– Потом, – продолжала она с увлечением, – корзина трясется. Киска пытается выбраться и вопит: «Мяу! Мяу!» – «Тихо, тихо, киска, – говорит кто-нибудь из членов отряда. – Ты идешь к Иисусу». – «Мяу! Мяу!» – «Тихо, киска, твоя душа отправляется к Господу». – «Мяу! Мя-а-а-а-ау! Мя-а-а-а-ау!» – «Господь упокоил ее душу. Аминь!» – и на этом все кончено.
Всю эту дикую сцену миссис Дивайд разыграла с впечатляющим воодушевлением.
– Я не из числа религиозных, – добавила она с улыбкой. – Я теософка[65], поэтому я не особенно поддерживала влиятельную участницу нашего отряда, христианку, говорившую, что кошки – это нерожденные дети и чем больше кошек она усыпляет хлороформом, тем больше своих внучат избавляет от страданий.
– Как вы думаете, скольких кошек вы убили?
– Пятнадцать за ночь для нас пустяки. Насколько мне известно, в среднем мы убивали по пять сотен в месяц.
– Разве хлороформ не дорог?
– Дорог. Четырехфунтовая бутыль стоит 2 доллара 20 центов. Ее хватает, чтобы убить шестьдесят кошек. Мы всегда покупали хлороформ у одного аптекаря в Ист-Сайде. Я не хочу называть его имя, потому что это может повредить его торговле. Он понятия не имел, для чего нам хлороформ, но мы использовали его в таких количествах, что однажды он сказал: «Вы покупаете так много – наверное, держите красильню?»
И одна из участниц отряда с иронией ответила: «Красильню, да».
– Как вы думаете, сколько кошек в Нью-Йорке?
– Трудно сказать, но, по нашим оценкам, каждый день рождается тысяча.
– Вы знали, что некоторые участницы вашего отряда имели обыкновение навещать своих друзей с единственной целью – похитить их домашних кошек? – спросила я.
– Знала и говорила им этого не делать, потому что это навлечет на нас неприятности; но они были так одержимы убийством кошек, чтобы «помочь внучатам», что я никак не могла их остановить.
– Удивительно, что вы оставались с ними, если вам было известно об их поступках.
– Что ж, – сказала она задумчиво, – как они говорили, они знали, что, пока у них есть бутыль хлороформа и кошка, я никогда их не предам.
Что за странной группой был Отряд милосердия!
Взять хотя бы миссис Дивайд, которая сама признает, что безумна. Она пошла по́ миру ради животных. Ради них она живет как нищенка, одевается как оборванка, не спит ночами и ест когда придется. Она презирает религию и ненавидит то, что считает мнимым христианством. Она отправится пешком за много миль, чтобы отдать последний грош за овес для лошади какого-нибудь бедного уличного торговца. Она остановится где угодно, чтобы защитить лошадь от безжалостного кучера. Она отведет несчастную шелудивую бездомную дворнягу на Бродвей, в Общество защиты животных, потому что не может допустить, чтобы ее поймали на улице. Она выкупит несчастного покалеченного старого козла у жестоких мальчишек, которые его мучают, затащит на пятый этаж в собственную квартиру и будет выхаживать. Вместо шляпок она покупает гуманистические брошюры и платит кучерам за их чтение. Она исходила весь город из конца в конец, распространяя их по всем конюшням. Она скупила бесчисленное число копий «Черного Красавчика»[66] и раздает их кучерам, а также дает им деньги, взяв с них обещание купить хлороформу, чтобы положить конец страданиям бездомных котов.
Я это знаю и убедилась в этом сама.
У нее за плечами долгая история, но нам не к чему ее касаться. Она родилась в Вирджинии и долгое время прожила в Лондоне.
Она была близкой подругой Генри Берга, основателя Американского общества защиты животных, и первую бутыль хлороформа получила из его рук.
Я знаю это, потому что видела и читала его письма к ней.
Она была знакома и состояла в переписке с баронессой Бердет-Кутс[67], как и со многими другими выдающимися людьми. Она умна и начитана – весьма хорошо начитана, должна сказать, – но она безумна.
Она сама это признает, и я разделяю ее мнение.
Но поскольку общие убеждения могут сроднить кого угодно, легко понять, как миссис Дивайд, при всех ее причудах и отвращении к любой церкви, могла работать рука об руку с мисс Кэролайн Юэн.
Мисс Юэн живет в великолепном доме на Сорок восьмой улице, прилегающем к Пятой авеню. Она вместе с двумя своими сестрами унаследовала от отца огромное состояние, и сейчас, по общим оценкам, ей принадлежит 20 000 000 долларов.
Семья мисс Юэн – люди светские, приверженные всем удовольствиям и развлечениям, которые предлагает высшее общество.
Однако мысли мисс Кэролайн Юэн витают в совсем иных сферах. Она прихожанка церкви мистера Симпсона на углу Сорок четвертой и Восьмой улиц, и среди его паствы нет более усердной работницы.
