Но если отодвинуть в сторону все эти никчемные размышления, оставались вполне реальные вопросы.
Как к Кате попал телефон? Судя по ходу переписки, этот самый наверняка липовый Гусев и Катя уже вполне свободно общались к моменту создания аккаунта в телефоне. Начало переписки нам недоступно, но однако четко было понятно, что первая встреча с убийцей стала для девочек и последней. В любом случае гаджет не мог быть телепортирован или отправлен силой мысли. Почта? Кто-то передал? Надо позвонить Василию и велеть опросить работников почтовых отделений и в Немово, и в Гуляево. Не такие уж там объемы пересылок, чтобы девочек, получающих посылку, не запомнили. И еще пусть трясет тамошний молодняк с большим пристрастием. Если телефон был передан через кого-то из них, то надо это узнать непременно. Вполне возможно, что после того как Влада засекла убийцу, он вернулся в Немово, как раз чтобы избавиться от свидетеля. Вернулся… а что, если он там и живет?
Под конец сообщения стали реже. "Доброе утро. Я на связи". А это значит, от бесконечной переписки они перешли к прямому общению. В последнем Гусев и Катя уточняли время встречи, но не место. Надо запрашивать еще и сведения о телефонных переговорах. Хотя что это дает? Только подтверждение самого факта разговоров и все.
Влада на подъезде свернула на парковку перед продуктовым магазином, и я поплелся следом; отобрав у нее корзину, терпеливо таскался за ней между рядами, хотя единственное интересовавшее меня сейчас съестное — пиво и чипсы.
В квартиру поднимались молча. Я предупреждающе зыркнул на Владу, пытавшуюся отобрать у меня большой пакет, и, прижав его к боку, сунул ей в руки ключи, кивнув шагать вперед. Дома она, быстро умывшись и переодевшись, отправилась на кухню, я же, как привязанный, поплелся за нею и уселся на табурет, чтобы не путаться под ногами. И внутренний брюзга даже не пикнул по поводу того, как уверенно Влада двигалась в моем пространстве, рассовывая продукты по местам и доставая нужную посуду. И даже когда она отобрала у меня чипсы, поставив на их место тарелку с чем-то неопознанным, но вкусно пахнущим, он не вякнул.
— Знаешь, что странно? — сказала Влада, когда наши тарелки почти опустели и я вопросительно промычал. — Этот Гусев общался с Катей местами как ровесник.
— В смысле?
— Вот скажи, ты сможешь поддержать содержательную беседу о сюжете анимэ?
— Вот уж вряд ли. Все, что я вообще о них знаю — это своеобразные мультики, в которых вечно орут, гримасничают существа со здоровенными глазами и крошечными губками бантиком вне зависимости от пола, — покопался я у себя в голове. — О. И, кстати, насколько знаю, порнушка среди них тоже попадается.
Влада не стала закатывать глаза и только сдержано улыбнулась.
— А имена скольких корейских айдолов ты знаешь?
— Это вообще что за существа такие?
— Вот видишь. А этот Гусев с Катей обсуждали это, причем он проявлял завидную осведомленность в этих вопросах.
— Мог начитаться в интернете.
— Мог, конечно, в общих чертах. Но ты представляешь, сколько серий этого анимэ надо отсмотреть, чтобы с легкостью ориентироваться в сюжете и с лету обсуждать тот или иной эпизод.
— Если честно — нет, но, видимо, много. Но тогда логичный вопрос. Где девочки, у которых в доме даже телека нет, могли все это посмотреть?
— Хороший вопрос. И думаю, им надо озадачить Василия, помимо прочего. Но я сейчас не об этом. Возраст нашего маньяка. Вот что меня занимает.
— Меня в нем все занимает, мягко выражаясь. Но пока особых подвижек не вижу. Хотя если бы этот засранец Гудвин был поразговорчивей, то хоть с чем-то мы и могли определиться.
Теперь, при наличии еще жертв, поведение этого наркокрысеныша бесило меня еще больше.
— Антон, может, если я поговорю с ним один на один, он больше расскажет. — Ага, и еще раз десять тебе какой-нибудь эликсир мгновенного счастья предложит.
— Нет, — внутри все стало закипать, и звон вилки о керамику, которую я почти швырнул, резанул по нервам.
Атмосфера легкости рассеялась, как и ни бывало.
— У него было время подумать и… — Влада чуть наклонилась ко мне, упрямо глядя в глаза. И это хоть и небольшое сближение сейчас почему-то показалось навязанным и чрезмерным.
— Влада, я сказал — нет. Или он готов отвечать на мои вопросы, или нет. Никаких заигрываний и приватных бесед с этим мерзавцем, толкающим наркоту, я не допущу.
— Почему ты так злишься? — Влада не выглядела озадаченной или удивленной вспышкой моего раздражения. Скорее наоборот, она будто и дальше намеревалась подогревать его.
— Я не злюсь, — схватив тарелку, я вывалил остатки в мусорное ведро.
И я злился. Очень. Мало того, что я не разделял это ее желание представлять Гудвина как уязвимое и заслуживающее сочувствия и понимания существо, так теперь еще и этот взгляд, как будто это я тут не прав.
