Врач сказал, что это хороший признак. Только через сутки можно будет наверняка сказать, выздоровеет ли больной, так что Амелия могла либо ждать здесь, либо пойти домой.
Она сделала и то, и другое – поехала на такси вместе со своим помощником-студентом обратно домой, положила в сумку тетради и записи для будущих занятий и вернулась в больницу.
В комнате ожидания не было больше ни души. Амелия взяла чашечку кофе из автомата и присела на край кушетки.
Она разобрала бумаги, разложила их по порядку и стала просматривать заметки для лекции, но никак не могла сосредоточиться на них. Ей было бы трудно нормально заниматься обычной работой, даже если бы дома все было в порядке. Если Питер прав – а Амелия верила, что так и есть, – то проекту «Юпитер» конец. И его скоро закроют. Одиннадцать лет, большая часть ее профессиональной карьеры физика, пойдет коту под хвост. А тут еще и это! Этот неожиданный кризис в личной жизни… Несколько месяцев назад Джулиан настроил на нее свои мысленные часы, отсчитывающие время жизни. Это она во всем виновата! Если бы она сумела отбросить в сторону работу с Питером, если бы она сумела позабыть о своей карьере – и помогла Джулиану справиться с его страданиями и чувством вины, он бы не попал сюда, в больницу.
А может, и попал бы. Но тогда в этом не было бы ее вины.
В комнату вошел негр в мундире полковника и сел на кушетку рядом с Амелией. Резкий лимонный аромат его одеколона забивал больничные запахи. Полковник сказал:
– Вы, наверное, Амелия?
– Меня зовут Блейз. Или профессор Хардинг. Полковник-негр кивнул, но руки не подал.
– Я психотерапевт Джулиана, доктор Замат Джефферсон.
– Должна заметить, ваша психотерапия не сработала.
Полковник снова кивнул.
– Да, я знал, что у него суицидальные намерения. Я подключался вместе с ним. Поэтому я и дал ему таблетки, которыми он отравился.
– Что?! – Амелия в недоумении уставилась на психотерапевта. – Как прикажете это понимать?
– Он мог принять сразу всю упаковку таблеток и остаться в живых. Был бы в коме, но не смертельной.
– Значит, он вне опасности?
Полковник выложил на столик перед собой розовый лабораторный бланк и разгладил его обеими руками.
– Посмотрите вот сюда, в графу «алкоголь». Содержание алкоголя в крови – тридцать пять промилле. Одного этого почти хватает для самоубийства. Смертельная концентрация – сорок промилле.
– Вы и так знаете, что он много выпил. Вы же подключались вместе с ним.
– Вот именно. Обычно он не напивается так сильно. И сценарий, который Джулиан придумывал для самоубийства… Ну… Вообще-то, там не было ни алкоголя, ни таблеток.
– Вот как? И как же он собирался это устроить?
– Я не могу вам сказать. Но это должны были быть противозаконные действия, – психолог взял бланк с результатами анализов и аккуратно сложил пополам. – И в этом… В этом вы могли бы помочь.
– Помочь кому? Ему или армии?
– И ему, и армии. Если Джулиан выкарабкается из того состояния – а я почти уверен, что он оправится, – то он больше никогда не сможет работать механиком. Вы можете помочь ему это пережить.
Амелия помрачнела.
– Что вы имеете в виду? Ему ненавистна сама мысль о том, чтобы быть солдатом?
– Возможно. Но к подключениям вместе со своей группой он относится совсем иначе. Это серьезный довод. Джулиан в какой-то мере пристрастился к такой тесной взаимосвязи – можно сказать, к близости – с другими людьми, со своей боевой группой. Возможно, вам удастся хоть как-то помочь ему смириться с этой утратой.
– Близость… Секс?
– Вот именно, – черный доктор еще раз сложил листок с анализами пополам и разгладил сгиб ногтем. – Амелия, Блейз, я не знаю, понимаете ли вы, как сильно он вас любит, насколько он от вас зависим.
– Конечно же, я знаю. И это чувство взаимно.
– Ну, я никогда не чувствовал, что чувствуете вы… А с точки зрения Джулиана, в ваших отношениях есть некая неравнозначность, асимметрия.
Амелия откинулась на спинку дивана.
– И чего же он от меня хочет? – напряженным голосом спросила она. – Он знает, что у меня не так уж много времени. У меня всего одна жизнь.
– Джулиан знает, что ваша жизнь отдана работе. То, что вы делаете, более важно для вас, чем то, что вы есть.
– Довольно неприятное откровение. – Оба вздрогнули, когда в соседней комнате раздался резкий звон – кто-то уронил на пол металлический лоток с инструментами. – Но именно таковы большинство людей, с которыми мы общаемся. В мире и так слишком много бездельников. Если бы Джулиан был одним из них, мы, наверное, никогда бы с ним не встретились.
– Дело не совсем в этом… Видите ли, я из той же породы людей, что и вы. Если бы я просто сидел без дела и потреблял бесплатные блага жизни – я, наверное, сошел бы с ума. Вы тоже, – психолог замолчал, подыскивая слова. – Наверное, я попрошу вас взять на себя дополнительную работу, в качестве индивидуального психотерапевта для Джулиана, вдобавок к вашей основной работе в университете. До тех пор, пока ему не станет лучше.
Амелия посмотрела на него так, как иногда смотрела на своих студентов.