Мисс Юэн – преданный друг всех кошек. Она одной из первых объединила усилия с миссис Дивайд и миссис Эдвардс, чтобы открыть кошачий приют. Для этого, разумеется, нужны были деньги, а мисс Юэн не только сама богата, но и имеет состоятельных друзей, и все они располагают большим влиянием на Отряд милосердия.
По велению сердца эта богатая женщина посвятила себя трудам по поимке кошек. В старой одежде, с корзиной, выстланной клеенкой, на руке и бутылью хлороформа в кармане она ежедневно выходила с миссис Дивайд и миссис Эдвардс. С этой целью женщина, родившаяся и выросшая в роскоши, бесстрашно отправляется в беднейшие кварталы Нью-Йорка.
Ни она, ни миссис Дивайд никогда не умели лазить через заборы, а вот миссис Эдвардс отличается проворством и длинными конечностями: ее способность вскарабкаться на изгородь и поймать убегающую кошку заслужила ей зависть миссис Дивайд и вечную преданность мисс Юэн.
У миссис Эдвардс, как и у любой смертной, есть своя история. Я не собираюсь ее рассказывать – что толку ворошить прошлое, если настоящее так богато поразительными фактами? Упомяну лишь, что миссис Эдвардс не прозябала в безвестности и до истории с ловлей кошек: двадцать с лишним лет назад в злачном районе Тендерлойн она была знаменитее, чем Паркхерст[68] сегодня, хотя слава ее была совсем другого рода.
Дженни, или Салли, Эдвардс была подругой и компаньонкой Бель Чарльтон, еще одной женщины, в стародавние времена славившейся красотой и доступностью. Когда же миссис Эдвардс стала ловить кошек в Отряде милосердия, другие его участницы, разумеется, узнали, что доброй христианкой ее не назовешь, а также и про ее решительное отношение к полицейским и акцизам.
С подобными взглядами она присоединилась к пастве кошачьего приюта между Сто восемьдесят пятой улицей и Амстердам-авеню, приведя с собой нескольких друзей – не столь добропорядочных, как можно было бы надеяться.
Что до мисс Юэн, она тоже придерживалась весьма твердых и определенных взглядов, не совпадавших со взглядами миссис Эдвардс. Однако мисс Юэн все же была христианкой, и перед глазами у нее был не только пример Христа, явившего милость некоей женщине из Магдалы[69], но и совсем недавние истории, заронившие искру зависти не в одно истинно христианское сердце.
Рассказывают, что некая миссис Уитмор, женщина, твердая в вере, как-то раз тяжело заболела и, прикованная к постели, вознесла молитву Всевышнему. Положив руку на Библию, она дала обет, если здоровье возвратится к ней и она «встанет, возьмет постель свою и пойдет»[70], открыть Библию и сделать то, что повелит ей первая же строчка, на которую упадет ее взгляд.
Так она и поступила, и выпавший стих начинался, если я правильно помню, приблизительно так: «Говорю вам, да откроется дверь дома».
Эти слова подвигли миссис Уитмор открыть приют «Врата надежды», который самим своим существованием непрестанно подталкивает ленивых женщин на путь греха, поскольку сулит им роскошный дом на всю оставшуюся жизнь за обещание вернуться на путь истинный.
Эта достойная восхищения леди посвящает все свое время обращению падших женщин – это, вероятно, благое дело, хотя, на мой взгляд, похвальнее было бы помогать тем, кто не столь очевидно нуждается в спасении. Но это не имеет отношения к моей истории.
На ее счету было несколько обращенных (или, во всяком случае, заверявших в этом), в частности, одна особа, родившаяся и выросшая в трущобах и известная под кличкой Синяя Птица. Она уверовала незадолго до смерти. Отмечу странный факт: эти особы почему-то никогда не обращаются к вере в цветущие молодые годы. Лишь когда они стареют, дурнеют и подрывают здоровье, слова проповеди достигают их слуха и пробуждают в них желание получать поблажки и заботу за нечто совершенно противоположное тому, за что их ублажали в молодости.
Теперь Синяя Птица умерла и служит сияющим примером миссионерского успеха на зависть любому проповеднику. Была написана и отпечатана душераздирающе трогательная брошюра под названием «Алая Роза» или «Розовая Роза» (не помню, какая уж именно она была). Это сочинение способно побудить самую добропорядочную романтическую барышню поступить в притон, чтобы затем спастись и тем обрести славу, как закореневшая в пороке Синяя Птица, которая преобразилась в хрупкую розу.
Всякий церковный прихожанин и миссионер знает историю обращения Синей Птицы, а позднее – и обращения Белль Чарльтон, женщины, некогда известной красотой и порочностью.
Белль Чарльтон стала экономкой Салли Эдвардс и помогала с устройством кошачьего приюта. Однако Белль была стара, очень бедна и слабого здоровья, то есть в самом деле достигла идеальной кондиции для обращения на путь истинный, которое, к удовольствию миссис Уитмор, и прошло как по маслу. И все же, нужно отдать ей должное, она была не так лицемерна, как многие другие. Когда она думала о лучшей жизни, которая была для нее не более чем фарсом, о чем она и сообщала, сопровождая свою речь отборной бранью, а однажды (может, и не раз) она возвращалась на улицу.