— Да. Но вот только один нюанс. Или два. Во-первых, я не скажу, убил ли он уже кого-то или только еще страдает фантазиями, и во-вторых, я не смогу сказать, это тот самый маньяк или какой-то другой.
— М-дя, — огорченно вздохнул. — Как-то по-дурацки: знать вроде бы так много, но в сухом остатке не иметь возможности кому-то что-то предъявить. Не находите?
— Тут, Антон, вопросы не ко мне, а к высшим силам, меня так озадачившим, — неожиданно улыбнулась женщина.
Да, лучше слова и не подберешь, чем озадачившим.
— Вы чай почему не пьете? — кивнула Влада на забытую мною кружку.
— Да вот просто думаю. Как бы мне подступиться к разговору с вами о дальнейшей работе.
— Вы всерьез думаете, что я смогу быть полезной? Даже после того, как видели такой, как сегодня? — Вот теперь она на меня смотрела, причем напряженно и очень внимательно, выдавая, насколько для нее было важно мое мнение в этом вопрос.
— Уверен. В любом случае бегство — это не выход для вас, — вложил в слова всю убежденность, которая у меня и взялась-то, не пойми откуда, но было ее в достатке.
— Если и выход, то временный, — вздохнув, согласилась Влада. — Но и работа с вами пока постоянных перспектив мне не обещает.
— Может и так, я ведь всего не знаю, а вы не спешите меня просветить. Я, конечно, не гений современности, но, обладай всей информацией, мог бы ориентироваться лучше. Откуда вы знаете, вдруг вы окажетесь у нас в конторе столь полезны и успешны, что эти самые перспективы разительно поменяются.
— Но я не хочу… таким заниматься.
— А я хочу? Думаете, мне это в радость? То есть, я, разумеется, люблю саму мою работу, процесс, но до глубины души ненавижу тот факт, что она вообще есть. Потому что это означает, что люди продолжают убивать других людей. И игнорировать это я просто не могу. Понимаете?
— Прекрасно понимаю, Антон. — Влада теперь не только сосредоточила все внимание на мне, но и шагнула ближе. — И я тоже не могу, вот только причины у нас разные. Вы могли бы жить по-другому, но ваша совесть не позволяет. А я бы очень хотела не знать, не видеть, да только это невозможно. И если вы заслуживаете уважения из-за своей жизненной позиции, то я нет.
Нет, ну вот откуда в человеке столько категоричности и самоуничижения? Такое само собой, уж насколько знаю, не появляется. И прямо руки зачесались остаться наедине на пять минут с тем, кто взращивал подобное в этой женщине.
— Ой, вот только давайте сейчас не будем, Влада, про правильные жизненные позиции, — досадуя, отмахнулся я. — Моя совесть мне столько без проблем позволяла и позволяет, что стыдно признаться. И плевать, собственно, на изначальные причины. Дело в другом. Следующие несколько недель нам постоянно придется быть бок о бок. И неважно, что я хочу быть максимально успешным в расследовании, а вы, как понимаю, вынуждены стать таковой. Цель-то, в принципе, одна. Поэтому давайте откроем карты, определим правила и ограничения и начнем уже работать, а не приноравливаться друг к другу.
Влада, прикусив нижнюю губу, глянула на меня, потом на выход из кухни, будто взвешивая, не стоит ли закончить этот разговор прямо сейчас и все же выбрать бегство. В этот момент мне тоже подумалось, что, может, так и лучше. Она уйдет, скорее всего, больше мы никогда не увидимся, и очень скоро я забуду, что вообще когда-то пересекался с этой странной женщиной. Все пойдет своим накатанным путем, станет спокойно, и не нужно скакать дрессированным пуделем вокруг совершенно чужого и непонятного человека. Но что-то в глубине души было категорически против такого хода событий. Так, словно произойди именно так, и все будет окончательно неправильным. И не только для нее, но и для меня тоже. А я ведь эгоистичная скотина, чрезвычайно ценящая свое душевное равновесие. Ага.
— Хотите, я первым начну? — решил подтолкнуть я женщину.
— Групповая терапия откровенностью? — усмехнулась Влада и оперлась бедрами о подоконник, неуловимо расслабляясь, и я выдохнул. Ее поза как сигнал — уже решила остаться, хотя бы пока.
— Всему групповому я предпочитаю парное, — ляпнул раньше, чем подумал. — Итак, Чудинов Антон Алексеевич, капитан полиции, подпольная кличка Чудо, и это не совсем из-за фамилии. 31 год, был женат аж целых полгода, в роли семейного человека оказался несостоятелен. На данный момент разведен и являюсь идейным приверженцем беспорядочных половых связей. — Поколебавшись секунду, решил, что личного достаточно на первый раз. — Восемь лет в убойном, поощрений и выговоров от начальства имею примерно поровну. В силу неуживчивого характера дальнейших перспектив для карьерного роста нет. Вашему появлению изначально был не рад и очень хотел бы избежать осложнений с этим связанных, к тому же получил четкую инструкцию от шефа избавиться любой ценой. Но, обладая природной вредностью и упрямством, прибор я клал на эти указания, а после эпизода с Сысоевой вовсе больше не горю желанием выживать вас из отдела. По мне, все, что помогает следствию, пофиг — как и какими методами, полезно. Очень может быть, что вы просто угадали, но я готов попробовать проверять это и не считаю нужным просто отказаться априори. Как-то так.
