— Подышать, говоришь. Ну, давай подышим, — подойдя к ближайшему дереву, он аккуратно обломал сухую ветку. — А Ольгу мы не побеспокоим. Я уже пару месяцев варю себе кофе исключительно сам и рано утром, пока она спит. Тошнит ее от этого запаха.
— Тошнит? Так она… — уставился я на Никиту. Нет, ну не дурак ли? Они семья, сто лет вместе, понятно, что дети это само собой разумеющееся.
— Не она, а мы, — поправил меня Варавин и расплылся в самой идиотско-счастливой улыбке, какую я только у него видел.
— Поздравляю. Но, если честно, не понимаю, как люди на это решаются, — ляпнул я, прежде чем прикусил свой длинный язык.
— В смысле? — удивленно покосился на меня Никита и чуть нахмурился.
— Мир сейчас — такое поганое место, что быть ответственным за приход в него еще одного существа я не решусь никогда. — Чего уж, начал, так надо договаривать. Хоть и чувствовал себя при этом скотиной бесчувственной.
— Решишься, Антох, — спокойно, но при этом шокирующе уверенно возразил Никита, нисколько не рассердившись. — Мир не стал ни хуже, ни лучше, он такой, каким мы его воспринимаем. А дети — это основа жизни и будущее. И твое, и этого самого мира, между прочим. А решишься ты в свое время и со своим человеком. Ответственность поровну разделите, зато радость надвое умножите.
Философ, блин.
— Это ты где вычитал? С Ольгой книги для беременных вместе изучали? — съязвил я, пытаясь уже соскочить с темы, потому что она почему-то была созвучна с этой противной болью в груди.
— Нет, я больше теперь как-то по женским любовным романам, — в тон мне ответил он. — Гормоны, сам понимаешь. Дурень ты, Антоха. Но, слава Богу, не безнадежный, как я погляжу.
— И что сие значит? — тут же напрягся я.
— Сам поймешь, — коварно усмехнулся Варавин. — Думаю, скоро.
— Да ну тебя, — отмахнулся я и стал снова пинать мерзлые листья. — Вот ты мне скажи, эта твоя хрень со своим человеком. Это вообще как? Типа шел, увидел и тут же понял — мое-о-о.
Никита опять взялся за обламывание мертвых веток, морща лоб и выглядя задумчивым, а может просто вспоминал.
— Вовсе не обязательно, чтобы вот так сразу. Жизнь-то не сказка, чтобы все в секунду делалось, — наконец ответил он. — Хотя… Мы же с Ольгой росли почти по соседству, чуть ли не каждый день пересекались. А однажды иду по улице, а она впереди, пакет с продуктами из магазина несет, зеленый такой, — взгляд Варавина остановился, и он вдруг улыбнулся как-то смущенно и счастливо одновременно, что показалось, в этом чертовом саду сразу в разы потеплело. — И тут как обернется… А я гляжу на волосенки ее, ветром растрепанные, на щеки и нос в веснушках и понимаю, что дышать не могу. В общем, шел я себе по своим делам, а тут раз… и все.
— Что все? — я уставился на его кулак, которым он сейчас тер ребра.
— Попал я. Насовсем, — пожал Никита плечами, будто говорил самую очевидную вещь в мире. — А она тогда же еще соплячка шестнадцатилетняя была. Но я ей сразу сказал — про других забудь. Только отучусь — сразу женимся. И к отцу ее перед отъездом в город пришел.
— А он что? — не мог не улыбнуться, представив себе это явление решительно настроенного Варавина.
— Ржал надо мной. Сказал, время покажет. А чего ему показывать? Все один раз показано. Я и всем пацанам местным провел инструктаж с предупреждением. Объяснил, что оторву и куда засуну, если к моей Ольге кто близко подойдет, — он потряс здоровенными кулачищами.
Ясное дело, что местные вняли таким его аргументам. Я бы тоже принял их во внимание.
— А я, если честно, думал, что ты слегка по расчету женился, — не стал скрывать я. — Прости уж.
— Да ерунда, — махнул он рукой. — Так многие думают и по сей день. Нам с Ольгой без разницы.
— И что, ни разу не хотелось ничего и никого другого, Никитос? Ты же вроде с нами всегда тусовался, не сидел монахом. Ни за что не поверю, что соблазна не было.
Никита вдруг помрачнел так сильно, что меня аж передернуло. Чего я лезу вечно со своими вопросами? Надо было до всего докопаться, доковырять. Вот же, мля, профессиональная болезнь.
— Был, Антоха, — Варавин ответил тихо, но при этом как-то зло и явно нарочно избегая встречаться взглядом. — И я ему поддался. Один раз.
Я на пару секунд завис. Как-то все это…
— И что же? — буркнул, чтобы сказать хоть что-то.
— Ничего.
— В смысле? Не понравилось? — Нет, ну не дебил ли ты, Антоха.
— А при чем тут понравилось или нет? — на щеках Никиты вспыхнули красные пятна. — Секс на то и секс, чтобы нравиться, особенно нам, мужикам.
— Ой не скажи, Никит. Секс сексу рознь. — Да заткнись ты уже, Чудинов.
— Ну, ты у нас профи, тебе виднее, — вздохнув, Никита принялся с новой силой ломать не угодившие ему ветки. — А вот мне потом так погано было… В общем, повторений для осознания мне не потребовалось, Антоха. На то нам Бог мозги и дал, чтобы понимать, когда мы совершаем ошибки, и делать из них выводы.
