то там на поверхности у нас не будет никакого шанса спастись. Огненные бури сейчас там очень частое явление.
— А разве станция может упасть?
— Конечно! Серьёзное повреждение баллона с водородом — и «до свиданья гуси»!
Гонт посмотрел на окружающие виды совершенно иными глазами. Он чем дальше, тем больше начинал бояться.
— Испугался? — тут же ехидно поддел его Алексей, на что получил растерянный взгляд.
— И правильно сделал! — тут же поспешил подтвердить его страхи пилот. — Это тебе не лужайка в Земном парке. Это «Огненный Ад Венеры»! Именно так и никак иначе! Всё с большой буквы. И вообще у нас здесь народ суровый. И то, что ты только пяткой в ухо получил — радуйся! Могли и вообще из станции выкинуть — типа «сам свалился». А там до поверхности ты заведомо не долетишь — сгоришь раньше. И никаких следов!
Алексей посмотрел на ошарашено-напуганную харю репортёра, не выдержал и рассмеялся от души. Гонт насупился.
— Так вы шутили! — осуждающе сказал он.
— Только насчёт того, что тебя могли отсюда вышвырнуть! Только это! — отсмеявшись, заявил Алексей.
После, правда, памятуя о глупости журналиста, на всякий случай решил перестраховаться.
— …Впрочем, и это не факт! Если достанешь… Думаю и выкинуть могут. Места тут глухие. «Закон — тайга, медведь — прокурор!», — добавил он загадочно, чем вверг Гонта в ступор.
Белый снег России
Раман лежал под деревом, лениво наблюдал за медленно плывущими по небу облаками и старался ни о чём не думать. Медик, приставленный к их подразделению, был непреклонен и прописал три дня отдыха. Пришлось подчиниться. А ведь так хотелось рвануть куда-нибудь на юг Индии. Да хотя бы опять в тот же Бомбей… у него как раз накопилось там несколько незаконченных дел. Но раз уж приказали — значит, надо отдыхать!
— Рома! — Василий Иванович подошёл к валяющемуся на травке Раману. Тот приподнял голову, посмотрел, кто его окликает, и тут же подскочил на ноги.
— Лежал бы уж, — сказал Василий и жестом пригласил его присесть туда, где был.
— Отдыхаешь? — задал риторический вопрос Координатор и сам опустился на травку. Раман мгновение спустя тоже присел и сложился в позу лотос.
— Так вот… послали отдыхать!
Василий Иванович заржал.
— Меня вот тоже медицина отдыхать услала… — сказал он. — Ничего, если я возле тебя тут поотдыхаю? Посижу?
— Всё хорошо. Присаживайся. Ствол дерева тут большой, и тебе кусочек опереться достанется. — сказал Раман.
Василий тоже сложился в позу лотос рядом с Раманом и откинулся спиной на тёплый и гладкий ствол.
Несколько минут просто молча созерцали парк, чистое небо, фонтан, в котором болталась какая-то девочка под присмотром мамаши. Смотрели, как чуть далее играет в волейбол в тени деревьев группа инженеров. В выходной день в парке было несколько многолюдно.
— Каждый раз удивляюсь отношению корпорации к своим сотрудникам. — наконец нарушил идиллическое молчание Раман.
— А чем?! — удивился Василий. — Чем мы так удивительны?
— Я многих видел. В других Домах и других народах… это как их ты называешь «западники», принято, если сотрудник не справляется, то его просто надо выкинуть и заменить на нового. Несмотря на прошлые заслуги. Они часто грешат тем, что выжимают соки из них до последнего. А потом как использованную тряпку выкидывают. У вас в корпорации всё не так. Если даже намёк появился на то, что сотрудник может истрепаться на работе, выдохнуться или уже выдохся, его принудительно отправляют на отдых. Даже если он совсем истрепался — всё равно не выкидывают.
— Мы русские! И корпорация русская, — ухмыльнулся Василий Иванович. — Ты разве не понял, почему мы так поступаем? Ты же был в Сибири, на Урале.
— Истоки не понял, но принял сам принцип. Он мне сильно нравится.
— Тогда тебе лучше в нашей истории покопаться. Я считаю, что русские, изначально находясь в таких условиях, когда каждый человек на счету, так ценили Жизнь. Потому и стремились её хранить, спасая всех, до кого могут дотянуться. А так как ближний всегда рядом, то спасали ближнего. Жертвуя иногда собой. Так что жизнь ближнего у нас всегда равнялась жизни собственной. Потому и отношение такое.
— А почему тогда поступают иначе те, кого вы называете Западники? — заинтересовался Раман.
— Западники жили слишком хорошо, чтобы ценить чью-то жизнь. На чём и погорели. По-моему по этой причине — из-за слишком хорошей жизни — у них была принята конкуренция. Один человек в условиях Западной Европы вполне мог хорошо прожить. Для них было нормально выкинуть человека, который даже на короткий промежуток времени сдал… ну, например, переутомился и не смог вытянуть очередное сверхтяжёлое задание. Такое было характерно для них ещё в начале двадцать первого… их психологи, помню, изучали такое явление, как «выгорание». Ха! Мы просто до такого состояния людей стараемся не доводить. А если уж кто попал — лечим, а не выкидываем.
— Да. У них до сих пор так принято. Я много раз такое видел… А помните мальчика, что я вытащил тогда…
— Это когда тебя искала целая армия, чтобы убить? — хмыкнул Василий.
