…Мама пришла в профессию очень рано. В пятнадцать лет она попала в театр Маяковского, где, в общем, тоже занималась шумами. Только стоит понимать, что шумы в театре совсем другие, нежели в кинематографе. Хотя бы потому, что они не синхронные. Театральные шумовики создают некий набор звуков ЗА сценой, и синхронность там не требуется… Но к восемнадцати годам судьба занесла маму на «Мосфильм»… Где она и осталась навсегда. Ее первая запись в трудовой книжке – это ноябрь 1955 года. Когда я забирал ее трудовую книжку в отделе кадров в 2015 году, то посчитал, и выяснилось, что ее стаж на «Мосфильме» насчитывает шестьдесят лет!
В общем, найти лучшего учителя я не мог. Конечно, это очень тяжелое обучение. По большому счету, вхождение в эту профессию обязывает тебя превратиться в другого человека. Входя в нее, ты постепенно меняешь свое отношение к миру, к людям, к предметам… Ты идешь по улице и начинаешь подмечать каждый звук-звучок, и понемногу размышляешь: как я смог бы его воспроизвести в студии с помощью своего реквизита?.. Ну вот, например, этого дворника, который волочет за собой лопату по снегу и льду? А как бы я сделал шаги вот этой девушки на высоких каблуках? К слову сказать, реальные каблуки женских туфель в большинстве случаев звучат совсем некрасиво и «неправильно». Ведь от прохода милой хрупкой девушки мы ждем острых, легких, почти воздушных шагов. А туфельки реальные, настоящие, как это ни печально, звучат тяжело, мощно, а иногда и просто глухо. Что же делать? Есть в запасе, как ни странно, именно мужские туфли, с жесткой, твердой подошвой – и именно из них получается легкий «цокающий» женский шаг. Какой зритель об этом догадается? Кто вообще подумает о такой сложной задаче? Да никто. Задача зрителя – смотреть, слушать, воспринимать, а не задумываться. Думать надо всем этим – моя работа-забота…
«Кто», «что» или «как»: выкладывайся по полной
…У Пабло Пикассо как-то спросили: «Что важнее в искусстве – «что» или «как»?». На что он ответил: «В искусстве важно КТО». Иными словами, качество, высота произведения искусства зависит только от одного – от личной одаренности автора. И больше ни от чего.
Нечто похожее, но уже немного с иным посылом сказал как-то Владимир Набоков. Привожу его слова не дословно, но с сохранением смысла: «Настоящая книга, как образец высокого искусства, это всегда СКАЗКА. А человек, который ее создал, это всегда ВОЛШЕБНИК»…
К чему я это все говорю? Кино – искусство многослойное. Это писателю достаточно карандаша и листка бумаги. Художник – один на один со своим холстом. Композитор – со своими нотами… Нет, конечно, и кино может создаваться одним человеком. Ведь, в сущности, без чего не может быть снято кино? Без камеры и оператора. И такие примеры, кстати, были. Вспомните хотя бы самый первый фильм в истории кино – «Прибытие поезда». Кто там был, кроме оператора и его камеры? Никого! Но… кино развивалось, менялось, совершенствовалось. Постепенно добавлялись десятки профессий, без которых кинематограф сейчас уже немыслим. Появился звук, родился цвет. А потом появилось и стереоскопическое кино. Хотя до сих пор и не получило широкого распространения, несмотря на успех того же «Аватара» (признаться честно, я его не видел).
В общем, какую мысль я хочу донести: даже представитель такой маленькой и незаметной профессии, как моя, должен держать максимально высокую планку качества. Он должен быть не меньшим творцом и соучастником процесса, чем режиссер, или оператор, или композитор. На своем, разумеется, уровне. Потому что мне, шумовику, не к лицу выступать с критикой материала, с которым я работаю. Хотя раньше я этим грешил, за что сейчас мне довольно стыдно. Теперь молчу всегда. Даже если приходится работать с откровенным мусором. Не мое это дело и право. Но участвовать я обязан ТВОРЧЕСКИ, с полной выкладкой, иногда на разрыв души, какой бы материал не был передо мной на экране. То есть нужно не щадить себя, тратиться, вкладываться, невзирая на то, что после смены озвучания выходишь из студии в таком состоянии, как будто шпалы таскал (что, кстати, иногда тоже случается).
