Четыре Студента-Медика».
Газетный корреспондент из Сент-Пола, штат Миннесота, сообщил, что страдал головными болями пятнадцать лет, пока наконец не нашел хорошее средство – некие облатки, которые он принимает с апреля этого года, и во все это время старый недуг ни разу его не беспокоил.
Я, однако, не получила посылку с облатками и не могу сказать, что это за средство.
Вот письмо, от которого так и веет чистосердечием (и луком):
Если вы хотите избавиться от головных болей, съедайте по сырой луковице каждый вечер, примерно за десять минут до того, как отправиться в постель, и утром вы почувствуете себя свежей, как фиалка. Не нужно бояться запаха изо рта, потому что лук освежит ваше дыхание: это общеизвестный факт. Я готов поставить свой последний пучок сельдерея против гнилого яблока, что, если вы будете съедать по одной неострой луковице каждый вечер в течение недели, голова у вас перестанет болеть. Те доктора всё это знают, да только, прописывая луковицы, много не заработаешь. Пожалуйста, не воспримите это как шутку, потому что это факт.
Житель Джерси.
В школьные годы я знала девочку с самым прелестным цветом лица, какой мне доводилось видеть. Она всегда ела перед сном сырой лук. По ее словам, именно этому она была обязана всегда идеальным цветом лица.
Многие из этих советов жертвы мигреней могут испробовать сами: если они не помогут, то, по всей вероятности, и не причинят особого вреда.
Скажу по секрету: я попробовала лук. Три вечера подряд я съедала по луковице, и три дня, спасибо Жителю Джерси, голова у меня не болела.
Нелли Блай и Отряд милосердия
Доводилось ли вам слышать когда-нибудь о другом таком сборище сумасбродок, как эти заблуждающиеся женщины?
Серийные убийцы кошек
6000 кошек, 70 собак, шесть воробьев, один кролик и один опоссум усыплены хлороформом за один только прошлый год
Странные полуночные блуждания
Чудаковатое сборище удивительных женщин, которые посвятили свою жизнь облегчению страданий бродячих котов
Среди всех причуд нью-йоркской жизни нет истории более дикой, чем история о кошачьем приюте, ловцах кошек – и самих кошках.
Я провела десять дней в поисках Полуночного отряда милосердия, как предпочитают именовать свой маленький кружок ловцы кошек. Ни один самый поразительный герой романа не идет ни в какое сравнение с этими людьми.
Первая из них – руководительница, пропагандистка и создательница кошачьего приюта, миссис Грейс Джорджия Дивайд, которая получила известность как фанатичная сторонница гуманизма во всех его проявлениях. Обнаружить миссис Дивайд непросто: я несколько дней неустанно разыскивала ее, прибегла к помощи полиции и Общества защиты животных, раздобыла с десяток адресов и обошла их все – ни в одном из этих мест никто не слышал о миссис Дивайд. Но я не сдалась, и мое упорство было вознаграждено: я напала на след, который после неотступных поисков наконец привел меня на узкую темную лестницу многоквартирного дома, к двери миссис Дивайд.
Миссис Дивайд спросила, что мне угодно, и я ответила без утайки, что воскресное приложение The World поручило мне репортаж о кошачьем приюте и ловцах кошек.
– Очень странно, что вы здесь оказались, – отбрила она подозрительно. – Как вы разузнали мой адрес? Я ото всех скрываюсь.
Я рассказала, как добыла ее адрес, опустив подробности, которые сочла лишними, но мое объяснение ее далеко не удовлетворило. Более того: ее подозрения, казалось, крепли с каждой минутой.
Она спросила:
– Почем мне знать, что вы не из общества Берга?[64] Они на все готовы, лишь бы разведать, чем занимаются ловцы кошек.
– Вовсе нет, – добродушно ответила я, – уверяю вас, я работаю в The World.
– Мне нечего вам сказать. Общество Берга положило конец деятельности Отряда милосердия.
– Почему бы вам не рассказать мне, что вы уже сделали и чего надеетесь достичь? Я думала, что вы, возможно, могли бы показать мне какие-нибудь конторские книги, из которых было бы видно, что респектабельные люди одобряют и поддерживают вашу программу деньгами.
Она ответила:
– Книг у меня нет, но Отряду милосердия выделили конюшню, чтобы держать там собранных кошек: можем на нее взглянуть, если у вас есть время.
Эта конюшня примыкает к конюшне Общества защиты животных на Западной Двадцать второй улице. Она представляет собой небольшое помещение со стойлами, рассчитанное на восемь или десять лошадей. Во дворе перед ней, где стояли телеги, миссис Дивайд показала мне два грубо сколоченных ящика, закрытых поперек широкими рейками.
Столярная работа весьма походила на женскую, однако миссис Дивайд заверила меня, что ящики сделаны на заказ.
– Мы используем их для перевозки кошек, – пояснила она. – Мы их ловим, и поскольку нам больше не позволено их умерщвлять, мы привозим кошек сюда и извещаем общество, чтобы их забрали.
– Но ведь конюшня общества дверь в дверь с вашей, отчего же сразу не доставлять кошек туда? – спросила я.
– Потому что там их не примут. В этом обществе царит такая бюрократия! Чтобы они приняли кошку, ее необходимо привезти к ним в контору, заполнить формуляры и тому подобное. На это уходит слишком много времени, поэтому мы собираем кошек здесь, а после этого сообщаем обществу, что их можно уносить.
