аем «полный метр»), то дорожек может быть неограниченное количество. В некоторых случаях (как в том же упомянутом «1612») число дорожек может доходить до нескольких сотен!
А как делалось раньше, когда дорожка была ОДНА? Эх… К примеру: в кадре, допустим, передвигаются (ходят) одновременно несколько человек. Один чиркает спичкой, прикуривает. Другой наливает в кружку чай (водку). Третий где-то в углу избы колет дрова. Четвертый листает газету… В подобной сцене могло быть задействовано несколько человек, вплоть до десяти! Четверо берут на себя шаги персонажей, остальные занимаются реквизитом. Соответственно, и микрофонов в зале должно было быть несколько. Все приготовились и… запускалось «кольцо». И если хоть кто-то один ошибся (прозевал свой номер, несинхронно попал в движение), то запись считалась запоротой. Все – надо все переписывать заново. По этой причине сперва весь ролик репетировали, доводя тем самым движения исполнителей до автоматизма. Сперва просматривали несколько раз, потом несколько раз исполняли, но без записи. И лишь потом звукорежиссер говорил: «Пишем!» И все равно случались ошибки. Так, мама рассказывала, когда их с коллегой пригласили поработать на Одесской киностудии, им дали в помощники начинающего шумовика, уже такого мужчину в возрасте. Ну, чтобы он поучился у профессионалов. В его задачу входило всего лишь закрыть дверь. В конечном счете ролик пришлось прокрутить около десяти раз! Потому что он все время промахивался, не попадал синхронно в движение. Мама и ее коллега уже начали злиться… И наконец ему это удалось! И он облегченно выдохнул: «Фу! Попал!» Но запись-то была еще включена, и, соответственно, его голос попал в фонограмму. И значит, надо было все писать заново! Они были готовы его просто убить…
В наше же время в зале вполне достаточно одного шумовика. Всегда можно повторить запись, стереть ненужный звук (тот же случайно попавший голос). И всегда хватает, в общем, одного микрофона. Хотя нет, не всегда:
– Слушай, мне в этой сцене побольше «воздуха» надо. Я подключу второй микрофон, а ты его поставь подальше, метрах в трех…
Второе, почему нас и не получается очень много. Многое упирается в… способности человека. Причем прошу заметить, что эти способности желательно должны быть врожденными. Вот что должно быть за душой у шумовика:
1. Чувство синхронности. То есть умение точно попасть в движение. Это чувство, в принципе, можно и развить, но на это часто уходят годы терпения и усидчивости. А звукорежиссеру не очень-то хочется ждать, пока шумовик обучится, ему нужен результат здесь и сейчас. Так что это самое чувство синхронности хорошо бы иметь сразу, именно врожденным. 2. У исполнителя-шумовика должна присутствовать «мобильность» тела. Тело должно быть пластичным, раскрепощенным, податливым, как вода или воздух. Вот это свойство, увы, может быть только врожденным. Выработать его нельзя. У меня было несколько учеников, которых я пытался научить своей профессии, но в результате в деле остался только один. Все остальные, к сожалению, отсеялись. И одна из основных причин была именно эта – отсутствие мобильности тела. К слову, тот ученик, который остался, был бывший цирковой акробат, и, конечно, это сыграло свою роль.
Еще нужен хороший музыкальный слух. Просто чтобы понимать и слышать оттенки звука. Здесь полегче, здесь погромче, тут совсем деликатно.
И наконец, как ни крути, но многое упирается в степень развитости человека как личности. У человека должна быть тонкая организация души, чувствительность и способность сопереживать персонажу, которого он озвучивает. Способность понимать идею и эмоциональную наполненность материала, с которым он работает. И кроме того, ему очень неплохо иметь некий бэкграунд, некий багаж знаний самого разнообразного толка. О мире, о природе, о людях, об искусстве… Это нужно для того, чтобы понимать, ЧТО происходит на экране, и адекватно на это откликаться. К примеру, лично у меня за спиной философский факультет и аспирантура, неплохой литературный опыт и известная начитанность. Еще я неплохо разбираюсь в вопросах веры и религии. Все это очень и очень помогает в работе. Если в нашу профессию приходит человек, лишенный всего этого, то ему будет трудно. Его могут выручить только те природные способности, о которых я говорил. Ну, а дальше – дело наживное. Весь этот бэкграунд постепенно нарастет. Но нужны на это годы и годы…
Магия кино: искусство и ремесло
…Истинное кино – это волшебство. Как, собственно, и любое настоящее искусство… Однако… Увы и ах, процент настоящего, высокого искусства невелик. И так, к сожалению, было во все времена. Львиную долю в искусстве занимает то, что условно можно назвать не искусством, а просто ремеслом. Да, часто мастерским, высокопрофессиональным ремеслом. И мастера в нем попадаются нередко самые выдающиеся, достойные восхищения. Но… все равно это ремесло. Чем же отличается искусство, какие у него главные признаки и свойства? Истинное искусство – это всегда тайна, сокрытость, недосказанность. У актеров есть такое слово: «сверхзадача». Что это? Это когда создается и воплощается роль, то хороший талантливый актер должен всегда в ней раскрыть нечто такое, что даже автор не замышлял. Нечто большее, чем сама роль. И это тоже искусство – актерское. Вот это