вдруг задумались о том, как бы им это так всё в распыл пустить. Исторически это началось достаточно давно и, хотя у меня нет окончательных доказательств собственной правоты, тех утверждений, которые я дальше буду делать, но у меня есть серьезные доказательства того, что уж как минимум подобного рода утверждения можно рассматривать в качестве хорошо фундированных гипотез. Так вот, гипотеза такого рода состоит в том, что после Сталина никому из крупных политических, партийных, хозяйственных, элитных, военных, спецслужбистских игроков, членов Политбюро и т.д. Советский Союз не был нужен вообще. И вся эта мировая коммунистическая система тоже. Возможно, было нужно что-то другое и вопрос о борьбе других моделей, альтернативных Советскому Союзу в том виде, в котором его создал Сталин, начался ещё при жизни Сталина и очень сильно развернулся после его смерти. При жизни Сталина в первом приближении были два полюса этой игры. Ленинградцы, которые требовали создания отдельной партии, как для всех союзных республик, большего хозяйственного обособления. Ничего особенного они тогда не требовали, естественно. Это были первые шаги подготовки к тому, что в дальнейшем называют «Россией без чурок». Т.е. РСФСР или Россия убирает все субстраты, которые её беспокоят, потому что приходится делить власть, под них приходится ориентировать свою идеологию и т.д. и т.п. Этот замысел родился очень давно, и он был реакцией даже не на Сталина. Сталин держал баланс между русскими и кавказско-среднеазиатскими, нерусскими группами. В основном это был протест против Берии, который уже начал переигрывать сталинскую игру в свою сторону. Берия это видел примерно так. Примерно, потому что это можно описывать довольно долго. Он считал, что в союзных республиках должны быть национальные языки, национальные первые секретари, и вообще они должны входить на неких конфедеративных началах в общее государство. При этом в Москве все должны существовать на равных правах. Соответственно, нац. кадры должны получить полные опорные базы в союзных республиках и паритет в Москве. А сочетание паритета в Москве с полной опорной базой в союзных республиках означало, что они получают огромное преимущество. И было совершенно не ясно, как они воспользуются этим преимуществом. Это был план Берии. План же его противников состоял в основном в том, чтобы отделить этих чурок, среднеазиатских, кавказских, заодно и каких-нибудь других, остаться на меньшей территории и на ней получить всю власть. Это был потаённый русский план. Сталин играл с этими двумя группами. Он же не зря спас Буденного, когда Семен Михайлович, к дому которого приближались бериевские работники, пытался отстреливаться из пулемета, как гласит предание. Сумел дозвониться до Иосифа Виссарионовича. Когда в таких случаях Иосиф Виссарионович не хотел, то до него не дозванивались. Сталин понимал, что Семен Михайлович – человек порывистый, что у него не залежится. И что если он только даст ему сигнал, то он Берию на куски изрубит, изжарит и съест. Шучу, естественно. Формировались группы параллельно, рядом с ним. Вот тот же Патоличев и так далее, они подгребали к этой группе. Это было такое большое пространство соответствующих групп, которое, между прочим, тянется и тянется, следы которого можно увидеть сегодня в элитной массовке, борьбе в постсоветской России. Бериевская группа, очень ослабленная после того, как Лаврентий Палыч с ближайшими сподвижниками печально закончили свою политическую карьеру, но, тем не менее, оставалась. И естественно, была достаточно сильно разветвлена. Те же самые Гвишиани и другие – это же явные следы той группы. И там было ещё много людей, которые по взглядам своим вполне двигались в ту сторону. И в принципе не факт, что не в эту же сторону двигался и Юрий Владимирович Андропов. Хотя вопрос, в какую сторону двигался Юрий Владимирович, настолько сложен, что может стать предметом отдельного многотомного исследования. Итак, эти две модели боролись и наступило время, когда каждая из этих моделей в перестроечный период потребовала своего оформления. Русская, уменьшительная группа, которая всё время хотела, чтобы эти республики убрались куда подальше и дали жить спокойно, сначала пыталась делать ставку на Николая Ивановича Рыжкова, но он был и более просоветски настроен. И в какой-то момент обозначил отсутствие у него предельных претензий. Или то, что он отступает перед некими препятствиями, которыми могла быть и болезнь, но и что-то другое тоже, определенный уровень политических рисков. Никто этого не знает до конца, как сплелись эти политические риски и болезнь, но дальше на Рыжкова точно было ставить нельзя. А хотелось ставить на какого-то своего. Это ещё была борьба двух военно-промышленных комплексов. Один из этих военно-промышленных комплексов никогда ничего не проигрывал ни американцам, ни европейцам, – и поэтому жил плохо. Так была построена советская жизнь. Называлось это на их языке: «звезду на грудь, «Волгу» под зад и дачку в зубы». И всё! Это было всё, что касалось производства танков, ракет, судов – всего, что не требовало тонкой электроники. Другая же группа, которая эту электронную гонку всё время проигрывала, каталась как сыр в масле, потому что именно её вывозили закрытыми каналами за рубеж. А что такое вывезти такую группу закрытыми каналами за рубеж? Это надо понимать! Выводят-то зачем? Там украсть технику и привести сюда. Это зн