…Как я уже сказал выше, для овладения профессией звукооформителя, безусловно, нужны вполне конкретные способности. Я их уже перечислял. Но, все-таки (и я в этом убежден), на девяносто девять процентов качество исполнителя определяется ОПЫТОМ. Будь ты хоть семи пядей во лбу, но без постоянной, многолетней практики все твои способности не будут иметь никакого смысла. Они нуждаются в непрерывном развитии и тренаже. Даже во сне. Сколько у меня было случаев, когда ничего не получалось и я приходил в отчаяние… и я просыпался. А когда утром шел в студию и становился у микрофона, с удивлением видел, что все прекрасно выходит, руки делают совершенно то, что надо, и не совершают нелепых ошибок, и звукорежиссер не ругается, а только аплодирует.
Ничего на волю случая в правильной тон-студии…
…Ну, а теперь от небесного к земному.
Итак, я иду в свою любимую тон-студию киноконцерна «Мосфильм». Когда-то тон-студия была одна. Основана примерно в тридцатые годы прошлого столетия, до войны. К девяностым годам она изрядно обветшала, и ее закрыли на реконструкцию. Параллельно с этим строилась новая тон-студия. Прямо напротив старой. И открылась она в 1996 году… Да, я бывал, конечно, в старой тон-студии, и неоднократно. Если уж по-честному, то впервые я туда попал, сидючи в коляске – мне тогда не было и года. И я с любопытством смотрел по сторонам. Сколько лет уже прошло с ее закрытия, но я все отлично помню. Даже наощупь. Например, фигурные бронзовые дверные ручки ателье…
Но так уж случилось, что сам я вступил в работу лишь в 2001 году, когда уже давно все делалось в новой тон-студии, а старая была закрыта и покорно ждала своего ремонта. Все оборудование, весь реквизит старой тон-студии перевезли в новую. Многое из того, что перевезти было нельзя (из-за громоздкости), было воссоздано заново, и над этим не один год работали высококлассные специалисты – механики, столяры, стекольщики. Все было воспроизведено с точностью до миллиметра, за что мастерам настоящий земной поклон. Я даже и не знаю, существуют ли такие мастера в наше время…
Подхожу к дверям и тут же сталкиваюсь со старым знакомым:
– О, здорово! Ты чего, в вечернюю смену?
– Не, в утреннюю. Только что закончили. Поеду домой, отсыпаться…
– У вас чего, дубляж?
– Угу. Какую-то американскую непотребщину делаем.
– Сериал?
– Ну, типа того… Ладно, побежал я тогда.
– Ага, ну давай…
…Захожу внутрь. Поднимаюсь на второй этаж и сразу вижу знакомую:
– Вика, привет. Мы сегодня с тобой, что ли, работаем?
– Ну, вроде того.
– Ладно, я сейчас чайку хлебну, и начнем.
– Давай. Я уже.