та самая сверхзадача, которая и отличает настоящее искусство от поделки, от даже самого высококлассного ремесла. Настоящее искусство отличает еще и то, что оно не предполагает «игры в одни ворота». Если зрителю/читателю не приходится напрягаться, воспринимая фильм, книгу или музыкальное произведение, это выдает с головой то, что материал, который он видит/слышит, – всего лишь поделка, а не настоящее искусство. А вот если ему приходится не развлекаться (поглощать как попкорн), а напрягаться, вдумываться и «вчувствоваться» вместе с автором, создавшим произведение, то это означает, что он видит НАСТОЯЩЕЕ произведение искусства, где есть таящаяся загадка и скрыта тайна. Это и есть то, что делает человека небанальным, поднявшимся над самим собой обыденным. Впрочем, нужно с печалью заметить, что таких зрителей/читателей всегда немного, так же как настоящих авторов высокого искусства. И тут уж, увы, ничего не попишешь…
Я к чему все это говорю: кино (как и театр) – это пространство, населенное множеством людей. Начинается оно, конечно, со сценариста. Потом подключаются режиссер, художник, композитор, оператор, звукорежиссер… А вот потом к ним может присоединиться несчетное количество народа. В некоторых случаях их могут быть сотни! В кино огромное количество профессий. И моя, скромная, в том числе… И вот мое частное мнение: чем ближе к истинному искусству конкретный маленький исполнитель, тем лучше получается фильм. И зритель, как правило, этого не осознает. Потому что зачастую даже и не знает об этих маленьких неизвестных исполнителях… А мне и не нужно, чтобы меня кто-то знал. Главное, это на сто процентов выполнить поставленную задачу. И СВЕРХзадачу тоже…
Как я к этому пришел, или Началось все задолго до семнадцатого года…
…И вообще – как я попал в ЗВУК? Или как звук попал в меня? Я думаю, что это стоит рассказать: это позволит понять, как может рождаться профессия и профессионал. Что стоит у него за спиной, что его напитало и взрастило. Конечно, у каждого шумовика своя история, но я рассказываю свою…
Началось все давно, еще в XIX веке. В подмосковном городе Щелково родился мой прадедушка Иван Иванович Юхов. В купеческой семье. И было у него аж шесть сестер. И, что удивительно, все с прекрасными голосами. Долго ли, коротко ли, но в родовом гнезде как-то незаметно образовался домашний хор. Распевали себе разные народные песни с открытыми окнами, а под этими окнами собирались разные зеваки и восхищались удивительно стройным звучанием. У прадедушки особого голоса не было, поэтому он взялся этим хором дирижировать. В общем, все шло тихо и спокойно. Постепенно хор стали приглашать на разные общественные сабантуи и всяческие празднества. Потом подтянулась и церковь – их все чаще приглашали петь на клиросе, а прадедушка стал регентом и на всю свою зарплату содержал всех сестер и большой дом на Полянке. К тому времени он переехал в Москву. Хор очень ценили за профессионализм и стройность. А в 1900 году хор уже становится официально организованным. Потом – Первая мировая война, Революция, Гражданская война и установление советской власти. И все это время хор пел. А в 1919 году он был прямо признан новым государством, а проще говоря, был поставлен на государственное обеспечение. То есть зарплату стал получать из бюджета. Собственно, этот год и считается годом основания хора, хотя реально он возник заметно раньше (а в 2019-м праздновался его столетний юбилей). Прадедушка почил в 1943 году, во время войны, и на его место хормейстера потом приходило немало людей. Самым заметным из них, пожалуй, был Александр Александрович Юрлов, руководивший коллективом в 1950–1960-е годы. В результате на данный момент хор называется Русская хоровая капелла имени А. А. Юрлова. Почему не имени моего прадедушки? Все просто – во-первых, Юрлов в свое время спас хор от роспуска, над ним висела такая опасность. А во-вторых, он поднял художественный уровень хора на невероятную высоту, на международный уровень, благодаря чему хор регулярно стал гастролировать за рубежом и всегда там был принимаем с восторгом…
Итак, затравка звука произошла в моей душе очень давно. Он залег где-то на большой глубине, на самой подкорке моего существа…
А чуть позже моя бабушка (дочка И. И. Юхова) вышла замуж за весьма известного в ту пору пианиста, Марка Наумовича Мейчика. Он окончил Московскую консерваторию с золотой медалью, и его имя до сих пор находится на доске золотых медалистов рядом с Малым залом Консерватории. Его другом был А. Н. Скрябин, и Марк Наумович был первым исполнителем его произведений. В общем, это был мой дедушка. Тем самым ЗВУК стал входить в меня все плотнее и плотнее, но… как выяснилось, не музыка. В раннем детстве я был отдан в Гнесинскую музыкальную школу, и особого таланта я не проявил, как и вообще склонности к музыке. Но вот звук… Им я был наполнен, хотя очень нескоро об этом узнал. Понадобилось тридцать с лишним лет, чтобы понять, что моя способность СЛЫШАТЬ и ПОНИМАТЬ звук заложена во мне в полной мере. Это произошло уже после окончания философского факультета и после множества жизненных приключений. Оказавшись на улице с дипломом в руках (и утеряв всякий интерес к философии), я понял, что надо на что-то жить, и подошел к своей маме с требованием: «Учи меня!»