отя бы просто умения формулировать свои желания. Эти дети не научены понимать, чего хотят они сами. Им всю жизнь рассказывали, чего и как надо хотеть, чем заниматься, какими быть, какую приобретать профессию и прочее.
5. «Непредсказуемый отец». Если агрессивный отец опасен и страшен, бьет по ощущению самоценности и чувству безопасности, то непредсказуемый отец расшатывает максимально и до основания. Непредсказуемость родительских реакций – это фактор риска (не причина, а фактор риска, читаем внимательно и не ловим инфаркт) развития ряда психических расстройств. С агрессивным отцом хотя бы понятны правила игры. С отцом непредсказуемым правил нет. От твоего поведения не зависит ничего, ты не контролируешь ситуацию совершенно и влиять на нее не можешь. Будешь ли ты бит или заласкан, зависит просто от того, с какой ноги встал родитель. От того, что у него происходит в жизни за пределами дома. От того, вкусный ли у него был завтрак. При этом вчера этот завтрак был вкусный, а сегодня тот же самый уже летит в стену. Не говоря о том, что такое поведение родителя фрустрирует безопасность и вгоняет в состояние хронического стресса, оно еще и очень сильно раскачивает тревожность. В лучшем случае ребенок весь этот опыт скомпенсирует в феерическую эмпатию уровня рентгена. Потому что, чтобы по звуку ключа в замочной скважине определять настроение твоего родителя, ты должен быть постоянно напряженными ушами и глазами с выкрученным на максимум анализом происходящего. Как обычно, вариантов развития событий дальше много. Но в основном мы либо получим вспыльчивых избегающих близости взрослых, которых не научили саморегуляции и показали плохой пример в этом смысле, либо похоронивших свои собственные чувства и эмоции, угождающих всем вокруг спасателей. Потому что когда-то это был способ выжить.
6. «Попустительствующий отец». Это может быть разведенный папа, пытающийся всеми силами компенсировать ребенку близость или выиграть соревнование с бывшей женой за то, кто тут лучший родитель. Или большой ребенок, который сам не дружит с границами. Или просто теплый, но в целом равнодушный к ребенку отец, не берущий в свою зону ответственности вопросы воспитания. Это папа, у которого все можно и нет ни ограничений, ни запретов, даже разумных. И можно было бы ожидать, что при таком родительстве будет расти та самая пресловутая свободная личность, счастливая и гармоничная. И свобода выбора у нее, и удовлетворение всех потребностей. Но нет. На самом деле зачастую попустительство и вседозволенность маскируют отсутствие реальной эмоциональной близости. Это раз. А два – дети на самом деле сильно нуждаются в разумных границах и контроле. Потому что функции выбора, принятия решений, контроля и прогноза формируются очень долго. И эти функции берут на себя именно взрослые. Ребенок не в курсе, что ему нужно высыпаться и разнообразно питаться. Он не в полной мере осознает последствия своих действий. И это наша работа – направлять. В рамках разумного и с опорой на его индивидуальные особенности. Но направлять и регулировать. В отсутствии разумных границ и контроля растут дети, которым трудно себя регулировать. У которых снижен контроль и, выражаясь языком схема-терапии, буйствует режим импульсивного ребенка. А пока они маленькие, это дети, которые шатают границы, пока не нащупают предел. Чтобы уже наконец понять, что можно, а что нельзя, и как устроен этот мир, опереться на родителя и успокоиться.
Вероятно, я не буду оригинальной, если скажу, что ключик к адаптивным моделям отцовства в балансе между принятием и границами, в балансе между включенностью в детей и заботой о себе, в балансе между всеми важными в жизни мужчины ролями. Нет нигде книг, где были бы описаны единственно верные реакции на все случаи жизни с детьми. Это каждый раз будет капля творчества, перемешанная с вашими индивидуальными особенностями и теми детьми, которые вам достались. Но как будто бы, если вы сейчас сверились со списком дезадаптивных моделей, примерили их на себя и сказали себе «нет, это НЕ наша семейная система», в целом можно расслабиться и получать удовольствие от родительства настолько, насколько это в принципе возможно.
Довольно сильным триггером для отцов служат кажущееся или реальное непослушание детей, их сильные эмоции, особенно гнев. Большинству современных пап, когда они сами были маленькими, не то что не показывали, как можно экологично выражать эмоции, им в основном было непозволительно в принципе не соглашаться с родителями. Любое «нет» трактовалось как неуважение, а идея о том, что «ребенок ДОЛЖЕН слушаться», вкладывалась как фундамент.
Нам бы очень хотелось, чтобы дети нас слушались. Более того, это зачастую полезно для их собственного здоровья. К тому же дети в целом, если не нарушена привязанность, готовы следовать за своим родителем, им хочется нравиться своему родителю и получать от него похвалу и поощрения. Это не значит, что ребенок будет по щелчку выполнять все наши команды. В том числе потому, что иногда он просто не способен это сделать в силу своей психофизиологии. Трудно себя регулировать и произвольно переключать или оттормаживать, когда тебе еще нет даже пяти-семи лет от роду. Отшлифовать ребенка можно. Чтобы он был шелковый. Вопрос цены. Цена обычно – подавленные эмоции и воля.