— Ясно. Однолюб ты у нас, Варавин. Наверное, даже завидую тебе. Хотелось бы знать, каково это — иметь такую полную однозначную ясность.
И я не кривил душой, говоря это. Кто не хотел бы быть однозначно уверенным, что вот именно этот человек и есть источник твоего счастья и останется им даже годы спустя.
— Еще узнаешь, Антох. Какие твои годы.
— Ну да, ну да. Слушай, а Ольга знает? Ну, об этой твоей… ошибке.
— Нет. Зачем это? — Варавин оглянулся на окна дома с почти суеверным страхом. — Это моя ошибка, Чудинов. Мне с ней и жить до скончания века.
— А как же полная честность в семье и все такое?
Никита повернулся ко мне и уставился прямо в глаза.
— Ты сделаешь что-то, чтобы нарочно причинить боль человеку? — раздраженно спросил он. — Любому, даже чужому-постороннему?
— С чего бы это? Я же в своем уме.
— Вот и я в своем, Антоха. Я совершил косяк, я — не Ольга, — махнул он рукой в сторону дома. — Она не виновата, никак меня к этому не подтолкнула. Только мое любопытство или черт знает еще что. Но это никак мое восприятие Ольги как главного человека в моей жизни не поменяло. Наоборот, все стало очевиднее некуда. И с какой стати я тогда должен с ней делить груз этой ошибки, зная заранее, что это причинит ей боль?
— И что же тогда? Ты просто решил простить себе и забыть тот случай?
— Нет. Не простил и тем более не забыл. Просто научился жить с этим опытом. Думаешь, я в этом не прав?
Так, надо закругляться. Чего это меня практически допрашивать его потянуло? Весь разговор какой-то вышел кривой и неуместный, а вопросы мои вообще шедевральны.
— Не спрашивай меня. В чем-чем, а в этих вопросах я полный ноль. И вообще, Никитос, ты такой, мать его, правильный, что у меня уже от тебя долбаный токсикоз начинается.
— Ну не ной, Чудо. На солененькое хоть не тянет? А то я тебе Ольгины огурцы вместо кофе достану. И пойдем уже в дом. У меня уже яйца на этой холодине внутрь втянулись. Приспичило погулять ему.
ГЛАВА 23
Влада тихонько постучала в дверь, когда Никита уже разливал ароматный напиток из большого прозрачного кофейника по чашкам.
— А здесь кофе всем дают, или это чисто мужские посиделки? — спросила она с мягкой расслабленной улыбкой, наличие и особое сияние которой я нахально приписал себе.
Ну, а почему бы и нет, если от одного звука ее голоса я моментально ощутил себя слегка невесомым. Необъяснимая тяжесть в груди вдруг стала здоровенным таким шаром, наполненным гелием, норовящим оторвать мой зад от стула и потянуть как на веревочке навстречу Владе.
— Нет, у нас кофепитие унисекс, — радостно ответил Варавин, извлекая из шкафа еще одну чашку. — Присаживайся, Влада, сейчас и бутербродов организую, а то когда потом еще поедим.
Ольгина одежда выглядела на Владе чуть мешковатой, широкой в груди и плечах, но смотрелась отнюдь не небрежно, наоборот, заставляла выглядеть ее моложе своих лет. Цыпляче-желтый цвет свитера с высоким горлом будто подсвечивал ее бледную кожу и акцентировал внимание на насыщенно-карем цвете глаз, в которых сейчас не было и следа скрывающегося в этой женщине пугающего дара. Если так удачно прищуриться, то Влада вообще могла сойти за подростка. А может, дело в том румянце, что проступил на ее щеках под моим ни капли не скромным взглядом.
— Какие у нас планы на сегодня? — хлебнув горячего напитка, она прикрыла глаза и глубоко, с каким-то абсолютно искренним наслаждением вдохнула, от чего изящные ноздри расширились и задрожали. Трепетно, изысканно, возбуждающе, совершенно… э-э-э-э, Антоха. Стопэ. Куда это тебя поперло? Белый день на дворе, дел — вагон и маленькая тележка. Переключаемся в рабочий режим. Тем более похоже, именно на это Влада тебе и намекала, упорно избегая прямого визуального контакта. Все правильно: сначала маньяки, а потом уже личное. Хотя похоже, что для меня это дело как-то странно смещается в сторону личного, а это совсем не хорошо.
— Первым делом обыск, точнее, осмотр жилища наших жертв, — пробурчал я, уткнувшись взглядом в кружку и делая вид, что кружение пены поверх темной поверхности необычайно занимательно. — Потом в больницу. Опрос пострадавшего во вчерашнем немовском шабаше и определение его статуса подозреваемого либо чисто потерпевшего. В первом случае — он наш, во втором — исключительно Никитина головная боль. Дождемся Василия, пообщаемся для верности, выдадим ему начальственные ЦУ и двинем в город. У экспертов к тому времени должны быть готовы первые результаты.
— Вот, кстати, о потерпевших, — тут же нахмурился и потянулся к телефону Никита. — Позвоню-ка я в службу защиты детей. Вот прям хочу лично убедиться, что младших Киселевых заберут от матери такой. Ну надо же, нет чтобы дочерей оплакивать, она нажралась и пошла народные волнения устраивать.
— У всех по-разному горе выходит наружу. — Волшебную лампочку, что подсвечивала изнутри черты Влады, когда она пришла, будто кто вырубил, и теперь она снова стала такой, какой я видел ее поначалу — закрытой и напряженной, словно готовящейся к обороне каждую минуту.