Я сделал многозначительный жест рукой, указывая, что мяч теперь на ее стороне. Влада покачала головой, и я видел одновременно и оживление, и нерешительность в ее взгляде.
— Ой, да ладно, — подначил я. — Посмотрите на меня, говорить о себе любимом — это совсем не страшно.
— Вы так думаете? Ладно, давайте посмотрим. Владислава Арифеева, — маленькая заминка на фамилии, ставим галочку. — Двадцать девять лет. Замужем… была два года, — еще одна галочка. — На данный момент разведена. Причина не важна.
Взгляд в сторону, гневно-болезненная складка между бровей. Процентов на девяносто причина в измене, ну да ладно, проехали.
— Пять лет назад, в результате личной трагедии, оказалась в психиатрической клинике. Была в какой-то момент признана невменяемой и не несущей ответственности за свои деяния. — Теперь уже вызывающий прищур в ожидании моей реакции. Но я не двигаюсь и молчу, просто предлагая ей закончить там и тогда, когда сама посчитает нужным. — Потом попала в правительственную программу изучения необычных человеческих способностей. На данный момент направлена к вам. Если этот эксперимент окажется успешным, то станет моим шансом снова вести нормальную жизнь… ну, насколько это возможно. Если нет… меня вернут для дальнейшей… коррекции.
Коррекция, сука. Я что-то в этом роде и предполагал, но все равно ощущал себя стукнутым пыльным мешком по башке. И дело не в том, что все мы в курсе о соблюдении прав и свобод не только в нашем государстве, но и повсюду в мире. Даже думать в эту сторону, задаваясь чисто риторическими вопросами, смысла нет.
Проблема в другом. На хрена мне все это надо? Я на полном серьезе собираюсь встрять по самое не балуйся? Похоже, что да, если продолжаю сидеть на этом подоконнике в пустой кухне, а не обуваюсь и не сваливаю от греха подальше.
— Влада, насколько сильно вы хотите эту самую нормальную жизнь? — Она буквально вспыхнула, так и загорелась надеждой, явив мне совершенно другую женщину, на которую я ошалело пялился, просто не в состоянии отвести взгляд. И пусть это длилось какое-то краткое мгновение, я уже никогда не забуду увиденное. Мне стало даже стыдно за почти равнодушный тон, которым спросил о таком.
— Очень, — выдохнула она, а я читал огромными буквами: "Больше всего на свете".
Ну вот, дверца эмоциональной ловушки, в которую зашел добровольно, и захлопнулась. Теперь-то я не отступлюсь. Нет у меня просто такой долбаной функции в организме.
ГЛАВА 12
Что же, умерла так умерла, как говорится. Решив идти в эту сторону, вилять и пытаться повернуть назад, я не собираюсь. Не то чтобы это прямо дело принципа какого-то, просто вот такой я баран, что будет долбиться в ворота, пока они не откроются, так или иначе.
— Ну, раз мы выяснили главное, — перешел я на бодро-деловой тон, — то давайте выработаем протокол и основной свод правил, по которым станем работать.
— Эм-м-м, — замялась Влада, вопросительно глядя на меня. — Приведете пример?
— Запросто. Например, я не везу вас больше молча туда, куда считаю нужным, а говорю: "Мадам Арифеева, сегодня есть план посетить психиатрическую клинику". А вы мне отвечаете: "Нет, Антон, мне сегодня не досуг и вообще никогда в принципе, потому как просто не хочу".
— Дело не в том, что я не хочу… хотя и это тоже, безусловно, — покачала головой женщина и снова поежилась. — От некоторых тамошних пациентов… да и обслуживающего персонала и правда исходит такое, что рядом находиться очень трудно. Но я научилась с этим справляться. Более или менее. Просто в этот раз наложилось мое неверное толкование вашего намерения привезти меня туда. Простите еще раз.
Ну, это-то я как раз прекрасно понял и в лишних напоминаниях не нуждаюсь.
— Так, стоп. Я придумал нам первое правило. Вы прекращаете прятаться за этими простите-извините. Посмотрите на меня, Влада. Я мужик, причем достаточно толстокожий, и не рассыплюсь, если вы будете говорить прямо и перестанете извиняться за то, что это делаете. В свою очередь, если я ляпаю, не подумавши, что-то, что вас пугает или смущает, вы не замыкаетесь, не ищете двойное дно или попытку задеть, а говорите мне в лоб.
— Прямо в лоб? — Влада улыбнулась уже почти без нервозности, и даже щеки ее чуть порозовели.
— Ага. Для двойного дна я слишком прямолинеен, а если захочу обидеть, то делаю это. Додумывать за мной не приходится. Тут у нас ясность?
Влада охотно кивнула, теперь уже не переставая улыбаться. В ее глазах появилась тень азарта и желание идти дальше.
— А личного это тоже касается? — заинтересованно спросила она.
— Вообще-то, это вроде как не профессионально, но не буду лгать — я очень любопытен, и личных вопросов вам не избежать. Рано или поздно. Но если не будет желания отвечать на них — смело посылайте меня.