— Если бы Гудвин торговал самодельным оружием или взламывал чужие счета, ты бы так же к нему относился?
О, ну конечно, похоже, начинается.
— Не вижу разницы, — солгал я. — Преступник — он и в Африке преступник.
— А мне кажется, что ты сейчас делаешь как раз то, что велел не делать мне. Привносишь нечто личное в процесс расследования.
В точку, Влада. Только вот это ни тебя и никого другого не касается.
— Это типа такая новая сторона вашего дара, госпожа видящая? — ехидно поинтересовался я, открывая новую бутылку пива.
Влада не дрогнула, на лице ничего не отразилось, просто села прямо и положила руки на стол ладонями вниз, будто мгновенно закрываясь в этом жесте.
— А теперь пытаешься задеть меня, чтобы закрыть неприятную для тебя тему. Прости, я не хотела настолько переходить твои личные границы.
Ну правильно, вот теперь я себя ощущаю мудаком. Почему, интересно, женщины считают, что совместный секс открывает им некие тайны твоей натуры? И самое чудное, что у них автоматом есть право в них ковыряться, а если ты не готов на это поддаться, то сразу ты — урод? А главное — почему в этом конкретном случае я ощущаю себя этим самым уродом и скотиной, что сорвался не пойми с чего?
— Ты ничего не перешла. Не пытайся искать там, где ничего нет. Вообще во мне не пытайся ничего искать. Это бесполезно. Спасибо за ужин, было очень вкусно.
Развернувшись, я ушел в комнату и плюхнулся, тупо уставившись в экран. Нет, ты мудак в сотой степени, Антоха. Вот только поделать с этим уже ничего, пожалуй, нельзя.
Спустя несколько минут донеслось тихое звяканье посуды, и мой годами проверенный и преданный диван, похоже, дал мне пинка. Иначе по какой такой причине я опять оказался в дверях кухни? Команды от мозга идти туда точно не поступало. Влада уже убрала со стола и сидела перед одинокой кружкой с чаем, снова творя это странное волшебство с поднимающимся паром своими тонкими пальцами. Воспоминание, как они почти с отчаяньем скребли по кафелю в душе Варавина и как впивались в мою плоть, понуждая двигаться жестче и быстрее, походило на пинок по яйцам. Даже не возбуждение в примитивном его проявлении, а нечто более болезненное от того, что непонятным образом более объемное.
Вот любопытно, женщины в курсе, как часто мужчины извиняются перед ними не потому, что не правы или осознали свою в чем-то вину, а просто потому, что это даст возможность избежать гребаной драмы прямо сейчас, а значит, в итоге и не лишит их доступа к привычному телу. То есть в такие моменты перед ними извиняется не сам мужик, а его лень и член. Я всегда охрененно гордился собой, потому что так никогда не делал. Постоянные отношения и комфорт мне не нужны, а если сказать "прости" ради траха, то девушка, как существо все же чуткое, это все равно просечет, и это будет не секс, а долбаная мастурбация в чужое тело. И что же я делаю сейчас? Иду на поводу у члена или… Или, млин.
— Извини, — пробормотал я, когда Влада медленно подняла на меня свои темные глаза.
— Антон, ты же знаешь, если после близости мое присутствие стало для тебя чрезмерным, достаточно прямо сказать об этом. Мне приятно находиться рядом с тобой, но я не бездомное животное, которое сначала подбирают из жалости и потом из-за нее же терпят, не указывая на дверь, — во взгляде, голосе, позе Влады сейчас не было ни обиды, ни злости, ни дергающей за нервы грусти. Вообще ничего. И именно это отсутствие любых эмоций ощущалось паршивей, чем любые женские слезы и упреки. Стопроцентно мой косяк, отбрехаться от которого нельзя даже перед собой. И слова, чудодейственным образом способные все исправить, как назло в голову не лезли.
— Я не терплю тебя. И уходить не нужно. — Очень содержательно и по делу, Антоха.
Влада, пристально посмотрев мне в глаза, еще раз кивнула и как будто чуть расслабилась.
— Ты сразу предупредил о том, какого рода отношения возможны между нами, и я приняла твои правила. Опасаться, что тайно разрабатываю план по захвату в плен твоей души и личного пространства, не стоит.
Теперь кивал уже я. Тоже молча, потому что было в этой определенности, озвучиваемой Владой, что-то… неестественное, что ли. То есть все верно: да, именно так, как говорил и хотел, но все равно как через одно место.
— Но ты должен понять, что разговор о Гудвине и твоих реакциях не закончен.
— Влада… — скривившись, начал я, но она четким и бесконечно властным движением выставила ладонь, затыкая меня.
— Я приняла, что ты главный во всех аспектах работы, потому что опытнее, Антон. Но это не значит, что я без малейших возражений стану подчиняться всем твоим решениям. Тем более таким, которые ты принимаешь, как мне видится, руководствуясь не своим опытом, а чем-то личным. — Я снова начал вскипать, но неотрывный взгляд Влады пока удерживал меня от новой вспышки. — У меня нет никакого права требовать и даже просить рассказать о личном. Но я считаю, что у меня есть право и даже обязанность использовать любую возможность для продвижения расследования. И твое согласие или возражения здесь не могут быть решающим фактором.