– Как ты правильно задал вопрос – со слова «что»… Знакомьтесь: это – мой фамильяр по имени Нич…
Сверху раздалось тихое гневное шипение, но удивленно переглянувшиеся дети, к счастью для себя, не услышали.
– Таракан?! – растерянно переспросила девочка, с любопытством изучая раздувшегося от возмущения учителя.
– Тараканочка, – с гадкой усмешкой поправил ее я, за что получил болезненный укус в темя. И тут же мстительно добавил: – Симпатичная такая, милая, но уже в преклонном возрасте, поэтому несколько раздражительная.
Нич завибрировал от злости, но голоса подать не посмел.
– А почему она такая большая? – снова спросила девочка, осторожно выступив вперед.
– Каши много ела. Прожорливая, как саранча.
По моему темени с силой стукнули лапой.
– И усы у нее длиннющие… – зачарованно отметила темная, сделав еще один шажок навстречу.
– Это от вредности, – доверительно сообщил я, едва сдержавшись, чтобы не почесать зудящую башку, и тут же получил по ней в третий раз. – И от избытка ума. Знаете, чем больше умничаешь, тем длиннее кажутся усы.
Дети посмотрели на расправившего крылья Нича, уже готового лопнуть от ярости, и дружно отступили на шаг. Все, кроме неожиданно заинтересовавшейся девочки.
– Правда? Тогда, наверное, она у тебя очень умная.
– А еще ядовитая и умеет метко плеваться, – злорадно добавил я, поднимая руку, и, прежде чем Нич успел клюнуть меня по темечку, сцапал его за туловище. Безжалостно сдернул с насиженного места, пожертвовав ради этого целым клоком волос, и, брезгливо держа двумя пальцами, продемонстрировал детишкам. – Вот она, негодница… правда, красивая?
– Еще какая, – вдруг восхищенно протянула темная. – А можно ее подержать?
Я чуть было не воскликнул, что отдам с радостью и на весь остаток жизни, но заметил, как недобро сверкнули у Нича глаза, и с сожалением вздохнул.
– Она у меня очень хрупкая. А еще ужасно обидчивая. Если я ее отдам, потом до конца своих дней помнить будет и непременно отомстит при первом удобном случае.
– Жаль, – вздохнула девочка, с сожалением убирая руки за спину. – Потому что она и правда красивая.
– Слышишь? – с преувеличенным вниманием я поднял руку с тараканом повыше и строго на него посмотрел. – А ты все: уродина, уродина…
У Нича исказилась морда, а в горле зародился глухой рык.
– Ну, нам пора, – лучезарно улыбнулся я, на всякий случай убрав его от себя подальше. – Моей умнице пора навестить кустики и освежиться. Она порой такой капризулей бывает, что просто сладу нет. Видимо, старость все-таки подкрадывается и начинает проявляться уже не только газами, в избытке скапливающимися в животе… Все, до встречи. Я побежал.
– Пока, – деревянным голосом откликнулся Верен, краем глаза следя за отчаянно извивающимся тараканом.
Я помахал им рукой, где был зажат взбешенный Нич, и поспешил к выходу, пока он не потерял терпение и не испортил все прямо тут. Но у самой двери спохватился и, обернувшись, попросил будущих мэтров:
– Будет хорошо, если вы никому о моей тараканочке не расскажете. Она, знаете ли, ужасно стеснительная.
– Убью, сволочь! – прохрипел снизу Нич. А я тогда ушел, провожаемый восемью парами изумленно распахнутых глаз и одним крайне заинтересованным взглядом, на который у меня внезапно появились большие надежды.
Глава 8
Убийство – это не всегда зло. Особенно когда планируешь убить за неудачную шутку старого друга.
Учителя я оставил в парке, почти бегом домчавшись до первого попавшегося пространственного разрыва[34], а затем торопливо засунув туда злобно шипящего таракана. После чего, пробормотав: «Извини, мне пора», поспешил скрыться с места преступления, понадеявшись, что к вечеру Нич остынет и не встретит меня фейерверком из боевых заклятий.
Хотя нет, пожалуй, до вечера он вряд ли оклемается – уязвленное самолюбие не позволит простить меня так просто. Так что, наверное, в комнату мне сегодня лучше не возвращаться. Ну да ничего. Переночую где-нибудь в парке или в гости к кому-нибудь напрошусь… такому обаятельному гаду, как я, вряд ли откажут в крохотной услуге. И вообще, я точно знаю одно замечательное местечко, где можно провести время с пользой, не вызывая при этом особых подозрений.
Осталось только придумать повод, чтобы снова туда попасть.
– Эй, мелкий! – невежливо окликнули меня, когда я бодрым шагом возвращался к учебному корпусу. – Стой! Ты мне нужен!
Гм. Голос мужской и определенно знакомый, но точно не кого-то из моего класса. Да и не могли они так рано освободиться – до конца занятия еще целый час.
– Мелкий!
Сделав вид, что не услышал, я безмятежно замурлыкал себе под нос:
– Ради сча-астья, ради ва-ашего, коль хоти-ите мирно спать…
– Эй, ты что, оглох?!
– Ни о чем меня не спрашивай: я ж могу и на-пу-гать…
– Ах ты, зараза рыжая…
О, а вот это точно ко мне.
Я с удивлением покосился на резко зачесавшуюся левую ладонь, но услышал быстро приближающиеся шаги, решил, что к деньгам, и с довольной улыбкой потер ее о бедро, одновременно накинув на себя легкую иллюзию.