…Покидаю буфет и иду в мою студию. Студия номер 8. По-нашему попросту «восьмерка». Легендарная восьмерка! Ее знают на всех других студиях Москвы. Вообще, это эталонное ателье. Когда строят шумовые ателье на других студиях, то ориентируются именно на качество «восьмерки». И дело не только в том, насколько она насыщена реквизитом, и не только в уровне аппаратуры (она, к слову, лучше, чем на многих европейских студиях), а еще в ее особой, уникальной акустике. Ее создавали мастера акустического дела с огромным опытом. В ателье 140 квадратных метров. Высота потолка примерно с трехэтажный дом или даже чуть больше. Все стены и потолок покрыты тонкими деревянными рейками, при этом я убежден, что порода дерева выбиралась не абы какая – мастера точно знали, какая нужна. Это как работа скрипичного мастера… Потолок выложен этакими специфическими «углами-изгибами»… Для чего это все было сделано? Конечно, мастера-акустики расскажут вам об этом более компетентно, чем я, но как практик, как тот, кто реально пользуется этим ателье, могу сказать – сделано все это совсем неспроста. Эти углы-изгибы и деревянные рейки гасят звуковую волну. Иными словами, они поглощают звук и не дают эху гулять по ателье. Поэтому, когда наступает запись и я замолкаю, наступает МЕРТВАЯ, абсолютно глухая тишина. Эхо, отражение звука, попавшее в запись, – это БРАК. Этого не примет ни один мало-мальски опытный звукорежиссер. По этой причине на других студиях, не так тщательно и профессионально продуманных, где эхо гуляет просто там, где ему захочется, приходится идти на ухищрения, например, завешивать стены толстыми шторами или ставить звукоизолирующие перегородки. И все равно такого качества звучания, как в «восьмерке», не получается добиться. Мы со звукорежиссером вздыхаем, разводим руками и говорим: «Ну… и так сойдет…» И мне всегда стыдно за такой результат, хотя виноват в нем вовсе не я, а тот, кто строил студию некомпетентно и спустя рукава. Это все не говоря уже о том, что по размерам «восьмерка» не сопоставима ни с одной другой студией. Этот объем в 140 квадратов дает ни с чем не сравнимый, естественный «воздух», чистоту звучания, которую не в состоянии дать ни одна студия…
…Итак, я вхожу в ателье. Оно разделено на три помещения: первое – микшерская. Здесь находится компьютер, большой монитор и прочая звукозаписывающая техника. Именно здесь сидит звукорежиссер, который, собственно, и руководит всем процессом. Тут же, на широком мягком диване, может сидеть и режиссер, если захочет присутствовать на записи. Или кто-то из его ассистентов. Второе помещение – кладовка. Тут находится значительная доля моего реквизита. Когда заканчивается смена, я кладовку запираю, поскольку в ней немало весьма ценных предметов, над которыми мы, шумовики, трясемся и всячески их бережем. Например, там стоит старый огромный сейф (тоже под замком), в котором лежат наиболее ценные (для нас) вещи: старый и, конечно, небоевой автомат. Настолько уже «запользованный», что часто разваливается в руках, и его приходится собирать по частям. Но звучит прекрасно. Передергивается затвор, сочно гремят карабины ремня… Пара револьверов – тоже нерабочие, но спусковой крючок щелкает отлично. Когда, например, нужно изобразить осечку. Да и гремят очень красиво. К слову сказать, мы всегда говорим звукорежиссерам, что реальный, настоящий пистолет-револьвер греметь не должен. Работающий пистолет – монолитный, он не издает НИКАКИХ звуков, кроме передергивания затвора и щелчка спускового крючка. Сам по себе он не гремит. Звукорежиссер соглашается, но… это же кино, а не жизнь. Здесь постоянно приходится ВРАТЬ. Мило, изящно, красиво, элегантно, чтобы зритель был очарован и просто ВЕРИЛ всему, что происходит на экране. Звуку в том числе… А еще в сейфе находятся хрустальные бокалы, которые мы очень ценим. У них чудесный певучий звук, который хрустально летит по ателье, когда на экране кто-то чокается (банкет, фуршет, Новый год). Разбить такой бокал – целая трагедия. Давно, правда, такого не случалось, но если это происходит, то пишем своим коллегам, чтобы они были в курсе: «Черт! Разбил один из наших бокалов!» – «О Господи! Ну, что ж теперь поделаешь…» А еще здесь есть так называемый «ленинский» телефон. Ну, то есть это мы его так называем. На самом деле это просто старинный телефон, дореволюционного изготовления, с металлическими рогульками сверху и даже без диска. Если кто помнит старые фильмы о Ленине, тот мог видеть на столе у Ильича такой аппарат. Он тоже очень ценен, потому что его звоны и стуки почти невозможно сымитировать. Они очень специфичны, и потому мы его всячески оберегаем. Ибо были случаи воровства. Когда кладовка оставалась без присмотра, в нее проникали посторонние и тащили все, что плохо лежит. Причем я уверен, что тащили просто так, из любопытства, а не потому, что это им это было реально нужно в работе. Все, что находится тут, в кладовке и в зале, на самом деле нужно только нам, шумовикам.