Непосредственность лионцев была прямо-таки неприличной! Она выбивала меня из зоны комфорта и в то же время пробуждала забытое желание пустить все на самотек, не париться, перестать контролировать каждый свой шаг и наслаждаться свободным течением жизни.
Мне выпал уникальный шанс понаблюдать за чудом зарождения новой любви – подслушивать их французские разговоры, подсматривать, как в его ванной появляются ее тюбики.
Герои этого живого французского фильма, в который я случайно попала, хара́ктерные. Элиза – любительница танго и театральная актриса, целый месяц жила в Москве, а теперь в Лионе играла Нину в современных постановках «Чайки». Матье раньше жил в небольшом провинциальном городке, работал концертным фотографом. Три месяца назад решил радикально изменить свою жизнь, переехал в Лион и устроился на работу медбратом. Позавчера Матье встретил свою новую любовь Элизу. Я же понаблюдала за ними со стороны и поехала дальше – в Марсель.
Бандитский Марсель
Мой новый хост Люк оказался похож на гоголевскую Коробочку. Его крохотная марсельская студия на последнем этаже, куда мы поднялись по винтовой лестнице, от пола до потолка была заставлена барахлом – сумочками, упаковочками, сверточками, пакетиками. Все это добро имело сильный стариковский запах. «Солдат – бумажки», – иногда приговаривал Люк с милым французским акцентом. Он немного учил русский язык в школе, там же узнал и эту странную поговорку.
У Матье в Лионе я спала как принцесса – в комнате его дочери с розовыми стенами и гигантской кроватью (малышки как раз не было). В Марселе у Люка мне повезло меньше. Мой короткий узкий ребристый диван стоял в общей гостиной, наполненной запахами. Микроскопическая подушка в обмотках, которые когда-то, очевидно, были наволочкой, и одеяло в два раза больше пододеяльника – также доставляли некоторые неудобства.
Ко всему прочему, спать приходилось в одежде, потому что каждый раз повторялась одна и та же история. В полночь Люк выползал из своей спальни и подкладывался на краешек моего дивана. Я несколько минут боялась пошевельнуться: вдруг вышвырнет на улицу, или отравит, или возьмет силой. Потом выходила из себя, кричала на него русским матом и выгоняла в его комнату. Он покорно удалялся.
Я провела в Марселе четыре дня. Сам город мне не понравился – слишком много мусора. По сути, Марсель остался таким, каким был веками: городом моряков и проституток. Разве только замок Иф меня впечатлил – туда я сплавала на корабле.
Если не считать ночных недоразумений, Люк был лучшим хостом на свете: показал все главные достопримечательности, готовил мисо-суп, вытащил на крышу своего дома, накормил меня какими-то странными солеными желтыми растениями, которые росли у почти необитаемой зимой рыбацкой деревни при бухте между скал.
Но главное, отвез в Ниццу на своем мотоцикле – 200 км в один конец! Дорога была божественно красива – синее море, красные горы, белые Канны. Один раз шлем Люка вырвался из рук, когда мы присели полюбоваться видами, и покатился, высоко подскакивая, с 15 метров в ледяную воду. Он спас его, но потом всю дорогу ехал в мокром. Днем было солнечно и +18, а ночью сильно похолодало. На обратном пути я так замерзла, что дома обернулась тремя одеялами, но все равно дрожала еще целый час и отогревалась водкой.
Люк выращивал орхидеи. Одну из них – свою любимую – он перед моим отъездом назвал Ольгой. Я попрощалась с ней, собрала вещи и села на поезд до Тулузы.
Розовая Тулуза
Франсуа улетел в командировку и передал мне ключи от своей тулузской квартиры через соседа, чем-то похожего на Чарльза Буковски. Тот был одет в белые холщовые брюки и распахнутую рубашку, покачивался и пах алкоголем. «Вы Ксения?» – спросил он меня. «Нет, я Ольга», – ответила я. Он пожал плечами и все равно отдал мне брелок.
Поступок хоста Франсуа, признаться, не укладывался в моей голове. Как можно оставить ключи от своей квартиры какой-то незнакомой иностранке?! Так или иначе, сначала я увидела дом и только потом мужчину. Здесь все было идеально: большие стильные комнаты, хорошее фортепиано, огромная коллекция бутылок с вином, книги на французском, английском и русском языках. Я поиграла Бетховена, погуляла по городу, приготовила ужин и уселась ждать – мне было жутко интересно, каким окажется хозяин этих роскошных апартаментов.
Франсуа превзошел все ожидания: красивый, умный, благополучный, блестяще говорящий по-русски. Рядом с ним собственное несовершенство было особенно заметно: мои обкусанные пальцы, дырка на домашних шерстяных носках, жуткий французский. Он рассказал мне о заводе самолетов, где работает, о вине, в котором его научил разбираться отец. С Франсуа было интересно и в то же время как-то холодно, несмотря на всю его доброжелательность. Мне не захотелось слишком раскрывать душу.
Тулуза тоже оказалась красивой и приятной – модная молодежь, рождественские инсталляции, красно-розовые здания и уютные улочки. Но дождь почти не прекращался, к пятничному вечеру я чувствовала себя мокрой брошенной собакой и, честно говоря, рада была уехать в Бордо.