– А ну, стой! – наконец догнал меня преследователь и, грубо ухватив за плечо, развернул к себе лицом. Но почти сразу отшатнулся и торопливо отпрыгнул подальше. – Д-демоны… ты что с собой сделал?!
Я поднял голову, откуда прямо на глазах начали клоками слезать рыжие волосы, а кожа на лице приобрела нездоровую зеленцу, злобно сверкнул покрасневшими глазами, под которыми мгновенно налились черные мешки, раздвинул выцветшие, посеревшие губы в ядовитой усмешке и, показав на миг желтоватые клыки, утробно заурчал:
– Я в пор-р-рядке… личина пр-росто на свету спадает.
– Тьфу на тебя, – с облегчением перевел дух парень. Кажется, один из той троицы, с которой мы повстречались вчера вечером… ну да. Точно. Ему еще тогда девушки не досталось, и поэтому он счел себя вправе заступить мне дорогу. – Чуть не повелся на дурацкую иллюзию… ты ведь Невзун?
Я вопросительно приподнял наполовину разложившуюся бровь.
– Все может быть. Чего надо?
– Я спросить хотел, – понизил голос старшекурсник, пытливо заглянув мне в глаза. – Ты это… куда простыню дел?
– Какую еще простыню?
– Вчерашнюю, которую показывал нам в холле.
Я сделал бесстрастное лицо, позволив иллюзии сползти с него, как маске.
– Тебе зачем?
– Надо. Разыграть кое-кого хочу, – нервно улыбнулся парень и беспокойно переступил ногами, словно породистый рысак перед скачками. – Ты меня вчера из колеи выбил – мы ж и правда чуть не поверили… но потом я подумал, что это была отличная шутка и надо будет непременно ее показать одному моему другу. Слушай, отдай, а? Хотя бы на пару деньков. Я даже купить могу. Тебе деньги нужны?
– Конечно, – флегматично согласился я и равнодушно уточнил: – Сколько дашь?
– Золотой, – с облегчением выдохнул он, демонстративно похлопав себя по левой половине груди, где под мантией скрывался подозрительно звякнувший карман.
Я пренебрежительно фыркнул.
– Шутишь? Меньше чем за десять не отдам.
– Сколько?!
– Эта простыня дорога мне как память, – лицемерно вздохнул я, выразительно закатив глаза. – С мастером Воргом у меня связано столько приятных воспоминаний, такие яркие эмоции… и за жалкий золотой я не собираюсь с ними расставаться.
– Но десять – это слишком много! – прошипел он, не желая проникнуться моим аргументом.
Я надменно вздернул подбородок.
– Светлые не торгуются.
– Ах ты, недомерок… отдай по-хорошему, или пожалеешь!
Я сокрушенно вздохнул.
– Увы, мой добрый друг, пока на нас надеты персональные перстни, преподаватели и ректор не допустят рукоприкладства. До полигона и официальной дуэли я еще не дорос. А трогать первогодку без видимых причин выйдет себе дороже. Так что или плати, сколько я сказал, или попробуй добыть себе другую простынку.
– Думаешь, самый умный? – неожиданно прищурился парень. – А если я расскажу Воргу, что ты стащил ее с одного из его практических пособий? Ты вообще в курсе, что из лечебницы запрещено выносить подручные материалы?
Я усмехнулся.
– Я только второй день здесь учусь – мне позволительно не знать таких тонкостей. К тому же Ворг – старик мировой и с памятью у него пока все в порядке. Поэтому он непременно вспомнит, что я был у него на отработке и забрал эту тряпку, исполняя его же собственное распоряжение.
– Ладно, демоны с тобой, жлобина, – скривился старшекурсник, бросив на меня раздраженный взгляд. – Десять так десять. Когда принесешь?
– Да хоть сейчас забирай, – фыркнул я, покопавшись в сумке и добыв оттуда аккуратно сложенную в несколько слоев простыню, перевязанную симпатичной ленточкой. – Деньги при себе?
Парень на мгновение воровато оглянулся и полез в карман.
– Держи, – недовольно буркнул он, вкладывая в мою ладонь горстку обещанных монет. – Но чтоб никому ни слова, понял?!
– Могила, – заверил его я, пряча деньги в кулаке. – Тебя, кстати, как зовут?
– Не твое дело! – мгновенно ощерился адепт, выхватывая из моих рук простыню, и тут же отступил назад, прижимая добычу к груди. – Запомни: если проболтаешься – ты труп!
Я только хмыкнул.
– Не забудь свести с ткани клеймо – мастеру Воргу не понравится, если, обнаружив пропажу и воспользовавшись для ее поимки поисковым заклинанием, он выяснит, что она у тебя. Вчера он был слишком уставшим, чтобы проверять секционную или контролировать, остался ли на месте после нашего ухода реквизит. Но сегодня – другое дело. Потому что, если верить расписанию, мастер как раз должен был закончить урок у третьего курса, а потом спуститься в лабораторию для предстоящей практики. Тебе надо объяснять, что случится, когда он поймет, что там кое-чего не хватает?
Старшекурсник явственно вздрогнул.
А потом посмотрел на зажатую в руках простыню, на которой уже успели запечатлеться следы его ауры, и, внезапно побледнев, уставился на меня широко раскрытыми глазами.