– Спасибо, что не стали напоминать – он ведь выполнял такую же работу для меня самой, – она встала и прошла через холл к автомату с кофе. – Взять вам чашечку?
– Нет, спасибо, не надо.
Когда Амелия вернулась, она передвинула стул так, чтобы столик оказался между ней и доктором Джефферсоном.
– Неделю назад я бы бросила все на свете ради того, чтобы стать психотерапевтом для Джулиана. Я люблю его сильнее, чем вы или он сам – как выяснилось, – и, конечно же, я очень многим ему обязана.
Она замолчала и подалась вперед.
– Но за последние несколько дней я узнала, что мир устроен гораздо сложнее, чем мне казалось раньше. Вы знаете, что Джулиан ездил в Вашингтон?
– Нет. Государственные дела?
– Не совсем. Он ездил в Вашингтон, потому что там была я – я там работала. Он явился ко мне, как я теперь понимаю, с мольбой о помощи.
– Это из-за убитого мальчика?
– И из-за всех остальных убитых и растоптанных толпой. Я ужаснулась, услышав его рассказ – еще до того, как это появилось в выпусках новостей. Но я… Я… – Амелия поднесла чашечку с кофе к губам и попробовала отхлебнуть, но быстро отставила чашку на стол и всхлипнула – неожиданный, мучительный звук.
Она смахнула с ресниц набежавшие слезы.
– Все в порядке, успокойтесь.
– Все совсем не в порядке! Но это гораздо больше, чем он или я. Больше, чем даже наша жизнь или смерть.
– Погодите, что вы такое говорите? Погодите. Это ваша работа?
– Я и так уже сказала слишком много. Но – да.
– Что это – защитная реакция, уход в работу?
– Можно сказать и так. Да.
Доктор Джефферсон откинулся на спинку дивана и стал энергично приглаживать свою бородку, будто боялся, что она вот-вот отклеится.
– Защита… Блейз, доктор Хардинг… Я целыми днями смотрю, как люди мне лгут. И хотя я разбираюсь не очень во многом, но это моя специальность.
– И что?
– И ничего. Ваша работа – это ваша работа, и меня она интересует лишь настолько, насколько она касается моего пациента. Мне безразлично, чем вы занимаетесь – спасаете страну или спасаете мир. Единственное, о чем я вас прошу – когда вы не заняты этим своим делом, занимайтесь Джулианом.
– Конечно.
– Вы действительно многим ему обязаны.
– Доктор Джефферсон, у меня уже есть крестная мать. И мне не нужна еще одна, с бородой и в брюках.
– Верно подмечено. Простите, я не хотел вас обидеть, – он поднялся. – Я не должен перекладывать на вас собственное чувство вины. Мне нельзя было отпускать Джулиана после того, как я с ним подключался. Если бы я настоял на своем, заставил его лечь в больницу – ничего этого не случилось бы.
Он протянул руку. Амелия ее пожала.
– Вот и хорошо. Вы будете укорять себя, я – себя, а наш больной тем временем поправится.
Джефферсон улыбнулся.
– Позаботьтесь о нем. И о себе. Такая работа требует ужасного нервного напряжения.
Амелия проводила его взглядом. Наружная дверь лопнула, закрываясь. Лицо Амелии покраснело, на глаза набежали слезы. Она старалась сдержаться, но не выдержала и расплакалась.
Когда я стал умирать, ощущение было такое, будто я плыву по коридору из яркого белого света. Потом я оказался в просторной светлой комнате, где были Амелия, и мои родители, и еще с десяток друзей и родственников. Отец был таким, каким я помнил его еще со школьных лет – стройным и без бороды. Нан Ли, первая девчонка, с которой у меня было что-то серьезное, стояла рядом со мной, засунув руку мне в карман, и поглаживала мои гениталии. Амелия с дурацкой улыбкой наблюдала за нами.
Все молчали и только смотрели друг на друга. Потом свет угас, и я проснулся в больнице. У меня на лице была кислородная маска, и воняло блевотиной. Нижняя челюсть болела, как будто кто-то меня ударил.
Рука была словно чужая и почти не слушалась, но я все же сумел дотянуться до маски и сдернуть ее с лица. В комнате был кто-то еще, кто – мне не было видно, но вроде бы женщина, и я попросил дать мне носовой платок – хотелось высморкаться. Она дала мне платок, но, когда я попробовал высморкаться, начался новый приступ рвоты – и она помогла мне приподняться и быстро подставила к подбородку металлический лоток, и держала, пока я блевал и откашливался, издавая премерзостные звуки. Потом она подала мне стакан воды и велела прополоскать рот. Только тогда я понял, что это не медсестра, а Амелия. Я произнес что-то романтическое, вроде «Вот дерьмо!», и снова начал проваливаться во тьму, а она уложила меня обратно на подушку и натянула на лицо кислородную маску. Я еще услышал, как она позвала медсестру, а потом совсем отключился.
До чего все-таки странно – какие-то из подобных эпизодов запоминаются очень четко, во всех мельчайших подробностях, а другие совсем забываются. Мне потом сказали, что после этого маленького рвотного ритуала я проспал пятнадцать часов подряд. А самому мне казалось, что я всего лишь на несколько секунд закрыл глаза. И когда снова их открыл – передо мной был уже доктор Джефферсон, с инъектором, которым он только что ввел какое-то лекарство мне в руку.