Так вот, триггеры. Даже когда мы осознали, каково нам было самим расти в авторитарной системе воспитания, в которой наша воля подавлялась, а за шаг влево-вправо грозил расстрел, другой модели мы же не видели. И вот перед нами стоит или лежит на полу и дрыгает ногами наш собственный ребенок. И мы, во-первых, технически не знаем, что с этой орущей композицией делать («инструкции» по возрастам можно найти в моей книге «Профессия мама»). Это вызывает родительское бессилие. Во-вторых, в голове красной лампочкой зажигаются установки наподобие «ребенок ДОЛЖЕН слушаться/уважать» (а раз не слушается, значит, я, вероятно, неправильный родитель, мысль эта плохо выносима, а когда мы что-то плохо выносим, в качестве защитного механизма на помощь приходит гнев). А в-третьих, если у нас нет опыта, когда бы взрослый выдерживал сильные детские эмоции и мог бы поставить границы, не разрушая эмоциональную связь с ребенком и заодно самого ребенка, у нас в таком случае, скорее всего, будет стоять внутренний запрет на выражение чувств. И когда наши дети «позволяют» себе то, что мы сами себе не разрешаем и даже не пытаемся найти хорошие для этого формы (очевидно, в 30 лет валяться на полу и кричать будет не самым удачным решением), это подсвечивает нам наши собственные внутренние конфликты. Это тоже выдерживать очень непросто. И на помощь снова-таки зачастую приходит гнев.
Гнев – закономерная защитная реакция психики в ситуации фрустрации. Когда я испытываю бессилие, стыд, отчаяние, страх и другие сложные переживания, которые меня не научили просто проживать и выражать, мне остается только защищать себя и нападать. Или уходить в глухую оборону, выключаться из контакта, обижаться и использовать все доступные мне избегающие стратегии. И то и другое в контакте с ребенком обычно не помогает налаживать теплые, близкие, доверительные отношения с адекватными границами.
Справиться с дезадаптивными моделями, которые автоматически выпрыгивают в ответ на сильные стимулы (а детские истерики, агрессия, нытье и непослушание – это мощные для родителя стимулы), могут помочь только повышение уровня своей информированности и развитие эмоционального интеллекта. Наработка новых инструментов всегда сопряжена с сопротивлением, большими усилиями, откатами, сомнениями и прочими радостями формирования привычек. А ведь перестать поднимать руку на ребенка или оскорблять его в ответ даже на его неподобающее поведение и научиться регулировать свои эмоции и через осознанное усилие выбирать другую реакцию – это по сути процесс формирования новой когнитивной, мыслительной привычки. Тяжелейшая работа родителей, которые решили прервать замкнутый круг насилия, передающийся из поколения в поколение.
Современное родительство в зарубежных источниках называется gentle parenting. Нежное, мягкое, вежливое, доброе. В котором мы готовы объяснять, разговаривать, демонстрировать своим примером, избегать физического и эмоционального насилия, а также бессмысленных, обидных, нелогичных и неработающих наказаний. Классическое постоять в углу, например.
Замечательное стремление, в нем мы иногда упускаем ту часть, которая про разумные границы и контроль. В нем мы порой позволяем уже к себе такое отношение или такие формы коммуникации, которые никогда бы не приняли от других взрослых, например. И наша задача – учиться ставить эти границы, доносить, что и почему нам неприятно или неприемлемо, четко, даже иногда строго, но без злости и агрессии. Это что-то поистине новое для человеческого вида и родительства в целом. И поэтому, конечно, мы и сомневаемся, и бываем непоследовательны, и даже иногда отступаем от своих принципов. Просто не сдавайтесь, папы, и каждый раз возвращайтесь к той системе родительских ценностей, к которой вы пришли сами, а не взяли по образу и подобию.
Интервью
Вопрос: Что из того, что делал ваш папа, кажется вам удачным решением, экологичной моделью, и вам бы хотелось это реализовать в своих отношениях с детьми? А что кажется категорически не подходящим?
Папа 1: Так и подмывает сказать, что удачных решений не было. Наверное, из удачных я бы мог назвать следующее: отец хоть и бурчал, но вопросы различные решал, бухтел, но оказывал и оказывает помощь. Я веду себя так же, хотелось бы выкинуть элемент бухтения у себя и оставить помощь и поддержку.
А вот неподходящего было много:
– Игнорирование меня как личности и моих интересов. Все, чем я увлекаюсь, – это ерунда. Вот рыбалка – это дело, а моя музыка и игры – это ерунда.
– Малое участие в жизни семьи, крайне малое количество семейных мероприятий, мы в жизни не были ни с семьей, ни с отцом ни в ресторане, ни в театре, ни даже в парке.