Буржуазный Бордо
В Бордо меня встретил Ромэн. Был канун католического Рождества, и к тому же аномально тепло: +20 градусов в декабре! Мы гуляли по старинному городу, ели устриц в общественном парке и даже загорали. В Бордо мы подружились, и через пару лет Ромэн снова пригласил меня в гости. Тогда он уже жил в Париже, в крохотной мансарде на Монмартре. Там в туалете на потолке был люк. Можно было встать ногами на унитаз, открыть его, высунуться до пояса на крышу – и смотреть на огромный собор Сакре-Кер под ночными звездами. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Рождественский Париж
Когда же я путешествовала каучсерфингом по городам Франции, уезжать из Бордо в Париж мне совершенно не хотелось. Я устала от впечатлений, не желала больше знакомиться с новыми людьми, а еще нестерпимо тянуло домой. Однако в Париже меня ждал последний хост по имени Ли – физик, доктор наук, преподаватель в университете. Мой первый в жизни китайский знакомый предложил по случаю Рождества на денек стать добрыми католиками. Мы накупили все тех же устриц, напились бельгийского пива и даже зашли в церковь посмотреть мессу.
Прогуливаясь потом по улицам, мы даже за руки не держались и вообще не думали ни о чем таком, но какая-то вполне прилично одетая парижанка с ребенком остановила нас на улице и вежливо поинтересовалась: «Вы собираетесь пойти домой и заняться любовью после этой прогулки?» Однако я уже не так сильно, как в Лионе, удивлялась той легкости, с которой французы вступали в диалог с незнакомцами.
Ли оказался таким же высоким ценителем туалетного юмора, как и я сама. Узнав друг в друге резидентов данного клуба, мы оба дня, что я провела в Париже, в мельчайших подробностях обсуждали все, связанное с этой темой, делились наблюдениями, постоянно интересовались друг у друга: «Ну как там работает твоя пекарня? Удалось ли сегодня что-нибудь испечь? Что именно?» Он обещал пукнуть в пластиковую бутылку и прислать мне бандероль в Москву из Парижа.
Напоследок мы хорошенько поужинали в китайском ресторане, а утром я собралась и, так и не купив свежей французской выпечки (в прямом смысле этого слова), улетела домой, в Москву, писать даже не один, а два новых «Оранжевых гида». Первый – по лучшим городам дерзкой и великолепной Франции, второй – по магазинам, ресторанам и развлечениям в Париже в дополнение к моему флагманскому путеводителю по этому городу.
Работа доставила мне истинное удовольствие, а воспоминания о той смелой поездке греют меня до сих пор. Кроме того, на гонорары от двух путеводителей я слетала на три недели в Нью-Йорк и, помимо всего прочего, сходила там на отличный писательский мастер-класс.
Новая попытка
Я поделилась этой информацией со своим редактором в «Эксмо» – как и тем, что уже какое-то время активно изучаю сценарное мастерство. Я и сама боялась себе признаться, что снова хочу попробовать силы в художественной прозе. Однако мое тайное желание исполнилось: издательство поручило мне написать 20 маленьких рассказов для творческого блокнота «Такая любовь». Как же я была счастлива взяться за эту работу! Однако после выхода тиража меня постигло разочарование – в спешке забыли указать мою фамилию как автора рассказов. Я страшно обиделась, но делу это помочь никак не могло.
Впрочем, грусть скрасили другие события. Режиссер Анастасия Луковникова сняла короткометражку по моему сценарию. Маленький фильм «Бонапетит!» стал моим драматургическим дебютом, благодаря ему моя карточка появилась на «Кинопоиске». Нашу работу показали на фестивалях в России, Швейцарии и Нидерландах. Затем случилось совсем уж невероятное: писатель и сценарист Анна Козлова, чьими текстами я восхищаюсь, взяла меня работать в свою сценарную группу на «Мосфильме». Это занятие оказалось для меня ужасно сложным – каждый день я слышала, как скрипят мои мозги. За пять часов уставала, как после десяти в офисе. Но мне очень нравилось разминать сюжет, расписывать сцены – и, кажется, у меня получалось.
Когда проект закрылся, я была страшно расстроена. Однако прибегла к испытанному средству – отправилась в одиночное путешествие по горящей путевке, на этот раз в Таиланд. Прямо в поездке я начала работать над новой полухудожественной книгой – «Эксмо» как раз доверило мне новый заказ. После возвращения трудилась над ней полгода, а не десять дней, как тогда с диггерами.
Но когда подошел дедлайн, я поняла, что снова не справилась – сочинила реальный мусор. Тот день, когда до меня дошло, что проблема не в сроках, а в том, что я не умею писать, стал самым черным в моей жизни. Я была одна на даче, каталась по газону и рыдала. Тогда я приняла вымученное решение – отказаться от мечты.
Однако, представив себе жизнь без попыток реализовать свое главное желание, я испытала настолько глубокое и невыносимое отчаяние, что поняла: я не справлюсь, просто не смогу существовать без творчества. Оказалось, что пытаться писать художественные тексты – моя базовая программа. Удали ее, и от меня ничего не останется.