С течением дней я лучше узнала миссис Дивайд, и она возбудила мой интерес.
Ее внешность так же необычна, как характер. Она среднего роста и телосложения, не толстая и не худая. Копну золотисто-рыжих волос она гладко зачесывает назад. Бело-розовый цвет лица красиво сочетается с волосами, а светло-карие глаза составляют яркий и чарующий контраст. Я не могла отогнать мысль о том, что в детстве она была очень мила, но она заверила меня, что никогда не была хорошенькой. В одежде она чрезвычайно небрежна, у нее нет ни одного приличного, ладно сшитого или элегантного платья.
– Полагаю, что я сумасшедшая, – сказала она мне доверительно. – Многие так говорят. Потому что, если женщину совершенно не заботит ее внешность или обстановка, это верный признак безумия. Признаю, мне безразличны житейские мелочи. Меня заботят исключительно лошади, собаки и кошки. Все бессловесные твари – мои друзья. Я так сильно люблю их и так предана делу их защиты, что отдалилась от людей. У меня нет ничего общего ни с кем, кроме животных, а их я люблю. Знаете, какую-нибудь лошадь я люблю сильнее, чем всех своих родственников. Родственники эгоистичны, лошади – никогда. Они бедные безответные рабы! Рабы жестоких людей!
Она торопливо продолжала:
– Вы когда-нибудь задумывались о страданиях, которые испытывают лошади? Они мучаются от зубной боли точно так же, как мы, но им, бедным, вставляют в рот холодные удила – орудие пытки. У них болит и голова, но никому нет до этого дела. Они должны тяжко трудиться без передышки, а стоит им заартачиться, жестокий кучер избивает их кнутом. У них, как и у людей, бывает ревматизм и все прочие боли и хвори, но это не имеет никакого значения – их заставляют работать. Несчастные рабы!
Я спросила:
– Как устроена ваша работа?
– У меня нет определенной системы, – отвечала она. – Я просто хожу по улицам, и, если я вижу скверное обращение с лошадью, я зову полицию. Если они отказываются мне помочь, я иду в участок и требую у сержанта, чтобы он заставил полицейского оказать мне необходимое содействие. Кто-то может на это сказать: «Но ведь есть общество, которое с этим разбирается, предоставьте ему делать свою работу». На это я отвечу: «Полагаю, вы не знаете закона. Если вы заглянете в Уголовный кодекс, раздел 68, поправки 1888 года, то вы прочтете там в первых же строках: „Констебль или полицейский должен оказывать содействие и помощь…“ и так далее». Они ворчат, но им приходится подчиниться.
– Как вышло, что вы открыли кошачий приют?
– Первоначально мне посоветовал это один человек, работавший в то время редактором в The World. Он знал, что множество бездомных кошек нуждается в приюте и что я посвятила свою жизнь заботе о бессловесных тварях. Я поместила в газете объявление, что собираюсь открыть такое заведение, и на следующий день получила письмо от миссис Эдвардс, сообщавшей, что, если я обращусь к ней, я обрету в ее лице подругу, желающую и готовую помочь мне в моей миссии, а также что у нее есть ферма на Лонг-Айленде, которую я могу использовать под предполагаемый приют. Мне было известно о миссис Эдвардс не больше, чем вам, но мне нужна была помощь. Я пришла к ней, мы все обсудили и занялись поиском места под аренду. Миссис Эдвардс привлекла как казначея и юридического консультанта Томаса В. Органа, дельца, занимавшегося недвижимостью, и видного борца за трезвость. Он арендовал для Отряда милосердия дощатую лачугу на перекрестке Сотой и Восемьдесят пятой улиц, мы платили ему 50 долларов в месяц, из которых 40 долларов он отдавал за аренду. За три дня до открытия приюта между нами случилась размолвка и я вышла из дела, так что приютом управляли полностью миссис Эдвардс и мисс Юэн.
– В таком случае вы не знаете, взимались ли деньги за содержание убитых домашних кошек? – спросила я.
– Напротив, я продолжала сотрудничать с ними и знала все. Они брали плату за содержание кошек, которых вместо этого убивали, но никто, за исключением одной актрисы, мисс Хагерман, не грозил им за это неприятностями.
– Много ли денег они получили за время существования приюта?
– Около шести тысяч долларов за полгода.
– Можете рассказать, каким способом вы ловите и умерщвляете кошек?
– Мы начали убивать их только после того, как приют закрылся. Мы одеваемся в старую одежду, обычно надеваем макинтоши и отправляемся на улицы с бутылкой хлороформа и корзиной, выстланной клеенкой. Идем в Ист-Сайд, в трущобы, где живут бездомные коты. Мы кладем мясо и кошачью мяту на землю и зовем: «Кис-кис-кис!» – и они сбегаются со всех сторон. Кошки с ума сходят по кошачьей мяте и преодолеют любое расстояние, стоит им ее почуять. Когда они собираются вокруг нас, мы ставим корзины на землю, открываем бутыль с хлороформом, пропитываем губку и кладем ее в корзину, потом быстро хватаем кошку за шкирку, поднимаем крышку корзины, засовываем туда кошку, опускаем крышку и держим.