— Ну да… Тот малец не спал уже третью ночь. Работал. А те ублюдки, что его чуть не забили до смерти, возмутились тем, что он просто на ходу заснул и упал с бутылкой их любимого пойла.
— Помню-помню! — хохотнул Василий Иванович. — Ты тогда поступил, как поступил бы любой из нас.
— Так чего же вы все тогда разорялись?! — удивился Раман.
— Можно было и… поаккуратнее, — насмешливо заметил Василий.
— А-а!..
— Кстати, а почему ты всё-таки за него заступился? — прищурился Василий. — Воспоминания прошлого?
— Ну… да! Он мне напомнил брата. Прямо перед тем, как его убили, он, тоже смертельно уставший, выбирался из «Истамбульского котла». Убили его у меня на глазах. Впрочем… тогда была общая бойня.
Раман безнадёжно махнул рукой и посмотрел сквозь листву дерева на синее небо.
— Когда я кинулся спасать того мальчишку… Я ещё подумал, что хватит этого ада. Эти уроды… и им подобные только и делают, что умножают человеческие страдания. Боль. А её так много… Я от самого детства ничего кроме этой боли не видел. Всю жизнь хотел вырваться из этого порочного круга. У меня только несколько лет детства помнятся счастливыми. Всё остальное — сплошной бой. За свою и чужую жизнь.
— Понимаю. Я вот тоже… всю жизнь сражаюсь. За лучшую жизнь. — Понимающе кивнул Василий Иванович.
— А вот у тебя, Василий, должны же быть какие-то воспоминания из того времени. Ведь ты застал тот мир до того как…
— Ты думаешь, что рай тогда был? — скептически задал вопрос Василий Иванович, на что Раман неопределённо пожал плечами.
— У меня с самого рождения помнятся разговоры старших о том времени — как о потерянном рае.
— Ну… формально жили лучше, чем сейчас. Но в воздухе… — Василий сделал жест рукой в воздухе, — уже чувствовалось приближение Катастрофы. Да, не было той бедноты и безнадёжности, что есть сейчас, например, в той же Калькутте или Иоханесбурге. Даже наш Бомбай, за которым мы приглядываем, и то бедноват изрядно.
— Но в Бомбае — кстати, недавно узнал, что ранее его называли Бомбей…
— Русские называли так, но я не уверен, что это изначальное его имя.
— Ну, всё равно… В Бомбее у нас хоть не так безнадёжностью пахнет, как в остальных местах. Да, бедно живут, часто мрут, но хоть стабильно, без ухудшения и мерки не борзеют.
— А вот последнее — заслуга вашей службы! Службы Охотников. Так что ты тут себе «Спасибо!» скажи — тут же оптимистично подхватил Василий.
— Ну да… Мы, «Интаком» — хоть хорошие феодалы, — ехидно улыбнулся Раман. — За своей зоной ответственности хорошо приглядываем. Даже за Бомбеем, который у нас как бы в полосе двойного контроля…
— С Домом Блэр, — как выплюнул, проговорил спустя секундную паузу Раман.
— Но не они, а мы там порядки устанавливаем! — заметил Василий.
— Потому и не так плохо в Бомбее, как в той же Калькутте.
— Это так… — не найдя, что сказать, подтвердил Василий Иванович.
— Многие у нас в Охотниках говорят, что ты хочешь сделать так, как было тогда…
— Когда?
— До Апокалипсиса. Как в двадцатом веке.
— Они не правы.
— Почему?
— Если сделать так, как было до Апокалипсиса, то будет повтор Апокалипсиса! Я же хочу сделать так, чтобы люди жили лучше, чем тогда.
— Чем тогда… — задумчиво протянул Раман. — А я вот вижу, что лучше, чем сейчас, не было.
— Просто судьба у тебя, Рома, тяжёлая. Вот и не можешь помнить.
— А у тебя была, скажешь, легче? — с долей ехидства спросил Раман.
— Не скажу. Просто она была дольше.
— Иногда… мне хочется пожить в те времена… до Первого…
— Многие хотят… — неопределённо поддакнул Василий.
— Расскажи, как тогда жили. Ведь тебя тоже наверняка тянет в прошлое?
Василий опустил голову и медленно покачал ею.
Лицо его стало печальным.
Тянет ли меня в прошлое?
Тянет ли меня вернуться туда, где я родился?
А кого не тянет?
Но только одна боль там. Боль и мрак ушедшего в небытие.
Однажды, лет пятнадцать назад я решил-таки бросить всё, вырваться и посмотреть на места моего детства. Ну, вот душа просит, и всё. Хоть ты тресни.
Долго маялся, но потом плюнул и решил — всё-таки надо.
Перекинул дела на замов, взял трансконтинентальный авикар и махнул по азимуту.
Эх! Лучше бы я этого не делал.
Уже когда авикар летел над Россией, такая тоска взяла!
Россия была укрыта облаками. Плотный облачный слой, ровный как снежное поле. Белая пушистая поверхность от горизонта до горизонта. И ослепительно сияющее солнце, на ослепительно синем небе, расчерченном сеточкой перистых облаков. Оно всегда так здесь зимой. Обычная погода.
Пробил низкие облака, вышел на горизонталь почти в тридцати метрах над поверхностью.
Ещё раз сверился с тем, что мне подсказывала память. Но внизу не было ничего, кроме снега. Белое пространство.